– Само собой, – кивнул Василь Прокопьич. – Мы же не без понятия.
Красногвардейский капитан появился буквально через минуту после ухода урядника, но почему-то вместо приветствия восхищенно покрутил головой по сторонам и произнес с некоторой долей зависти в голосе:
– Умеете же вы устраиваться с удобствами даже в походных условиях, Федор Саввич. Ох, простите, я не представился – капитан Лопухин Иван Михайлович.
– Моя фамилия, как я понял, вам известна? – Самохин с удовольствием пожал протянутую руку. Не каждый день доводится здороваться с человеком, чье имя не исчезает из газетных заголовков и о чьих приключениях написаны штук восемь толстых романов. – И что вы говорите про удобства? Увы, они у нас на улице. Монголы, знаете ли, свои жилища ватерклозетами не оборудуют.
Настоящая монгольская юрта досталась лейтенанту в том самом обозе, что вез снаряды секретным артиллеристам, и можно было лишь гадать, каким образом она оказалась на берегах туманного Альбиона. Скорее всего, ее привез какой-нибудь ученый из экспедиции на Восток и решил использовать на войне в качестве походного шатра. Ну а судьба так распорядилась, что у монгольского жилища появился новый владелец.
Лопухин шутку оценил, но развивать ее далее не стал. Произнес со всевозможной серьезностью:
– Я послан к вам, Федор Саввич, командиром моего батальона Федором Ивановичем Толстым с предложением объединить силы. Вы, как мне думается, в настоящий момент не имеете приказов от вышестоящего командования и вынуждены действовать по обстановке.
– Да, это так.
– В таком случае я уполномочен предложить вашему заградительному отряду войти в состав батальона на правах отдельной роты с должным содержанием согласно уложению Его Императорского Величества о Красной гвардии! – Отбарабанив торжественную часть, капитан Лопухин закончил негромким пожеланием: – Соглашайтесь, Федор Саввич, у нас ведь все равно общее начальство.
Такого Самохин не ожидал, но не раздумывал ни секунды:
– Я согласен, Иван Михайлович!
А в голове Федора Саввича уже щелкали невидимые счеты, осваивая и распределяя еще не полученное жалованье. Эх, пару бы месяцев продержаться в батальоне, и тогда по выходе в отставку можно будет не только организовать хозяйство по последнему слову науки и техники, но и подумать над расширением угодий. Если, конечно, суждено остаться живым.
Забегая много вперед, успокою моего многоуважаемого читателя: лейтенант останется жив, и через сто с лишним лет его потомки будут гордиться великим предком и рассказывать о нем в своих школьных сочинениях. А если кому-то доведется побывать в Нижнем Новгороде, то не поленитесь прогуляться от Императорского Драматического театра мимо Черного пруда и Поземельного банка прямиком к высокому волжскому откосу, по улице, носящей имя георгиевского кавалера, отставного капитана и действительного академика Федора Саввича Самохина. Он честно заслужил добрую память о себе.
Из сочинения ученицы Первой Градской гимназии им. Императрицы Марии Федоровны «Почему мы любим свою страну»:
«…Мы любим Российскую империю не только за ее красоты и богатство, хотя от Рейна до Калифорнии и Гудзонова залива найдется немало милых русскому сердцу уголков. В первую очередь мы любим свою страну за то, что она впервые в истории человечества предоставила своему народу равные права на ответственность перед Родиной независимо от происхождения.
Наглядным тому примером может послужить история моего прадеда, действительного академика Императорской Академии сельскохозяйственных наук, знаменитого селекционера и основателя династии хлебопромышленников Федора Саввича Самохина. Родился он в ту пору, которую мы называем веком низкопоклонничества перед Европой, и успел в полной мере вкусить прелестей “просвещенной деспотии с вольтерьянским душком”. Что бы его ждало в будущем, не приведи судьба и божий промысел на престол государства Российского императора Павла Петровича? Его будущее было предопределено: в те времена крестьянское сословие еще не считалось опорой самодержавия, и крестьяне страдали из-за малых земельных наделов и постоянных неурожаев, перебиваясь с хлеба на воду и с редьки на квас. Да, тяжелая жизнь была уготована нашим предкам.
Но после отражения британского нашествия на Санкт-Петербург весной 1801 года император Павел Петрович провозгласил независимость русской политики от европейского мнения и произнес историческую фразу:
– Немытая Европа нам не указ, а кому сие не по нутру, тот сам себе злой дурак![33]
Времена менялись, и вместе с ними менялись люди. Мой прадед принимал участие в двух войнах, и если с первой вернулся в сержантском чине, то со второй пришел уже капитаном, георгиевским кавалером и кавалером других боевых орденов. Бесплатное образование позволило подняться ему от самых низов до высших слоев общества и считаться другом у таких замечательных героев, как Михаил Касьянович Нечихаев, Федор Иванович Толстой, Иван Михайлович Лопухин, Матвей Дмитриевич Черкасский. Будущие выдающиеся российские полководцы подарили бывшему крестьянину свои портреты и нередко заезжали погостить, чтобы в спокойной обстановке и спокойствии сельской жизни отдохнуть от ратных трудов и вспомнить совместное участие в жарких баталиях.
Это ли не стало показателем того, что в Российской империи на самые верха пробиваются исключительно талантом и способностями, но никак не с помощью связей и происхождения.
“Мои подданные являются людьми благородными уже по праву рождения!” – так сказал другой великий император, Николай Павлович, продолживший дело отца и вознесший страну к небывалым вершинам процветания.
А еще мы любим Россию не только за все описанное выше. Мы ее любим просто за то, что она у нас есть. И этого достаточно…»
(Сочинение Елизаветы Самохиной удостоено Похвального листа от Военного министерства, и полный его текст был опубликован в газете «Нижегородские ведомости» 2 июня 1925 года.)
Глава 14
– Ты, Миша, натуральный вредитель и враг народа. – После дружеских посиделок, на которых отпраздновали новое звание Нечихаева, Федор Иванович Толстой постарался остаться с новоиспеченным героем с глазу на глаз и теперь сурово тому выговаривал: – Что за бордель ты тут устроил, Миша? Вместо того чтобы спокойно и тихо отстреливать британских лордов, вами организованы полноценные боевые действия с многократно превосходящими силами противника.
Мишка оценил замаскированную под выволочку похвалу. Майор Толстой сам отличался живостью характера и сейчас попросту завидовал пропущенным приключениям. Завидует, а вслух этого сказать не может – несолидно при его звании.
Да, они нынче оба майоры, но для понимающего человека майорский чин в Красной гвардии куда как выше генеральского в какой-нибудь инфантерии или кавалерии и примерно равен полковнику воздушной гусарии. Нечихаев как раз и был тем самым понимающим человеком.
– Да нормально мы воюем, Федор Иванович. Мне нравится.
– А зачем ты пытался ограбить Банк Англии и кофейню Ллойда?
– Скажете тоже… ограбить, – обиделся Мишка. – Мы предотвратили вывоз материальных ценностей, и если бы к противнику не подоспела подмога, то вообще могли их спасти. Да что уж теперь рассуждать.
– Между прочим, бой с применением ручных ракетометов на одной из центральных улиц Лондона прямо указывает на присутствие в городе частей нашей армии. Ракеты на мародеров не спишешь, и британцы обязательно сделают выводы.
– Как будто они до этого не догадывались, – рассмеялся Нечихаев. – Тоже мне загадка природы. Да чтобы сделать такие выводы, достаточно достать пулю из любой простреленной мной или Николаем Павловичем башки!
При упоминании наследника престола Толстой построжел.
– Кстати, как себя цесаревич показал? Открою страшную тайну: именно государь император негласно одобрил урок так называемой «политики прямых действий» в полевых условиях. Ну, или в городских, если тебе так будет угодно.
– Я догадывался об этом с самого начала.
– Но ты не ответил на мой вопрос.
– Про Николая Павловича? Хороший у государя императора наследник, пусть не беспокоится. Через пару лет я бы ему доверил командование взводом, а еще через пять дал какое-нибудь захудалое государство вроде Голландии или Пруссии. Или сразу будем рассчитывать на Францию?
– И об этом догадался? Молодец.
– Спасибо за комплимент, Федор Иванович. У меня были хорошие учителя, и вы – один из них.
– Тебе тоже спасибо, Миша.
– Я вот что думаю. – Нечихаев поймал взгляд майора Толстого и улыбнулся какой-то хищной улыбкой. – Корону с головы Наполеона будем снимать аккуратно или как получится?
– Война идет, Миша, и тут уж не до галантерейного обхождения. Ну, ты понимаешь…
– Понимаю, причем очень давно это понимаю.
– Спасибо еще раз.
– Да пока не за что. Вот сделаем дело, тогда и станем разбираться с благодарностями. Кстати, Федор Иванович, вы не слышали, где теперь пребывает Денис Васильевич Давыдов?
– В свое время вы, как мне показалось, неплохо дополняли друг друга. Так?
– Было дело. И где же он?
– А где во время войны должен быть морской офицер? Конечно же, на палубе боевого корабля. И по его уверениям, это лучший в мире и самый грозный корабль. Во всяком случае, никто, кроме Дениса Васильевича, не решился принять под командование чудовищное безобразие, по недоразумению или попущению божию не тонущее в воде. И знаешь, Миша, мне почему-то кажется, что мы скоро услышим про капитана третьего ранга Давыдова. Кто сказал, будто военно-морских партизан не бывает?
С точки зрения привыкшего ходить под парусами человека, «Ласточка» действительно выглядела сущим безобразием, но ее командир вызвал бы на дуэль любого, посмевшего это высказать. Отсталые люди не имеют права ни глумиться над чудом технической мысли, воплощенном в металле, ни жить после такого оскорбления. А суеверия пусть оставят для черных кошек. Гроб плавающий, видите ли… Сволочи…