Но посланник, похоже, и сам не верил собственным завуалированным угрозам, потому что продолжал лебезить и прогибаться. Впрочем, это его дело. Пусть хоть наизнанку вывернется и в таком виде по Петербургу бегает, но пока не увижу наличных и не услышу их благородный звон, ни один боевой корабль не выйдет из Севастополя в сторону Египта. Или, на худой конец, можно расплатиться расписками о погашении наших долгов голландским и итальянским банкирам. Они, помнится, уже наполеоновы подданные? Как, ещё не объявлял себя императором? Досадно, право слово, но исправимо – разве не стоит признание сего титула законным каких-то жалких пятидесяти миллионов?
Да, о чём это я? Вроде бы начал о губернаторе, а перешёл плавно на политику…
– Алексей Андреевич, распорядись послать всех визитёров и посетителей к чертям собачьим.
Аракчеев морщится украдкой, когда полагает, будто никто не видит. Очень его коробит моя манера упоминать нечистого, более приличествующая какому-нибудь раскольнику. Вот для них слово «чёрт» не является грубым и бранным, и употребляется столь часто, что поневоле начинаешь подозревать и тех и других в близком родстве. Приходилось по долгу службы присутствовать на допросах старообрядческих начётчиков. После услышанного там ругань босяков в пивной на Миллионной кажется верхом благопристойности.
– Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!
Граф ушёл отдавать распоряжения, а я направил трубу на стены Печёрского монастыря, высотой и количеством башен немногим не дотягивающие до кремлёвских. Эх и жирненький карасик… был! А мне только чешуя с косточками досталась.
Нет, так нельзя – самодурство хорошо до определённых пределов, а в некоторых ситуациях лучше действовать убеждениями. Впрочем, при известной степени красноречия, с предъявлением одновременно кнута и пряника… Вот мамаша их и применила – обнищала стараниями многочисленных хахалей, да и наложила длань… то есть лапу волосатую… на земли и денежки монастырские. Называлось это словом столь неприличным, что до сих пор запомнить не могу – то ли секелизация, то ли ещё как… В общем, только колокола у святых отцов и остались, да и то повезло не всем. Печёрские из удачливых, а свыше семисот обителей вообще закрыла, дрянь похотливая…
Между мной и монастырём безлесный остров. Если здесь и росли когда-то деревья, то давно уступили своё место капустным и огуречным огородам – почти основному источнику дохода местных жителей. Остальное – лишь мелкие подработки. Ну да, если в иной местности заводик по производству полотна из гусиного пуха, два десятка кузниц, варенные предприятия, дающие в год двадцать четыре тысячи пудов паточного варенья из вишен, малины да гонобобеля, и могли являться основой благосостояния, то для Подновья это приятные дополнения. И ещё сады, занимающие крутые склоны высокого, до двухсот саженей, берега.
– Павел, ты так долго под дождём… – Мария Фёдоровна подошла совсем неслышно и встала рядом. – Промокнешь.
– Ничего, – смеюсь в ответ. – Пусть поливает, может, ещё чуток подрасту.
Императрица тоже смеётся – до неё недавно дошли слухи о моих выдающихся… хм… особенностях организма, так что не упускает возможности лишний раз пошутить по этому поводу. И сама же мило краснеет от двусмысленностей. Но смущение не мешает ясности мыслей. В данный момент – излишней ясности.
– Почему мы не остановились в Нижнем Новгороде, Павел?
– Соскучилась по цивилизованности? Балы, натёртый паркет, тысячи свечей в хрустальных люстрах, лакеи в белоснежных чулках… Этого хочешь?
– Твоими стараниями белые чулки можно увидеть разве что в глуши, куда не дошли веянья новой моды, – усмехается Мария Фёдоровна и кокетливо поправляет сарафан.
– Правильно, нечего тратить деньги на щепетильное убожество, ввозимое со всех помоек развратной Европы. Или вологодское кружево хуже брабантского?
– Лучше, но его нет почти.
– Конечно, мало. Любое излишество должно быть редким и дорогим, иначе что оно за излишество? Вот лапти – товар первой необходимости, потому имеют низкую цену и есть везде в достатке.
– Предлагаешь обуть высший свет в лапти? Тебя не поймут.
– Вот уж на что наплевать, так это на мнение света. Не поймут… А если я их не пойму?
– Ах, Павел, ты такой… такой… – Императрица хитро покосилась, вздохнула прерывисто и прижалась пухлым плечиком, как бы намекая, что слухи слухами, но и подтверждать их нужно как можно чаще.
Не будем поддаваться на провокации, товарищи! Тем более остров заканчивается, и сразу за ним открывается небольшой затон со спокойной водой – наша сегодняшняя цель. А тут почти ничего не изменилось! Всё те же лодки на берегу, символически привязанные тонкими веревочками к вбитым колышкам, мосток для погрузки телят на баржи. Зачем, спросите, их грузить? Так ведь здесь каждый клочок земли занят под огороды, и молодых бычков развозят на лето по волжским островам, еще не занятым капустными плантациями, на заливные луга, где нет волков, а постоянный ветерок сдувает надоедливых слепней и оводов. Здешняя телятина супротив всей самая дорогая.
На соседней галере бухнула холостым зарядом пушка – местные жители извещались о прибытии горячо любимого монарха. Или просто обожаемого, но всё равно монарха. Да они уже и привыкли, наверное, к подобным визитам – сам Пётр Великий тут изволил собственноручно липовую рощу посадить[1], да и мамаша заезжала к Кулибину за его знаменитыми часами. Мелочная баба…
– Здесь так мило! – Мария Фёдоровна помахала ручкой выскочившим из воды мальчишкам, совершенно не стесняющимся отсутствием штанов. – Они живут в воде?
Ага, русалы бесхвостые… Это для нас купание является развлечением, а пацаны до посинения и до злой судороги в сведённых ногах ловят раков и вьюнов, сбывая их потом в нижегородские кабаки да трактиры. Или к Макарию отвезут, выпросив у кого-либо из отцов лодку, благо до ярмарки всего вёрст семьдесят. Добытчики малолетние… И во взглядах не восторг от лицезрения высочайших особ, а будто счёты щёлкают – не удастся ли ободрать дорогих гостей на пару пятиалтынных, сбагрив улов вместе с корзиной и дырявыми портками в придачу. Прямо сердце радуется – в помолодевшее зеркало смотрюсь.
Пушка стреляет ещё раз, заслужив одобрительные крики детворы, и первая галера тыкается носом в песок. Эти плоскодонки мелей не боятся, тем более взятый в Ярославле лоцман родом из Кадниц, а тамошние мужики из колыбели выходят с точным знанием всей Волги и её притоков. Наследственное, наверное…
Егеря прыгают за борт, не дожидаясь сходней, и рассыпаются по кустам. Ни за что не поверю, будто им всем срочно приспичило по малой нужде – наверняка сейчас засядут в зарослях, чтобы даже наглая чайка не смогла нагадить на охраняемый объект. Этим объектом являюсь я лично, императрица Мария Фёдоровна и самый младший из великих князей – малолетний Николай Павлович. Если остальных детей удалось оставить в Петербурге без особых проблем, то этот проявил твёрдость характера, буквально с боем вырвав обещание взять с собой в путешествие. Подозреваю, что надеется встретить по пути придуманного мною колобка…
Аракчеев морщится, углядев в отсутствии встречающих умаление императорского величия. Смотрю на него с укором:
– Полно тебе, Алексей Андреевич, мы же нежданно-негаданно нагрянули. А, как известно, незваный гость хуже татарина.
– А колобок – лучше! – Николай топает ногой по палубе, привлекая внимание. – Папа, давай дадим колобку графский титул!
Хорошее предложение, но немного несвоевременное. Если под именем колобка понимать Матвея Платова, то сейчас он где-то под Оренбургом застрял. А если гонец с приказом прибыл, то уже выдвигается на Кавказ, в усиление армии Цицианова – есть кое-какие мысли насчёт… Ибо турок что-то совсем бояться позабыл. Напомним?
А вот и встречающие! Только не с берега – с воды. Нижегородский губернатор, видимо, решил, что возможный царский гнев предпочтительнее царского безразличия, и рискнул явиться пред светлы очи государевы.
– Ваit Императорское Величество. Позвольте выразить искреннее…
Речь цветистая и витиеватая, украшенная без меры цитатами из Писания, латинскими пословицами, наполовину на французском языке. Неужели я что-то пропустил, и Нижний Новгород случайно завоёван Наполеоном? Тараторил минут десять, пока моя кислая физиономия не заставила заткнуться. Но, к превеликому сожалению, ненадолго.
– По древнему обычаю и в знак… – Словоблудие пошло на новый виток. Комсомолки-физкультурницы в коротких трусах тоже будут?
– Благодарю за службу и верность, Егор Францевич! – Забираю у губернатора пышный белый каравай и разламываю пополам. – Э-э-э… а где?
– Что?
– Где ружья, купленные для армии дворянством вверенной тебе губернии? Или хочешь отдать деньгами? Так я их тоже не вижу.
Кудрявцев побледнел и спал с лица, но, надо отдать должное, почти сразу же оживился:
– Сбор средств по подписке начат ещё вчера, Ваше Императорское Величество, и первые двадцать тысяч рублей внесены лично мной.
Врёт ведь, собака! Но врёт грамотно и с пользой для дела. Простим, но запомним.
– Похвальный поступок, Егор Францевич, весьма похвальный. Думаю, подобное рвение заслуживает некоторого… – Я оборвал фразу на полуслове, чтобы не наобещать ничего лишнего, но внушить надежду на непременную награду. – А сейчас изволь побыть нашим Вергилием.
– Простите?
– Мы идём в народ! Проводи.
– Павел, ты действительно готов на это пойти? – Мария Фёдоровна стиснула ладони, и было заметно, как она с трудом сдерживает дрожание рук. – Это немыслимое дело и подрыв всех устоев!
– Душа моя, позволь мне самому определять…
Перебивает, даже не дослушав:
– Но это варварство, в конце-то концов.
– И, тем не менее, мы сделаем это! – Я треснул кулаком по столу, подводя итог разговору.
Императрица обиделась и отвернулась, кусая губы. Странные существа эти женщины… Нет, понимаю, конечно, что в ихнем Вюртемберге так не принято…