Вот сейчас, когда враг освещен, стало малость веселее. Шаг вперед, вогнать под подбородок супостату железное острие лопаты, следующего наотмашь по колену… еще одного возвратным движением черена под дых… добавить чуть ниже затылка. Однако не хуже ружья со вбитым в ствол багинетом.
– Пригнись! – Крик Белякова заставляет упасть на четвереньки.
Ничего себе! Если в России все министры так ловко бросают топоры, то Отечество может спать спокойно.
– Спаси тя Господи!
– Сочтемся! – При освещении в профиль улыбка Александра Федоровича кажется кровожадным оскалом. – На том свете угольками расплатишься!
Но министр на тот свет не торопится – вертелом отбивает чужую саблю и в ответ бьет сам, втыкая свою импровизированную шпагу нападавшему в живот.
– Сзади! – Антипенков возвращает долг.
– Ага! – Беляков бросил попытки вытащить застрявшее оружие и встретил противника кулаком. – Ох…
И тут все разом закончилось, так же неожиданно, как и началось. Сержант огляделся с немым вопросом в глазах: ну, где?
Противный скрежет, доносившийся откуда-то слева, заставил лейтенанта очнуться. Страшно болел затылок, руки и ноги отказывались повиноваться, глаза застилала кровавая пелена, и подозрительно пахло свежевырытой землей.
«Похоронили? – заметались панические мысли. – Но я живой. Живой? Мертвый… Меня убили, я лежу в могиле, а звуки – это скрежет зубовный, издаваемый грешниками в предчувствии адских мук».
– Как он там?
«Голос Александра Федоровича Белякова. Он тоже погиб?»
– Оклемается, вась сиясь, не извольте беспокоиться.
«А это сержант-артиллерист. Как его там… Филин? Нет, вроде Филимон. А, точно… Филипп Антипенков. И этого сгубили лихие людишки».
– Как очнется, сразу меня позови. – Беляков левой рукой подоткнул укрывающее Дениса Давыдова тяжелое меховое одеяло, заботливо поправил на его голове мокрую тряпку, на которую не пожалел собственную рубаху алого шелка, и ушел.
Ночью не до того было, а сейчас, когда солнце вот-вот поднимется над камышами, есть время внимательно осмотреть захваченные с боем разбойничьи лодки, похоронить павших своих, выбросить в воду дохлых чужих, допросить взятых живьем татей. Особенно интересно будет лоцмана Митрия порасспрашивать, со всевозможным тщанием, вдумчиво и обстоятельно. Ведь не просто же так шарахнул лейтенанта кистенем по башке? И не просто так привел «Гусара» именно на этот островок? За все и за всех с мерзавца спросится.
А сержант Антипенков проводил министра взглядом и вновь принялся затачивать попорченную в ночной схватке лопату. Негоже оставлять справный струмент в зазубринах и вмятинах, ему еще сегодня работать. Вспомнив о работе, Филипп помрачнел: экипаж канонерки потерял девять человек, в том числе троих артиллеристов, а тяжелораненый механик Горбатов может и не дотянуть до Астрахани. Да и тамошние лекаря вряд ли смогут заправить на место порезанные и выпавшие из живота кишки. То, что Дмитрий Яковлевич жив до сих пор, вообще можно считать чудом.
Александр Федорович тоже пострадал: кроме мелких царапин, которые и во внимание не принимаются, правая рука с наложенным лубком висит на перевязи. Сломал министр руку о чью-то поганую морду, не соразмерив силу. Или не пожалев ее.
Вжик… вжик… вжик… точильный камень убирал последние заусенцы, и увлекшийся сержант не сразу обнаружил, что Денис Давыдов приподнял голову и наконец-то сбросил с глаз мешающую тряпку.
– Ты не меня закапывать собрался?
Филипп вздрогнул от неожиданности и бросил инструмент:
– Ваше благородие очнулись!
– Не кричи. – Лейтенант охнул и осторожно потрогал затылок. – Чем меня так?
– Полуфунтовой гирькой.
– Да? А башка трещит так, будто по ней наковальней…
– Представляю, – выразил сочувствие артиллерист и, позабыв о просьбе Давыдова не шуметь, заорал во всю глотку: – Лександр Федорыч, их благородие в себя пришли!
Беляков появился только через четверть часа, хотя невеликий островок за это время можно три раза пройти вдоль и поперек. Что так задержало министра, если вид он имел самый хмурый и злой?
– Как вы, Денис Васильевич? – Вид видом, но голос обеспокоенный.
– Спасибо на добром слове, пока живой. Кто это был, Александр Федорович?
– Обыкновенные разбойники на содержании.
– Это как?
– Обыкновенно. Или вы думаете, будто лихие людишки живут в густом лесу, а после удачного выхода на большую дорогу дуван дуванят да зелено вино пьют? Были и такие когда-то, но их повывели еще во времена блаженной памяти царя Алексея Михайловича. Сегодняшний разбойник – вполне степенное занятие, такое, как бурлак, кузнец или пекарь. Долго проживет самостоятельная шайка? Месяц, ну два от силы, а потом все равно поймают и повесят.
– А эти? – Давыдов осторожно кивнул в сторону вырытой вчера ямы, из которой торчала нога в грязном растоптанном сапоге.
– Эти? – Александр Федорович усмехнулся в бороду, но не ответил. Вместо того спросил у прислушивавшегося к разговору сержанта: – Филипп, ты бы орудия свои проверил, что ли. Лопату вон наточил, а в пушках поди птицы гнезда свили. И нагадили, кстати.
– Да уйду я, уйду, – обиделся Антипенков на подначку и намек. – Так бы сразу и сказали, чтоб проваливал, а то… нагадили, вишь…
Министр дождался, пока артиллерист не удалится на приличное расстояние, и повторил:
– Эти? Людишки на службе астраханского рыботорговца Иегудиила Чижика.
– Иудей?
– Не, из скопцов будет.
– И обычный торговец рыбой смеет содержать шайку, отваживающуюся напасть на корабль государева флота? – Денис Васильевич не скрывал изумления. – За гораздо меньшее виселица полагается.
– Так-то оно так, – согласился Беляков. – И в столице сей Чижик давно бы прощальную песенку пропел в намыленной петле, но здесь не все так просто.
– Что же мешает?
– Это глухая провинция – до Бога высоко, до царя далеко, а задирать лапу на человека, имеющего миллионные обороты… Тут не каждый волкодав отважится, не говоря уже о мелких дворнягах вроде губернатора.
– Настолько богат?
– Чудовищно богат, я бы сказал. К тому же он еще и откупщик.
– Позвольте, Александр Федорович, – лейтенант удивился в очередной раз. – Разве им не отрубили головы во Франции несколько лет назад?
– Про Францию не знаю, – хмыкнул министр. – В России винный откуп вполне здравствует и процветает.
– Это только пока! – воскликнул Денис Давыдов с юношеским пылом и с надеждой посмотрел на старшего по чину. – Ведь мы вполне сможем заменить гильотину?
– Почему бы и нет? – Беляков пожал плечами и поднялся с земли. – Пойду, отдам распоряжение насчет похорон.
Лейтенант решил воспользоваться моментом и задал мучивший его с ночи вопрос:
– Александр Федорович, вы где так драться научились?
Прицельный взгляд ставших холодными и колючими глаз. И негромкое:
– Денис Васильевич, зачем вам знать, как я зарабатывал свои первые десять тысяч рублей? Не торговлей огурцами, уж поверьте…
«Завод марочных вин “Инкерман” был основан в эпоху правления императора Павла Петровича Освободителя, в так называемый золотой век русского виноделия.
Инкерманский завод марочных вин (INKERMAN) – предприятие вторичного виноделия, специализирующееся на выдержке натуральных и крепленых марочных вин классическим способом в дубовых бочках от 6 месяцев до 5 лет и выше и розливе.
Около 20 виноградовинодельческих хозяйств Крыма поставляют предприятию виноматериалы на выдержку. Большинство виноградников находится в Юго-Западном Крыму – эта часть полуострова исключительно благоприятна для выращивания винограда, из которого готовятся качественные столовые вина и на производстве которых специализируется предприятие.
Подвалы находятся на глубине 5-30 метров от поверхности земли, имеют относительно низкую температуру (+14…+16…+18 °C) и постоянную влажность. Эти параметры оптимальны для созревания марочных вин. Общая площадь подвалов – 55 тыс. кв. м».
Из рекламного щита на ВДНХ Российской империи. 2012 г.
Глава 8
Нервное ожидание известий заставляет дергаться не только меня самого, но так же неблагоприятно влияет на состояние моей дражайшей половины. Мария Федоровна с головой ушла в переписку с немецкими «князцами», имея целью стравить их между собой, а потом заставить выплеснуть накопившееся раздражение на Австрию с Францией. Разумеется, пишет от своего имени, так как в Париже и Вене узнают содержание депеш буквально на следующий день после получения адресатом. И делают благоприятные выводы: русская медведица чудит, поэтому нужно срочно добиваться благосклонности медведя, то есть моей благосклонности.
Не жалко, пусть добиваются. Доброхоты даже подсказали наилучший способ воздействия на императора Павла Петровича – деньги, желательно много и сразу. Замечу справедливости ради, что соответствующие комиссионные советникам Наполеона уплачены полностью и в срок. Австрийские радетели обождут.
Кстати, с инцидентом близ острова Мальта, когда английский флот под французскими флагами произвел нападение на русский конвой, разобрались уже после того, как Бонапарт откупился от обвинений в вероломстве шестью миллионами рублей. Да, иностранную валюту мы пересчитывали в российскую, причем курс держался в тайне до последнего момента. Потому лягушатники и не требуют возврата в связи с благополучным разрешением недоразумения – решили создать некий стабилизационный фонд на случай резких скачков и внезапных повышений курса рубля. Понимаю… Грабеж и хамство на международном уровне… Но иначе нельзя – перестанут уважать. Любить все равно не любят, а так хоть шерсти клок с паршивой овцы.
Ладно, черт с ними, с французами. Надоели, собаки, хуже горькой редьки в Великий пост. Плюнул на все и уехал на рыбалку. Фраза, без зазрения совести украденная у которого-то из Александров (сам не помню, Второго или Третьего), о том, что судьбы Европы могут подождать, пока русский царь ловит рыбу, мгновенно облетела весь Петербург и по цитируемости значительно превзошла стихи Сергея Есенина, мной же неосторожно явленные миру на сто с лишним лет раньше. Их тоже мне приписывают, а когда не выдержал и приказал напечатать целый сборник под именем настоящего автора, еще больше уверились в заблуждении. Странный народ, однако.