– Думаете, будет достаточно?
– Как бы не лишнего.
– Сейчас увидим.
Подстегнутый окриком фельдмаршала, князь Сергей Николаевич прицелился и выстрелил, не доходя до барьера двух шагов. Он вовсе не стремился убить Муравьева и старался попасть в плечо – зачем излишняя кровожадность? Промах!
– Ах так? – Иван Андреевич преодолел расстояние до барьера едва ли не одним прыжком. – Получи!
Но гнев – плохой помощник в стрельбе, и пуля взбила снег далеко за спиной Трубецкого. Тот с облегчением перевел дух и протянул оружие подбежавшему сержанту:
– Изволь, братец.
– Прошу вернуться на исходный рубеж.
Дуэлянтов развели, вручили им заранее заряженные пистолеты, и вновь прозвучала команда сходиться.
На этот раз Сергей Николаевич был настроен менее благодушно – просвистевшая у самого уха пуля мало способствует миролюбию. А позволить себя убить будет несправедливо. Да-да, несправедливо! Почему владелец доходных домов, выслуживший чин по интендантской части, останется жить, а человек, стоявший под Гросс-Егерсдорфом, нет? Нечестно!
Вот он, напудренный скелет с раззявленным в злой усмешке ртом. Правда, галантный вид несколько пострадал из-за ночевки в холодном клоповнике… Поднимает пистолет, кажущийся чуть ли не единорогом… На срезе граненого ствола вспыхивает ослепительное пламя. И сразу что-то будто молотом ударило в правую сторону груди чуть ниже ключицы.
Трубецкой упал на одно колено, зажимая рукой место попадания, но зарычал на кинувшегося поддержать сержанта:
– Службу не знаешь? Прочь пошел! Мой выстрел!
Бабах! На лбу у Муравьева образовалась ярко-алая клякса, и он, выронив пистолет, рухнул лицом вперед.
– Дуэль окончена победой князя Трубецкого, господа! – Сильный голос фельдмаршала Кутузова перекрыл доносящиеся из толпы истерические женские визги и хвалебные мужские крики. – Доктор, будьте любезны, осмотрите участников поединка. Да, и нет ли ран?
О чем он говорит? Сергей Николаевич медленно отнял руку от груди, которая хоть и болела, но никак не производила впечатления простреленной насквозь, и недоверчиво принюхался к ладони. Потом лизнул и поморщился.
– Вы обманули нас, Ваше Высокопревосходительство!
– В чем же? – Единственный глаз Кутузова опасно блеснул, заставив вспомнить о его парижских забавах, где от пистолета и шпаги отправилось к праотцам не менее полутора десятка французов. – Нет доблести в убийстве соотечественников, князь!
– Но оскорбление требует…
– Оно требует готовности пролить кровь, а не пустить ее. Так что прошу не путать! Вы оба рискнули, не зная заранее об испытаниях для армии учебных пуль с краской, и с честью вели себя под огнем. Не дрогнули, не струсили… Какого хрена еще надобно?
Трубецкой мгновенно успокоился. Ситуация, поначалу казавшаяся злой насмешкой, приобретала совсем иной, благоприятный для обоих дуэлянтов смысл. Получается, что никакой противозаконной дуэли и в помине не было, а происходило ответственное испытание нового боеприпаса, в котором они с Иваном Андреевичем принимали деятельное участие. С риском для жизни, разумеется. Как того и требует дворянская честь. Вроде бы обошлось без жертв, если не считать зашибленной груди, но ведь риск-то был? Конечно, был, и самое строгое и предвзятое мнение вряд ли сможет найти ущерб репутации. Обе стороны остались живы, обе получили сатисфакцию, и не состоялось примирение на поле боя, всегда бросающее тень подозрения в малодушии или сговоре. Вот… если с такой стороны посмотреть на проблему, то и проблемы-то вовсе нет.
– А что за пуля? – Трубецкой потер место попадания.
– Представления не имею, вроде на желатин похоже. Решили устроить для Наполеона представление в виде баталии, вот и…
– Как потешные полки Петра Алексеича? – Приведенный под руки Муравьев производил жутковатое впечатление перепачканным краской лицом, но держался бодро. – Спасибо, Ваше Высокопревосходительство, теперь мне есть чем гордиться на старости лет. И, если позволите, мы продолжим наш спор с Сергеем Николаевичем за дюжиной кахетинского.
– Вообще-то я предпочитаю вишневую наливку, – проворчал Трубецкой. – Но оставлю выбор оружия за вами.
– Не торопитесь, господа! – вмешался генерал-губернатор. – Никто не уедет ранее, чем подпишет протоколы испытаний. Отчетность, сами понимаете… И потом, у меня есть разговор к князю.
– Мне нечего скрывать от Ивана Андреевича! – с вызовом произнес Трубецкой. – Он не будет лишним, Ваше Высокопревосходительство?
– Вдвоем, значит? – Бенкендорф задумчиво потер подбородок. – Ну что же, тем лучше для дела.
Забегая вперед, скажем, что подобная традиция заменять поединки опасными соревнованиями быстро прижилась в обществе и особенно в армии. Защитить собственную честь с пользой для Отечества – что может быть лучше для благородного человека?
Время шло, и девятнадцатый век подходил к завершению, когда в одном полку два офицера повздорили из-за прекрасных девичьих глаз. Повздорили и подали рапорта о направлении в летную школу. И они стали первыми, кто сумел совершить перелет через Атлантику и сбросил бомбы на Нью-Йорк[11]. Оба не вернулись с того задания, но память о них жива. Память о людях, погибших так же, как и живших, – с честью. Многие мальчишки потом мечтали походить на капитана Владимира Ульянова и старшего лейтенанта Феликса Дзержинского, и многих та мечта привела в небо. Небо, защищаемое людьми, по праву заявляющими:
– Честь имею!
Глава 17
О готовящемся мне сюрпризе я узнал случайно из обмолвки Марии Федоровны в разговоре с Александром Христофоровичем Бенкендорфом. А как узнал, то начал копать и не успокоился, пока не выпытал все. Нет, не подумайте чего плохого, никаких пыток к императрице и министру госбезопасности не применял, но откровенная беседа состоялась и внесла определенную ясность. Расставила, так сказать, точки над всеми буквами, в том числе и над теми, над которыми сроду ничего не стояло.
– Ваше Императорское Величество! – Бенкендорф являл собой памятник скромности. Посмотришь на него и никак не скажешь, что человек предлагает мошенничество и подлог в особо крупных масштабах. – Средство для обретения вечной жизни еще не изобрели, и нужно задуматься о будущем.
– Павел, он прав, – поддержала императрица. – Как жить нашим детям, если с нами что-нибудь случится? Да, на престол сядет Николай, но кто встанет у трона малолетнего императора?
– Он! – некультурно показываю пальцем на министра госбезопасности.
– Так и будет, государь. – Александр Христофорович почтительно склонил голову. – Но, скажем честно, в глазах общества я всего лишь немецкий выскочка, улучивший момент и откусивший изрядный кусок сладкого пирога.
– Да, Павел, – добавила супруга. – Николаю нужны близкие родственники. Знаешь, твое одиночество имеет определенные преимущества, но недостатки их перевешивают.
– Не понял, при чем тут я? Мы вроде бы говорили о Николае и его будущем. Так у него же есть младший брат. Мишку забыли?
– А у тебя братьев нет! – Мария Федоровна заразилась невоспитанностью и тоже показывает пальцем.
– Вот и хорошо. Мне еще грызни за трон недоставало и династических войн.
– Павел, ты неправ. Во-первых, в России как-то не принято, чтобы брат с братом из-за власти воевали…
– А Владимир Святой, который Красно Солнышко?
– Ложь, запущенная завистниками и врагами государства. Кстати, Александр Христофорович, вы уже работаете над поиском клеветников?
– Хорошо, пусть будет так. А что у нас во-вторых?
– Твой новый родственник происходит из древней фамилии, но не сможет стать знаменем недовольных.
– Конечно, не сможет – веревок на Руси на всех хватит.
– Грубо.
– Я так шучу.
– Значит, шутишь слишком грубо.
Вот тогда и выяснилось, что Мария Федоровна и Александр Христофорович собираются использовать давно циркулирующие слухи о внебрачном сыне Екатерины Второй, только еще не определились с отцовством. Бенкендорф предлагал престарелого князя Трубецкого, заявляя, что уже сделал определенные шаги в этом направлении, а императрица настаивала на кандидатуре Понятовского.
– Дорогая, – возмутился я. – Даже если вы уговорите меня на подлог, то пусть в родне появятся приличные люди. А не поляки. Кстати, а о ком мы вообще говорим?
– Ты его знаешь.
– Откуда?
– Личное знакомство.
– Не может быть.
– Может, дорогой, очень даже может, – улыбнулась императрица. – Хочешь, напомню о путешествии твоей матушки по Волге?
В мозгу что-то щелкнуло, будто включился киноаппарат и высветил во весь экран… кого? Я повернулся, отыскивая в тесноте почтовой станции министра золотопромышленности. Ага, вон он за столом играет в шахматы с графом Аракчеевым.
– Не может быть! По времени никак не сходится, если только его не родили сразу десятилетним.
– Да кто будет высчитывать, Павел? – убеждала Мария Федоровна. – Тем более Кулибину вполне могли привезти не младенца, а как раз десятилетнего мальчика.
– Как, Иван Петрович тоже замешан в вашем жульничестве?
– Интересы Отечества требуют, государь! – пояснил Бенкендорф. – И граф Кулибин внял доводам рассудка… Именно он воспитывал вашего брата до совершеннолетия.
– Сам в это время пребывая в Петербурге?
– Зачем вдаваться в мелочные подробности, Ваше Императорское Величество? – Александр Христофорович постарался добавить голосу убедительности. – Кого это интересует?
– Меня.
– Совершенно правильно! Поэтому посторонний интерес к происхождению Александра Федоровича Белякова попадает под действие закона… закона…
– Потом придумаешь, которого именно. Лучше объясните, в чем же смысл вашего сомнительного предприятия?
– Павел, ты не понимаешь, – начала было императрица.
– Да, не понимаю. И вот поэтому прошу разъяснений.
– Позвольте мне? – Бенкендорф положил на стол неизменную толстую папку с позолоченными уголками и замочком. – Я быстро.