Встречи с чужаками молодая дама не ожидала, закончила писать, подняла голову. Ей было не больше тридцати – под облегающим халатом прятались волнующие формы, вполне впечатляющий бюст. Белокурые кудряшки стекали на плечи. Вздернутый носик, красивые чувственные глаза. Она нахмурилась, окинула взглядом незнакомого парня в знакомой форме, наморщила лоб – видно, задумалась, может, она чего-то не знает? Зорин вышел из оцепенения, шагнул вперед. Выбора не было. Не нужны ему тут истерии и бабьи пляски. Женщина, кажется, испугалась – глаза расширились от ужаса, пухлые губы, обведенные помадой, нарисовали букву «О». Он резко развернул ее вместе со стулом, сжал предплечьем горло – сразу, до упора. Отвернулся, чтобы не смотреть, терпеливо ждал, пока закончится агония. Отпустил – женщина сползла со стула, он «помог» ей лечь – она смотрела на него огромными мертвыми глазами с пушистыми изогнутыми ресницами. Он метнулся в угол, окатил стену рвотой. Никогда еще в этой жизни Алексею Зорину не приходилось убивать женщин…
– Да… – озадаченно потер мочку уха Гоберник, – понимаю тебя, Алексей…
– Леха, кончай жалобиться, – прошипел Вершинин. – Она нацистка, прикончил – туда и дорога.
– Прежде всего, она женщина… – Он не мог говорить, приступы рвоты следовали без остановки.
– Прежде всего – она нацистка! – шепотом рявкнул Мишка, хватая его за рукав. – Пошли, чего ты тут разнюнился? А если и не нацистка, то работает на нацистов…
Он сделал глубокий вздох, стараясь не смотреть на свое «творчество». Все правильно, повсюду враги. Он переживет, что эта миловидная барышня будет являться ему во снах.
– Сюда ее – Гоберник распахнул шкаф, на дне которого было достаточно места, чтобы затолкать сложенный пополам труп. Операция заняла секунд двадцать, Зорин не участвовал, придвинул стул к столу, закрыл журнал – пусть думают, что работница лаборатории куда-то вышла.
– Ух ты, шоколадка. – Мишка обнаружил под бумагами хрустящую плитку в цветной упаковке, энергично развернул, сунул половину в рот, зачавкал. – А куколка была сластеной. Хотите, мужики? Отличная штука, почему-то не горький… Ну, как хотите, пусть мне больше достанется.
Продолжение коридора, решетки вентиляции над головой – оттуда доносился какой-то заунывный гул. По коже бежали мурашки, дыхание сперто, страшно стало до колик – штрафники как-то сразу ощутили, что они у волка глубоко в пасти. Дверь в квадратный бетонный колодец, винтовая лестница вниз и… вверх – странно, казалось, что здание одноэтажное, хотя, возможно, коридор шел под горку. Наверху топали – слышно было, как позвякивали стальные набойки на солдатских сапогах. Пока не видно никого, но еще чуток, и будет радостная встреча двух непримиримых мировоззрений…
– Живо под лестницу, – шепнул Зорин, – не шуметь. Хватит трупов. Если заметят, тогда работаем…
Узкое пространство под рифлеными ступенями просматривалось насквозь. Стоило лишь покоситься через плечо… Спустились трое с каменными лицами – в аналогичном защитном одеянии, с автоматами, в щеголеватых сапожках. По сторонам не смотрели – каждый день посещают этот колодец, что в нем может измениться? Протопали мимо, гуськом втянулись в дверной проем и пропали. Облегчение сменилось тревогой. Некто озаботился отсутствием группы Шорха и пропажей двух офицеров. Пройдут мимо «регистратуры» – там никого. Возможно, не повод для беспокойства. Женщина отошла – но мало ли, куда… Явно не полезут в шкаф, потопают дальше. Лишь бы в караулку не зашли, зрелище там красноречивое. А выйдут на улицу – трупы офицеров вроде спрятаны и у входа трое наших. Бойчук солдат правильный, невзирая на сложное отношение к существующему строю, но сориентируется ли по обстановке? И Антохин парень исполнительный – если излагать приказы четко, внятно и несложным для понимания языком.
– Вниз, – шепнул он, выбираясь из клетушки. Дверь на первый подземный уровень не отличалась сложностью. Замок на ней имелся, но днем, похоже, проходы не запирались. Длинный коридор, отделанный алюминиевыми панелями, двери без изысков. «Специалист по подсказкам» в голове услужливо нашептывал, что здесь жилые помещения персонала, а не казарма. Напротив виднелась аналогичная дверь, там можно выйти из коридора и оказаться где-то еще. Он невольно замешкался, и Гоберник подтолкнул его в спину: мол, давай уж, раз вошли в это логово.
В глухой тишине они двигались по узкому коридору. Шаги почти не отдавались, пол был устлан чем-то податливым, мягким. Неплохо живут нацистские преступники… Кожа покрылась мурашками, когда за спиной открылась дверь и раздалось смущенное покашливание. Встали, обернулись. Из помещения за дверью высунулся молодой мужчина – кудреватый, лощеный, почему-то в запахнутом домашнем халате. В одной руке он с трудом удерживал бутылку коньяка и два бокала на высоких ножках. Увидев солдат, смутился, буркнул что-то вроде «привет, парни» и попятился обратно. Скрипнув, прикрылась дверь. Штрафники переглянулись, пожали плечами. Что это было? Отдыхаем в свободное от работы время? А почему так смутились? Они уже дошли до конца коридора, когда дверь позади опять открылась, фигура в халате пересекла открытое пространство и исчезла в помещении напротив.
– Да черт с ним, – шепнул Гоберник, – лаборант какой-нибудь, не мишень…
– Подожди, – засомневался Зорин. – Мы же не знаем, куда идти. Пообщаться можно и с лаборантом.
Сердце бешено колотилось. Они не могут оставаться невидимками, рано или поздно попадут под огонь, и нужно иметь хотя бы представление, куда идти. Он подал знак, на цыпочках вернулся, застыл у двери, за который скрылся парень в халате. Приложил ухо – вроде послышался сдавленный смех, хотя могло и показаться. Попробовал дверную ручку – не заперто. Товарищи стояли рядом и выжидательно на него таращились: принимай решение, командир, ты же не три рубля на опохмел у них просить собрался! Зорин распахнул дверь и шагнул в однокомнатное скромное жилище, где имелись кровать, куцые коврики на полу, шкафы, кресло с наброшенной мужской одеждой и даже имитация окна, завуалированная прозрачными шторками.
В комнате происходило что-то странное. Коньяк, названный именем небезызвестного французского императора, и бокалы перекочевали на прикроватную тумбочку. Заворошилось одеяло, высунулись две растерянные мужские физиономии, заморгали.
– Вот черт… – пробормотала одна, – Отто, ты, кажется, забыл закрыть дверь… Парни, это совсем не то, что вы подумали…
Удар в челюсть опрокинул его на кровать. Гоберник выдернул из-под парня подушку, бросил на лицо и уселся сверху. У второго едва не вывалились от страха глаза. Вняв совету не кричать, если хочет еще немного пожить, он скорчился на краю кровати, смотрел мутнеющими глазами, как подрагивают в конвульсии конечности приятеля. Он был совершенно голый – впрочем, как и первый. Допрос не затянулся. Его зовут Отто, фамилия Браус, родом из Эльзаса, никогда не служил в СС, не имеет отношения к армии и работе доктора Штиллера, он просто младший сотрудник в биохимической лаборатории.
Сопливая лирика Зорина не интересовала, он задавал конкретные вопросы. Да, на этом уровне расположены жилые помещения. Отто не знает, где после вчерашних событий находится доктор Штиллер, но жилые помещения персон, от которых что-то зависит, расположены не здесь, а в западном крыле объекта – рядом с казармами и сектором безопасности лаборатории, возглавляемым оберштурмбанфюрером Зиммером. Пробраться туда непросто. Уровнем ниже – экспериментальный хирургический отдел, там же палаты, где лежат «больные» – отдел курирует доктор Шпигель, большой специалист по человеческой анатомии и такой бескрайний фантазер. А еще ниже – «отстойник», где хранится отработанный «материал», если он еще нужен для каких-то целей. Туда же доставляют и новоприбывших. Охрана там, кажется, небольшая – заключенные в таком состоянии, что им и в голову не придет спланировать побег.
Он бы с удовольствием убил эту мразь, но вроде не военный, безоружный… Просто взял «сладкого мальчика» за вспотевшую челку и треснул затылком об изголовье кровати. И только сейчас обнаружил, как Мишка Вершинин, снедаемый непонятками, заглядывает под одеяло, потом под кровать, потом опять под одеяло.
– Ищешь кого-то? – устало поинтересовался Зорин.
– Ага, женщину.
– Какую женщину?
– Ну, так, это самое… – Мишка растерялся, – вроде баба тут должна быть. С кем они барахтались, в кровати-то?
– Молодой ты еще, Вершинин, – ухмыльнулся Гоберник. – Не всё так однобоко в амурных делах. Нет тут никакой женщины.
– А чего эти двое в кровати делали?
– Сношались, как кролики, – пояснил Зорин.
– Да ладно! – Мишка растерялся. – А кайф-то от этого какой? И, вообще… как это?
– Потом объясним, а лучше не будем, чтобы не ломать твои представления об отношениях полов. – Зорин подлетел к двери, прислушался. – Возвращаемся на лестницу.
Они шарахались от голосов – те звучали за стенкой, за поворотом, из открытой двери… Спуск на следующий уровень, изогнутый коридор. Теперь навстречу двигалась целая компания, перебрасываясь фразами, состоящими сплошь из заумных терминов – в такой лингвистике Зорин был не силен. Сделал знак остальным, шмыгнул в приоткрытую дверь.
Полумрак, специфические запахи медицинских препаратов, белоснежный кафель на стенах и на полу, кушетки на колесах. На одной из кушеток лежало тело, укрытое белоснежной простыней. «Не туда зашли», – сообразил Зорин, но любопытство тащило дальше. В этом отделении было глухо, как в танке. Посторонние звуки сюда не долетали. Ступая на цыпочках, он вышел в полутемный зал, уставленный аппаратурой непонятного назначения. Прерывисто гудел какой-то прибор. Задернутая шторка, за ней – яркое местное освещение. Как на ширме в кукольном театре – на шторке колебались человеческие тени. Они склонились над чем-то, колдовали, разговаривали вполголоса. Зорин обернулся к своим, приложил палец к губам.
– Хельга, дорогая, вы неправильно сделали разрез, – сочным бархатистым голосом урчал мужчина, – ведь это вам не местное иссечение, ну что вы, право слово! И как прикажете все это извлекать?