тная очередь, выпущенная Аникиным, заглушила такой же раскатистый каскад матерной ругани, вырвавшейся из его груди, – спонтанная реакция то ли на глупый крик Климовича, то ли на жуткое напряжение, стремительно набухшее и так же разом разрядившееся.
За дверью что-то охнуло, и следом раздались звук тяжко падающего тела и обрывистые, скачущие стуки упавшего на пол оружия. Андрей резко открыл дверь, и труп фашиста, прислоненный к ней с обратной стороны, ввалился поперек прохода. Аникин мельком глянул на спрятанную под каску голову и бледные грязные кисти рук, беспомощно свернувшиеся на завернувшейся поле темно-серой шинели. Посреди длинного узкого коридора возле выпроставшихся сапог немца лежал его «шмайсер». Нагнувшись, Андрей быстрым движением вытянул заткнутую деревянной ручкой за ремень гранату. Выглянув в коридор, Андрей обернулся и рукой показал Климовичу на немца, а потом – на его оружие.
– Автомат… и патроны… – отрывисто прошептал он. – И не ори больше, дурило…
Перешагнув через убитого, Аникин быстро-быстро пошел вдоль по коридору, плечами стараясь держать линию параллельно стене. Возле дверей он останавливался, стараясь вслушаться и уловить какое-то движение. Некоторые двери были открыты нараспашку, и оттуда в полумрак коридора вламывались косые лучи желто-серого света. Крики и нарастающий шум стрельбы шли спереди, из неясной игры света, пыли и полумрака.
VII
В сочившееся впереди по коридору пятно света с левого боку вдруг вывалилась фигура. Мертвенно-бледный зайчик блеснул на каске и противогазном футляре. Андрей тут же дал очередь, которая опрокинула немца навзничь. Аникин подбежал к краю широкого освещенного светом с улицы прохода, который выводил на лестничный пролет. Андрей высунулся, чтобы осмотреть ступени и тут же отпрянул назад.
Стрелявший находился сверху на лестнице, почти закрытый от Аникина поворотом ступеней. Пули впились в оштукатуренную грань откоса и ушли веером в пол, пошевелив немца, сраженного очередью из аникинского ППШ.
Пальцы выхватили из-за поясного ремня только что подобранную гранату. Правая рука привычно свинтила трофейный колпачок, обнажив шнурок взрывателя. Выдернув его, Аникин отсчитал про себя «раз, два…» и на счет «три» плавным движением снизу вверх метнул гранату на промежуточную площадку верхнего лестничного пролета.
Взрыв, истошный крик, выплевывающий немецкие ругательства, запах жженого пороха и гари, вонючий дым в лицо. Вот немец, с развороченным животом, хрипит и кашляет черными сгустками, какими-то жуткими обрубками вместо рук размазывая разводы темно-красной крови по обеим сторонам угла лестничной площадки. Выстрел в упор из аникинского ППШ прекращает его мучительную агонию.
VIII
Руки, ноги, голова Андрея действуют, движимые каким-то инстинктивным наитием. Его действия нельзя назвать механическими, мозг молниеносно оценивает ситуацию и принимает решения. Сознание слито с телом воедино, и причиной тому – легкая эйфория, которая дымкой куража будоражит его мысли.
Но эта эйфория не туманит сознание, наоборот, она заставляет тело и мозг работать с неимоверной быстротой. Андрею уже знакомо это ощущение. Оно выработалось в рукопашных схватках, и Аникин хорошо знает, откуда эта эйфория берется.
Перебродивший страх превратился в адреналин, который бежал по венам, разгоняемый по организму бешено колотящимся сердцем. Его гулкие толчки развеивали остатки той неизбывной, черной тоски, которая не минует никого, сгущаясь перед атакой.
Каждый идет в бой с этим страхом, застывшим в глазах, саднящим в спинном мозге и в печенках. Но потом в горниле боя страх смерти перекипает в нечто совершенно другое. Остается только желание выжить, кипучая энергия жизни, которая ожесточенно бьется за себя с другими вражескими жизнями.
Снизу из клубов дыма вынырнул Капустин. Он весь был покрыт пылью.
– На первом – троих, товарищ командир… Автоматчики… – тяжело дыша, доложил командир отделения.
– Оставь троих… пусть проверят этаж… – Аникин кивнул в сторону лежащего в коридоре немца. – Остальные – с нами наверх…
IX
Зачистка здания занимает полчаса, но они пробегают со стремительной быстротой. Так всегда: когда настрой боевой и приподнятый, минуты бегут скоро. Сработали без потерь. У Шевердяева один раненый, еще во время перестрелки на железной дороге. И еще одно не менее важное, а может быть, и самое главное.
На помощь штрафникам с северного берега перебрались артиллеристы. В секторе аникинского взвода работает расчет 76-миллиметрового полкового орудия. Укрываясь за углом здания железнодорожной станции, артиллеристы выдвинули свою пушку на прямую наводку и первым же точным выстрелом подавили пулеметную огневую точку на третьем этаже дома-корабля.
Выпущенные следом снаряды внесли в ряды оборонявших дом полную сумятицу, значительно облегчив бойцам Аникина работу по зачистке этажей. Липатов просигналил бойцам Латаного, а те лужеными глотками проинформировали расчет о том, что в здании находятся свои.
Бойцы, разобравшись с оказывавшими упорное сопротивление врагами, прошли противоположное дальнее крыло здания и уперлись в правый торец. Аникин, осторожно выглянув из углового окна второго этажа, увидел перед собой широкую перспективу заставленной трех– и четырехэтажными домами улицы.
Крыши и каменные коробки загромождали все пространство, насколько хватало глаз. Уши вязли в неумолкающем грохоте, который непрерывно, словно в каком-то ознобе, сотрясал нутро города. Снаряды и бомбы обнажили скелеты улиц, вывернули наружу внутренности домов, и этот огромный город, охваченный огнем пожарищ, словно мутной венозной кровью, исходил столбами бурого, черного, грязно-серого дыма. Они поднимались в небо, мешаясь в воздухе и стягиваясь в непроглядную облачную пелену, которая накрывала центральные кварталы.
X
Эта картина – величественная и ужасная, развернувшаяся во всю ширь, панорама гибнущего оплота фашизма – на долю секунды потрясла Аникина. Он увидел, как метрах в двухстах впереди суетились вражеские солдаты. Они копошились, как муравьи, натаскивая поперек улицы мешки с песком, бревна, накидывали кирпичи, наспех сооружая что-то наподобие баррикады. Впритык к левой стороне улицы на стыке этого навала с каменной стеной дома торчал длинный ствол орудия, напоминавшего зенитное.
На миг взводному показалось, что он и его подчиненные, увлекшись зачисткой этажей, не учли, что длинное здание тянется далеко в глубь улицы. Они теперь очутились в глубине вражеских позиций, и немцы, нанеся неожиданный удар, могли отсечь их от основных сил. О том, как развивались события возле моста, Андрей четкого представления не имел. Кто еще, кроме артиллерийского расчета полкового 76-миллиметрового орудия, сумел перебраться через мост? А может, все еще находится на северном берегу? А вдруг у Настасенко и Мартынова дела плохи, и аникинский взвод с минуты на минуту будет отрезан от моста и окажется в мешке. Не слишком ли они увлеклись наступлением? Гнетущее сомнение на долю секунды мелькнуло в мыслях Аникина. Это ощущение, от которого засосало под ложечкой, не замедлило подтвердиться.
Зенитное орудие, которое немцы установили за растущей как на дрожжах баррикадой, выплюнуло сноп огня и дыма, который тут же преобразовался в давящий на уши свист, дробной лентой развернувшийся вдоль уличной мостовой. Эта лента оборвалась оглушительным взрывом где-то возле площади.
Андрей высунулся из оконного проема и оглянулся назад. Позади, прямо в левом углу створа выходящей на площадь улицы, пучился клубами дыма, обломками асфальта и брусчатки фонтан взрыва. Он вырос прямо на том месте, где стояла проломленная афишная тумба. Где-то там, по расчетам взводного, должны были находиться люди из отделения Латаного.
XI
По каменному откосу окна тут же полоснула автоматная очередь, заставив Андрея укрыться в глубине комнаты.
– Товарищ командир! – подскочил к нему Липатов. – Вы ранены?!
– С чего ты взял? – произнес Аникин, вытирая пот со лба. – А то, что чуть не подстрелили, – это факт…
– У вас кровь… На лице… – с беспокойством проговорил замкомвзвода, осматривая лицо командира.
Андрей посмотрел на руку, которой только что проводил по лбу. Действительно, на тыльной стороне ладони ярко алела размазанная влажная полоса. Аникин пощупал пальцами то место, где жгло кожу. Каменная крошка, брызнувшая от удара пули в откос, оставила несколько неглубоких царапин над левой бровью. Горячая струйка, скопившись вместе с потом у брови, просочилась в глаз, защипав.
– Черт, и промыть нечем… – на бегу пытаясь вытереть зажмуренный, слезящийся глаз, выговорил Аникин. – Фляга-то моя – тю-тю… у Безбородько.
Липатов молча протянул командиру свою флягу с уже свинченной крышечкой. Аникин, сняв шапку-ушанку, плеснул на бровь и на лицо живительную прохладную влагу. Жжение над бровью утихло, и глаз перестало щипать. Андрей не удержался и сделал из фляги порядочный глоток. В пылу боя он и не замечал, как на самом деле ему хотелось пить.
– До взятия Рейхстага заживет!.. – пробормотал Аникин, возвращая флягу своему заму. – Найди Шевердяева… Пусть поставит здесь кого-нибудь из пулеметчиков… Точка – что надо. Вся улица как на ладони. Бери в оборот Капустина и Шевердяева, пусть рассредоточат своих бойцов на всех этажах. Немцы наверняка попытаются отбить дом. Мы у них тут как кость в горле торчим… Эх, пэтээровцев бы еще сюда.
– Пэтээровцы вместе с Латаным внизу, товарищ командир… – с готовностью доложил Липатов, ни на шаг не отставая от Аникина, почти бегом идущего по коридору отвоеванного этажа.
– Ладно… займись пулеметчиками… – ответил Андрей, спускаясь по лестничному пролету. – К Латаному – я сам…
XII
Бойцы Латаного не сдавали позиций, держа под прицелом фасады близлежащих зданий и, главное, перспективу улицы. В периметре створа становилось жарко, так как направление к площади все усиленнее простреливалось со стороны баррикады, выросшей поперек улицы в нескольких сотнях метров. Когда немецкая пушка произвела первый выстрел, тут же, словно по команде, активизировалась вражеская винтовочная и автоматная стрельба.