— Ну, хорош пи…деть… — вдруг раздалось из строя. Все-таки кто-то из бывалых не выдержал. Слишком не стыковалась болтовня командира-зануды с тем великим шансом, к которому каждый из стоявших в строю внутренне, наедине с собой готовился.
Лейтенант Каспревич на долю секунды потерял дар своей нудной речи. Его перекосившаяся физиономия побелела, потом стала багровой и, наконец, пошла пятнами. Крупные капли испарины выступили под козырьком его щегольской новенькой фуражки.
— Кто?! — Воздух в его взбешенной гортани поначалу пошел «не туда», и крик вырвался из груди, словно сиплый кашель. Откашлявшись, он повторил еще разъяреннее:
— Кто посмел?! Коман… дира… Командира… — От бешенства он никак не мог подобрать нужного слова. Звуки, будто камни, застревали в его горле, с шумом и скрежетом кусками выскакивая наружу.
Беспомощной, будто переставшей его слушаться рукой он хватился за кобуру. Заплетающиеся пальцы с третьей попытки выхватили из кобуры пистолет. Сжимая «ТТ» в горсти и размахивая им перед строем, Каспревич снова заорал:
— Кто посмел раскрыть рот на командира?!
На этот раз у него получилось намного внятнее. Все так же размахивая пистолетом, он заходил из стороны в сторону.
— Кто? Шаг вперед!.. Быстро!
Никто в строю не шевельнулся.
— Шаг вперед, я сказал!..
Штрафники ответили ему дружным угрюмым молчанием.
— Последний раз спрашиваю… Кто?..
— Конь в пальто… — вдруг приглушенно раздалось с левого края построенного в две шеренги взвода.
IX
Рука Каспревича, сжимавшая пистолет, выпросталась вперед. Будто гадюка, она совершила бросок, не спросясь разрешения у своего хозяина. От неожиданного выстрела строй вздрогнул. Сгусток огня, как плевок, вылетел из ствола «ТТ», подбросив его вверх. Старший лейтенант выстрелил на голос. Стоявший в первой шеренге третьим с края, коренастый молчун средних лет, с проседью на висках со стоном упал на бок, прямо на щебень железнодорожной насыпи. Тот, кто находился за его спиной, во второй шеренге, по диагонали справа, высокий и крепкий солдат, схватился за руку и скорчился, но устоял на ногах.
— Сволота тюремная!.. — бился в истерике лейтенант. — Я вам покажу, мать вашу… командира не слушаться…
Его «ТТ» прыгал возле лица. Казалось, сейчас он начнет сыпать пулями направо и налево и уложит полвзвода. Ситуацию спас Карпенко.
— Товарищ старший лейтенант! — браво, как ни в чем не бывало, гаркнул штрафник. — Разрешите оказать бойцам первую помощь!
Обращение солдата подействовало на Каспревича, как вовремя отвешенная пощечина. Тот будто опомнился, остановился и замолчал, вдруг резко опустив руку с пистолетом. «ТТ» отправился в кобуру.
— Всем вольно… — глухо пробурчал взводный и, развернувшись, кивнув в сторону лежащего на земле, через плечо бросил:
— Займитесь… Как вас?
— Карпенко, товарищ старший лейтенант.
Сказав это, он быстро зашагал прочь от строя.
В нынешнем, штрафном существовании — лишенный званий и наград «кандидат в солдаты», а в прошлой, строевой жизни — любимец всех медсестер и санинструкторш, герой, старший сержант, кавалер ордена Красного Знамени, медалей «За оборону Сталинграда» и «За отвагу», Карпенко умудрялся твердо держаться своих главных привычек — не унывать и не сдаваться. И здесь, когда запахло жареным и порохом, ситуация разрядилась благодаря ему.
— Ну ты молоток… — хлопали его по плечу остальные, пока они возились с ранеными.
— Чисто срезал этого золотопогонника…
— Лютый гад попался… Шаг вперед… шаг вперед…
— Лютый не лютый, да только нашего брата за людей он не считает… Пустит в расход и не поморщится.
— Расход — это дело тонкое… — произнес невысокий, крепко сбитый боец. Прищуренные, глубоко посаженные его глазки при этих словах сверкнули тяжелым свинцовым отблеском. Вид у него был неприметный. Но стоило с ним заговорить, как сразу чувствовалась необъяснимая сила, которая исходила от его фигуры, взгляда и слов. Карпенко узнал этот голос. Тот самый, с которого вся каша заварилась.
X
— А здорово ты офицерику заткнул глотку-то… — негромко проговорил невысокий. — Вовремя павлина этого утихомирил. А то бы он еще народу из своего «ТТ» положил…
— Да ладно, че там… — довольно бурчал Карпенко. — Это как цыганочку с выходом сбацать… Музыка заиграла, а в круг никто не выходит. Это, значит, уверенности нету… в мастерстве. Ну, и ты тогда показываешь… так, что подметки трещат. Ну и само собой, все девки потом — твои…
Карпенко жмурился в лучах минутной славы.
— Скорее тащите Лавра в лазарет, — распоряжался между тем невысокий. — А ты как, Быча? Сам дотопаешь?..
Он обращался к верзиле, которого ранило в руку. Тот, морщась от боли, кивнул головой и с усилием приподнялся. Рукав его шинели набряк багровым пятном выше локтя. Свободной рукой он бережно прижимал простреленную руку к животу. Слова его звучали как приказ, и трое бойцов тут же взялись исполнять.
— Я проведу… — с готовностью вызвался Карпенко и хитро улыбнулся. — Пора уже с медсестричками поближе познакомиться…
— А-а, цыганочка с выходом… — ухмыльнулся свинцовоглазый. Даже когда лицо его изобразило подобие ухмылки, от него веяло недоброй угрозой. Но Карпенко не особо унывал.
— Она самая, братишка… На двадцать шесть колен…
В штрафную он угодил из пехоты, вследствие неудачно закончившейся «самоволки». Отправился на любовное свидание в соседнее с расположением части село. Ему бы сделать намеченное по-быстрому и вернуться до света. Но гвардии старший сержант так изголодался и по любви, и по домашним харчам, а хозяйка попалась такая справная и неуемная и в ласках, и в готовке, что пресытившийся сверх меры, разомлевший герой задрых без задних ног, да так, что разбудить его не было никакой возможности. Так что полк перед зарей отправился на марш, а старший сержант Карпенко, в сопровождении бойцов комендатуры, — под трибунал и далее, по намеченному маршруту, до самого Могилев-Подольского.
Не успели штрафники разбрестись, как прибежал ординарец ротного офицера-делопроизводителя. Это был сержант из постоянного состава роты. Никак он не мог отдышаться — видимо, бежал быстрее осколков. Они разлетались с южной стороны станции. Там с грохотом рвались цистерны с дизельным топливом.
— Что у вас тут? Почему раненые? — захрипел сержант. — Бегом их в лазарет… Остальные — на ротное построение. Выступаем, выступаем…
XI
В район города Броды войска перебрасывали сразу с нескольких направлений, в том числе и с юга, со стороны Черновцов и Каменец-Подольского. Для усиления сжимавшегося бронированного кулака, которым ставка собиралась ударить по фашистской группировке «Северная Украина», сюда двигалась и танковая армия, к которой были приписаны бойцы ОАШР, иначе говоря — «шурики».
Танковые колонны, чтобы не демаскироваться, на марше отодвигались как можно дальше на восток. Для штрафников, передвигавшихся в пешем порядке, повторять этот крюк в глубину своих позиций было не по силам. И так они отставали, по вполне понятным причинам, от танкистов на несколько дней. Но для ротного эти «вполне понятные» причины не имели никакого значения, поэтому он тянул все жилы из своих «шуриков» и гнал их без устали по прямой, вдоль только-только наметившейся линии фронта. В таком положении сохранялась возможность в любой момент нарваться на засаду или отступавшие части гитлеровцев. Так и случилось у переправы через днестровский приток
Как только они уперлись в неширокое русло со стремительным, выдававшим приличную глубину речки, течением, майор приказал готовиться к форсированию. А командир первого взвода понял этот приказ по-своему, с ходу погнав людей в воду.
— И куда он торопит?.. — сквозь зубы процедил Яким. Такая кличка была у штрафника Якимова, того самого свинцовоглазого из первого взвода, который спровоцировал пальбу командира взвода на железнодорожной станции. Он затаился за кустистым береговым пригорком, неподалеку от Аникина и его солдат. Андрей про себя ругал Каспревича на чем свет стоит. Людям из его взвода майор Шибановский наметил сектор переправы намного левее. Границей ротный определил то место, где заросли прибрежного ивняка делила пополам неширокая прогалина, скорее всего, обозначавшая место брода или водопоя для скота.
Каспревич перепутал ориентиры форсирования и погнал своих людей как раз на тот рубеж где готовились к переправе Золотой Липы аникинские бойцы. Возникшая неразбериха к чертовой матери отправляла все старания по маскировке и скрытной подготовке к нападению на левый берег.
XII
Для того чтобы облегчить переправу, решили натянуть трос. Перетащить его на другой берег вызвался Карпенко, ординарец командира первого взвода. Свой небольшой рост он восполнял необычайной физической силой и отчаянностью поступков. Не успели подготовить к переправе подручные плавсредства, а Карпенко уже притащил к реке толстенную корягу. Зацепив край троса и свой ППШ за длинный сук, на манер вешалки, он столкнул корягу в воду. Левой рукой солдат держался за дерево, а правой делал сильные гребки, от которых вокруг него и коряги вспенивались буруны.
Те, кто понадеялся следом добраться вплавь, со второго и третьего шага окунались с головой. Кто, отфыркиваясь, цеплялся за спущенные на воду бревна и плоты, а кто спешно, мокрый с головы до ног, выкарабкивался, преодолевая течение, обратно на берег.
Андрейченко пристраивал свое противотанковое ружье под прицельную стрельбу.
— Вот и кончилась твоя благодать, Андрейченко… — резко сказал Аникин, уже не приглушая свой голос. — Чувствую: опять щас адская кухня начнется…
— Как же-шь, товарищ командир, она кончится, благодать-то… — все твердил боец. — Ручеек, он ведь — как у нас в деревне… Скупаться бы, товарищ лейтенант…
— Ручеек… — передразнил Талатёнков, подтаскивая бревно к самой кромке воды. — Ты видишь, какая глыбь?.. Ручеек… Ты видишь, уже полвзвода первого купается…