Две машины загорелись сразу. Еще с пылающей броней, продолжали наступать в глубь захваченных русскими позиций. Русские выскакивали из траншей неожиданно, как чертики из табакерки. Вот один появился с трофейным «фаустпатроном» наперевес. Он выпустил гранату почти в упор, всадив ее под самый затылок башни. Танк продолжал двигаться вперед, но из щелей густо задымило. Пройдя еще несколько метров, машина остановилась и замерла. Это был настоящий разгром танкового взвода.
– Вперед, все в атаку!
Отто сразу узнал истошный крик гауптмана. Ротный, стреляя в воздух, пытался поднять на ноги своих стрелков. Слева заработал пулемет Адлера. Он попытался перехватить внимание вражеского пулемета. На несколько секунд это ему удалось. Почти все, за исключением остатков второго взвода, бросились вперед.
Русские встретили наступающих беспорядочной стрельбой из винтовок и автоматов. За их спинами горели немецкие танки. Черный, непроглядный дым стелился низко над землей. Ветер гнал его прямо на наступавших. Из-за это ничего не было видно, что только усиливало неразбериху, которую криком тщетно пытались ликвидировать унтеры. В этом несмолкающем оре, сдобренном грохотом боя, приказы командиров отделений разобрать было невозможно.
XVIII
Отто, сквозь свист пуль бежавший вместе с остальными, полагался только на интуицию, инстинктивно следуя стадному чувству – не отставать и не вырываться вперед. Хотя все его существо стремилось только к одному: упасть на землю и зарыться как можно глубже в ее податливые, холодные складки.
Вдруг свинцовый шквал со стороны русских усилился. Как будто вдруг хлынул стальной ливень, резко сменив моросящий теплый дождик. Оттуда, из-за дымовой завесы, накатывала стена нараставшего гула. Что это? Тревожное ощущение заполнило все существо Хагена. Он растерянно оглянулся. Эта тревога переросла в животный страх, совладать с которым становилось почти невозможно.
Разгадка явилась молниеносно. Сноп огня и расплавленной земли вырос в нескольких метрах позади Отто, сбив с ног нескольких бегущих. Еще несколько взрывов сотрясли землю, расшвыряв наступавших. Тут же порыв ветра разметал дымную пелену. Танки русских развернулись и наступали теперь прямо на них. Они почти в упор расстреливали уцелевших от гранат немецких «панцырей». Тем деваться было некуда. Как будто окончательно захлопнулась ловушка, в которую их заманили.
Пока башенные орудия русских вели беспощадную охоту за танками противника, их танковые пулеметы взялись за стрелковую роту. Этот огонь по плотности намного превосходил очереди пулеметных точек. Но рота Шеффера, словно перейдя рубикон страха, движимая нарастающей злобой, неумолимо бежала вперед.
Воодушевленные контрнаступлением своих танкистов, русские полезли из окопов, прямо на набегавших стрелков. Кто знает, может быть, газ злобы, которым во всю грудь дышали сходившиеся в лобовой рукопашной схватке, подобно иприту, был способен заполнять все отведенное ему пространство. Он круто смешался с дымом и гарью пылавшей брони и пороховыми газами, ударял в глаза и ноздри тем, кто готовился сцепиться не на жизнь, а на смерть на этой ухоженной земле в окрестностях Будапешта.
XIX
Истошные крики вражеских командиров подстегивали набегавших из дымовой завесы.
– Элоре! Элоре![1] – разносилось вокруг. Офицер, кричавший это, двигался за спинами своих подчиненных. Перекошенные злобой лица приближались. До них оставалось не больше десятка метров.
– Мегвертек ёкет![2] – зычным басом гаркнул огромный черноволосый детина в надвинутой на затылок кепке.
«Черт…» – в замешательстве Отто даже замедлил шаг. Бежавшие на них с горящими от ненависти глазами не были русскими. И эти выкрики на тарабарском языке… И форма с фашистскими орлами на рукавах… Да это же союзники-венгры!
Это замешательство охватило не только Хагена. Многие из стрелков сообразили, что врукопашную на них идут венгры. Но это только добавило растерянности.
– Эй, это же мадьяры! Эй, союзники!.. – остановившись, закричал старший стрелок Циглер из их взвода. Но вместо объятий надвигавшийся на него здоровяк выхватил из-за пазухи саперную лопатку. На бегу он размахнулся ею, как топором, с ясным намерением всадить ее в череп Циглера.
Старший стрелок выказал недюженную реакцию. Вмиг избавившись от растерянно-столбнячного состояния, он сделал шаг в сторону. Одновременно стволом карабина он перехватил траекторию движения приготовленного для него страшного удара. Мадьяру было тяжело побороть инерцию своего большого и грузного тела. Это и спасло Циглера. Он оказался у здоровяка за спиной и, не раздумывая, вскинув карабин, выстрелил тому в мясистый затылок.
С зажатой в руке лопаткой и развороченным от вышедших наружу пороховых газов лбом мадьяр рухнул на землю. Это словно послужило сигналом для остальных, отмашкой для начала схватки.
Поначалу венгры использовали растерянность немецких стрелков в свою пользу. Сближаясь, они тут же стреляли в своих бывших союзников. И оружие у них было сплошь немецкое.
– Бей гадов! Это предатели! – как безумный, закричал Циглер и ринулся на ближайшего мадьяра. Тот, навалившись на молодого стрелка, душил его намертво прижав к земле. Карабин К-98 сработал в руках Циглера, как копье, наконечником которого была голова кувалды. Приклад со всей силы опустился на темечко мадьяра, и голова его лопнула, как арбуз. Венгр тут же испустил дух и повалился на своего полузадушенного противника.
XX
Крик Циглера подействовал на всех отрезвляюще. Волна ненависти захлестнула взвод с двойной силой и бросила его на врага. Не может быть! Неужели теперь эти бывшие союзнички бились на стороне русских? Они даже форму не успели сменить. Тогда их надо растереть по их собственной мадьярской земле, накормить этой самой землей досыта.
Хаген до последнего не выпускал свою винтовку из рук. По опыту рукопашных схваток он знал, что даже в самом ближнем бою выстрел остается наиболее действенным оружием. Венгры почему-то предпочитали холодное оружие – в руках у многих из них блестели ножи.
Прямо на него выскочил невысокий кряжистый солдат. Шинель была ему мала, и массивные кулаки далеко выступали из коротких рукавов. Он размахивал этими кулаками на бегу. В одном их них виднелось длинное лезвие. Лицо и руки солдата почернели от гари. Он неуклюже бежал на Отто и глядел прямо в него нестерпимо белыми белками глаз.
Хаген успел вскинуть винтовку, когда мадьяр, что– то выкрикивая на своем непонятном языке, упер ся животом в ствол. Выстрел прозвучал почти не слышно. Звук, пробив сукно шинели, как в глубокий омут, провалился в рану живота. От выстрела тело убитого вздрогнуло, и Отто, сжимавший винтовку, ощутил эту смертную дрожь. Она, будто электрическая волна, передалась его рукам через орудие убийства.
Глаза врага все так же глядели в него, но вдруг белизна их подернулась серой мглой, и солдат свалился прямо под ноги Отто.
Тот перескочил через труп, и тут же сопящая потная масса сбила его с ног и чьи-то руки стальными тисками навалились на его шею.
– Доголж мег, те сцемет[3]… Доголж мег… – хрипел тот, кто хотел во что бы то ни стало убить Отто.
Тот попытался скинуть с себя непомерную массу и вырваться из цепких тисков. Воздух не проходил в легкие, и Отто судорожно выбросив руки вверх, нащупал сопящее лицо и говорящий что-то рот. Его пальцы вцепились в шевелящиеся губы и растянули их в стороны. Крик боли вырвался из раздираемого рта. Тиски на горле Отто ослабли. Душивший его вынужден был отнять одну руку. Он попытался сбить ею пальцы Отто со своего лица.
Но пальцы Хагена цеплялись за жизнь изо всех сил. Они нащупали пульс этой жизни в глазницах врага и впились в упругоподатливые выпуклости. Одновременно Хаген извернулся подбородком, схватив зубами сжимавшую его шею грязную ладонь.
Враг отпрянул, хватаясь рукой за глаза. Хаген, еще барахтаясь на спине, пнул его каблуком по колену и, повернувшись и встав на колени, со всей силой, на которую был способен, двинул плечом в живот.
Они снова повалились на землю, но теперь уже Хаген владел ситуацией. Он с ходу нанес мадьяру удар кулаком в переносицу, потом еще и еще раз. Один из этих ударов наверняка оказался точным, отправив противника в нокдаун. Венгр пытался закрыться от ударов руками, но делал это как-то вяло, будто в забытьи.
Отто, позабыв обо всем, колотил его по лицу. А потом ладони венгра беспомощно упали вдоль его тела. Они были забрызганы его кровью, и костяшки сжатых кулаков Хагена тоже были запачканы кровью. Венгр не подавал признаков жизни, а лицо его представляло из себя окровавленную отбивную.
Хаген, как безумный, сполз с затихшего мадьяра. Ладонью он отирал со лба пот, но глаза по-прежнему заливало чем-то едким и соленым, не давая глядеть, не давая опомниться и найти внутри себя и вокруг себя остатки чего-нибудь человеческого.
XXI
– Эй, ты жив? – Голос вернул Хагена к окружающей действительности.
Адлер с МГ наперевес склонился над ним, тормоша Отто за плечо. Ствол пулемета Рольфа дымился от нескончаемой стрельбы.
– Ты ранен? Ты весь в крови… – Адлер свободной рукой пытался поднять Хагена на ноги. Тот отстранил руку товарища.
– Нормально… Все нормально… Я не ранен… – пробормотал Отто. Опираясь на приклад винтовки, он поднялся самостоятельно. Ноги и все тело била крупная дрожь.
– Ничего себе, ты его уделал… – присвистнул Адлер, пнув носком сапога убитого венгра. – А у меня, черт побери, ленту заклинило. Патрон перекосило и – ни туда ни сюда…
Адлер тоже был сам не свой. Как будто его только что хорошенько шарахнуло электрическим разрядом. Слова выскакивали из него, спотыкаясь, обгоняя друг друга, и в этом словоизвержении сложно было поспеть за смыслом того, что Рольф пытался сказать.