Харрингер лежал наискось, поперек комнаты, превращенной взрывами в разворошенный хаос. На ноге выделялась неестественно белая полоса бинта, по-видимому, наложенного Круммом. Неподалеку от Харрингера, на полу, валялся, торча сошками вверх, пулемет «МГ».
– Что с ним? – тревожно спросил Отто, подбегая к раненому.
– Плечо и нога… – деловито ответил Крумм. – Ногу я перевязал… У меня бинт закончился. В плече осколок. Здорово разворотило. Заткнул ему рану. У тебя есть бинт?
Харрингер, услышав голоса, открыл глаза и попытался приподняться. Лицо его исказилось от острой боли, и он беспомощно повалился обратно на пол.
Отто вытащил пачку бинта из сумки. Он увидел, как в глазах Харрингера мелькнул страх в тот момент, когда он подошел к нему.
– Я… в порядке… я выкарабкаюсь… – забормотал Харрингер. Неужели он испугался Хагена? Как будто тот пришел забрать его жизнь…
– Не бойся… я перевяжу рану… – попытался успокоить его Отто. Но Харрингер продолжал машинально отползать, пятясь.
В этот момент снаряд разворотил угол окна, наполнив комнату густым облаком пыли и раскаленных газов.
– Черт, надо убираться отсюда!.. – в отчаянии прокричал Крумм. – Скорее, Харрингер, нас тут к чертовой матери укокошат. Мы возьмем тебя с собой…
Харрингер будто не верил им. Он вдруг начал беззвучно плакать.
– Пожалуйста, не убивайте меня… Не оставляйте меня… – жалобно верещал он. Слышать его нытье было так же невыносимо, как предсмертный вой Штрехмеля.
– Заткнись, Харрингер… – зло проговорил Хаген. – Мы перевяжем тебя и возьмем с собой. Никто тебя не оставит. Только не надо ныть… Крепись…
Отто, разорвав пакет, начал перебинтовывать плечо Харрингера. Тот послушно умолк, стараясь проглатывать свои слезы.
Крумм, пригнувшись, подбежал к оконному проему и, осторожно выглянув, тут же отпрянул к боковой стене.
– Черт… черт…
– Что там? Что?… – спросил его Хаген, оставляя Харрингера.
– Там… там… Олхаузер… – запинаясь, с трудом выдохнул Крумм.
– Что?!.. – Хаген бросился к окну, на ходу подобрав с пола брошенный пулемет.
XIV
Олхаузера Хаген увидел сразу, как только выглянул через дымящуюся дыру в стене на перекресток. Тот бежал по перекрестью улиц, выписывая замысловатую «восьмерку». Он напоминал зайца, безнадежно затравленного несколькими гончими, которые распластались возле своей добычи на финише охоты, готовясь вот-вот вцепиться в шкурку жертвы зубами и растерзать ее в клочья.
В роли гончих выступали очереди сразу нескольких пулеметов, которые решетили трассирующими очередями брусчатку вокруг Олхаузера. Пробежав несколько шагов, он поскользнулся, подкатившись к афишной тумбе со снесенным верхом, которая стояла на ближнем к Отто углу.
Удивительно, как вражеские пули до сих пор не вонзились в Олхаузера. А может быть, они издевались, играя с ним в «кошки-мышки». Они наверняка знали, что эта жертва от них никуда не денется, и попросту оттягивали удовольствие убийства.
Хаген с криком, в котором смешались отчаяние и ярость, дернул рукоятку заряжания. Лента уже была заправлена в приемник, поэтому патрон выскочил из патронника. Отто нажал на спусковой крючок. Несколько коротких очередей ушли в сторону орудийного расчета.
До русской пушки было около ста пятидесяти метров, и Отто даже не выставлял прицел на пулемете, стреляя на глаз. Облачко бурой пыли окутало русскую «сорокапятку». С той стороны перекрестка донеслись неясные крики, а потом орудие сдвинулось с места и стало откатываться назад.
Огонь, открытый Хагеном из пулемета Харрингера, заставил вражеских артиллеристов попятиться. Зато сразу несколько оконных проемов дома напротив ощетинились автоматными и пулеметными очередями. По Хагену палили из всех видов стрелкового оружия.
Но Отто достиг главного. Теперь все внимание врагов было приковано к нему. Они напрочь забыли про Олхаузера, который по-прежнему сидел на мостовой, прижавшись спиной к разбитой афишной тумбе.
Он держался руками за левую ногу и что-то кричал в сторону Хагена. Но обращался он не к нему, а куда-то вниз, на первый этаж. Когда умолк грохот стрельбы, Хаген разобрал что-то из слов, выкрикиваемых Олхаузером:
– Не могу бежать… Нога… Помоги мне…
XV
В окне второго этажа появился солдат с гранатометом на плече. Защитный стальной щит закрывал его от пуль. Зрение не подводило Хагена. Он сумел разглядеть, что русский держал в руках самый настоящий «панцершрек». Враги активно использовали трофейное оружие, особенно гранатометы. В применении «фаустпатронов» и «панцершреков» они набили руку.
Такой обмен опытом и трофейными новинками в области взаимного уничтожения воюющих сторон всегда имел место, а на этом этапе войны получил особенное развитие. Немцы с удовольствием воевали с русскими самозарядными винтовками, использовали захваченные у противника гранаты и дисковые пулеметы Дегтярева и Шпагина, а русские, в свою очередь, вовсю применяли против фашистов их же одноразовые и реактивные, подствольные гранатометы, автоматы и пулеметы, а также особо ценимые трофейные «люггеры», «вальтеры» и «маузеры».
Очередь, пущенная Хагеном, в долю секунды преодолев сотню метров перекрестья улиц, прошла в оконный проем и ударила по стальному щиту, который должен был защитить русского гранатометчика. От сильнейшего удара стальную пластину покорежило, а самого бойца отбросило куда-то в темную глубь помещения. Но он успел произвести выстрел.
Граната, выбрасывая за собой белый пушистый след, устремилась прямо на Хагена.
– Уходите, уходите!.. – обернувшись, закричал он Крумму и Харрингеру.
Крумм, подхватив раненого товарища под мышки, тащил его к двери. Он успел завернуть в коридор, когда граната влетела, ударившись в стену.
Хаген упал плашмя на пол, закрыв руками голову. Он старался хоть как-то обезопасить себя от последствий взрыва. Осколки гранаты и вырванные взрывной волной куски камней разлетелись по комнате, ударяясь о стены и отскакивая в разные стороны.
Отто швырнуло назад. Если бы он остался стоять на ногах, его бы наверняка выбросило в оконный проем наружу. Прокатившись по полу, ободрав в кровь локти и колени, Отто замер. Он тут же попытался подняться на ноги. Вроде осколки его не задели. Руки и ноги были целы. Саднящая боль в местах, где была содрана кожа, и ушибы не в счет.
XVI
Хаген, подобравшись, уселся под оконным проемом. Он отер с лица пыль и взял в руки валявшийся рядом пулемет. Он попытался передернуть затвор, но рукоять заряжания стопорилась на полпути.
Отто открыл крышку короба и увидел причину, по которой заклинило ленту. Пыль, смешавшись со смазкой, превратилась в грязь и набилась в направляющие пазы короба. От этого патрон, не досылаясь в патронник, перекосился, застопорив движение ленты.
Хаген, ломая ногти, попытался почистить пазы и возвратную пружину. Все это время поверх его головы свистели пули, выщелкивая о стены и откосы окна.
Наконец, патрон был дослан в патронник и занял положенное ему место. Отто, вскинув пулемет стволом вверх, поднялся на ноги и осторожно выглянул сбоку в окно. Он сразу понял, почему русские усилили огонь по его импровизированной амбразуре.
Сразу несколько вражеских солдат, один за другим, выскочили из-под арки дома напротив. Они устремились через перекресток, пытаясь перебежками преодолеть пространство, отделявшее их от дома, который удерживали Отто и его товарищи.
Хаген, выставив ствол пулемета, направив надульник на бегущих и открыл огонь. Очередь прошла по мостовой, заставив всех бежавших распластаться на брусчатке. Они тут же открыли ответную стрельбу. Кто-то пытался найти хоть малейшее укрытие, отползая к цоколю стоявшего рядом дома.
Ближайший солдат залег метрах в пятидесяти от Олхаузера. Шагах в двух от стрелявшего русского лежал труп Штрехмеля. Обрубок его руки так и торчал вверх, словно подавал сигнал: «Я здесь, спасите меня… я здесь…»
Олхаузер, вытянув раненую ногу, выглянул из-за тумбы и дал короткую очередь из своего «МП». Тут же несколько пуль ударились от тумбу, заставив Олхаузера спешно спрятаться. Положение раненого становилось безвыходным. Русские вот-вот могли подобраться к нему или попросту убить его, зайдя с фланга.
Вдруг Отто увидел, как снизу, от дома, в сторону Олхаузера метнулась фигура в шинели цвета «фельдграу» и армейской кепке стрелка. Поначалу он принял бежавшего за Крумма. Преодолев метров десять, тот упал на живот и под пулями быстро-быстро пополз в сторону тумбы. Русские точно взбесились, снова начав палить из всего, что было у них в наличии.
XVII
Отто не раздумывал ни минуты. Его пулемет, прикрывая дерзкий бросок товарища, своими очередями заставил противника замолчать. Огневую поддержку оказал и автомат с первого этажа.
Уже когда стрелок добрался до Олхаузера, Хаген увидел, что это Вейсенбергер. Неужели этот сопляк сумел перебороть свой страх, решившись рискнуть своей шкурой и пойти на выручку товарища?
У Хагена не было времени на размышления о воспитательном воздействии войны на характеры людей. Он продолжал держать в секторе обстрела весь перекресток, стараясь дать шанс Вейсенбергеру добраться назад вместе с раненым.
Они уже пустились в обратный путь. Смертельные метры теперь давались не так быстро. Олхаузер, рослый, ширококостный, был слишком тяжел для щуплого, по-мальчишески дохловатого на вид Вейсенбергера. Но тот старался изо всех сил. Перекинув ручищу товарища через плечи, он помогал раненому, а тот прыгал на одной ноге, как пиратский капитан, волоча по брусчатке беспомощно повисшую в сапоге ногу.
Сдержать все огневые точки русских было очень трудно. Как только очередь покидала оконный проем, оттуда тут же начинал бить ответный огонь. Но Вейсенбергер уже втащил Олхаузера внутрь расстрелянного подъезда.
– Хаген! Хаген! Спускайся!.. Надо уходить! – долетел до слуха Отто крик снизу.