Егор невесело улыбнулся. Почему-то от таких слов в адрес Тани в душе стало чуть потеплее.
— Не накручивай себя, — перед тем, как вылезти из машины, посоветовала Ардова, — все будет нормально.
— Нормально — это «перпендикулярно к поверхности»? — иронично фыркнул Егор. — Ну так-то точно будет. Рано или поздно. До завтра, Ксюш.
И вот она — тишина, вот она — обратная дорога домой. Ничего нормального в этом вечере не было. И вот как тут не накручивать — если дерьмо так и лезет в голову. Тревожно же, как не тревожиться за Татьяну? Как не выдумывать себе двадцать седьмой версии того, почему она решила встретиться с Лазарем?
Хотя нахрен все эти сомнения, когда был банальный способ разрешить для себя дефицит информации — в той или иной мере. Именно поэтому, добравшись до дома, Егор просто забрал из видеорегистратора карту памяти. Запись с регистратора все равно бы пришлось смотреть. Потому что для клуба, для полиции — впоследствии — следовало предъявить не что-нибудь, а нужный отрезок видео. Медики же, кажется, должны сообщать полиции о случаях с сотрясениями, и если Таню взять в обработку со второй стороны — она напишет заявление, это очень поможет в задачи обезопасить ее жизнь в дальнейшем. А уж задача Егора — не дать ей передумать. Но доказательства все же нужны, и лучше срезать с записи, если Таня с Лазарем как-то уж слишком откровенно обнималась, к примеру, чтобы никому не вздумалось сгенерировать прекрасное «сама-дура-виновата». Да и потом, встречу «голубков» следовало рассмотреть детальнее, чтобы самому сделать выводы.
Вообще — нет. Не обнимались. Вообще, по записи — обнял-то Татьяну Лазарь — со спины, а Таня от него шарахнулась. Звук записался хреново, но отфильтровать часть помех Егору удалось. Голоса звучали приглушенно, но четко.
— Здравствуй, киса.
Эта фраза… Егору хотелось вырвать Лазареву язык, до того фривольно она была сказана. Потому что ну какого ж хрена, а?
— Пошел нахрен, — резко рявкнула Татьяна, вырывая руку, отпрыгивая от Лазарева аж на два шага. Молодец, солнышко. Порадовала. Неожиданно порадовала.
— Зайка, я соскучился, — мягко произнес тренер. Лица его было не видно — к регистратору он стоял спиной. Вообще чудо, что записать удалось — Татьяна стояла в самом углу «поля зрения» камеры, чуть-чуть бы левее — и хрена с два, что бы было понятно.
Татьяна оглядывалась. Будто кого-то искала взглядом.
— Танюш, ну, хочешь, я уйду от жены, а? — проникновенно заявил Лазарь. — Разве тебя кто-то вообще может заменить?
Егор все-таки достал четвертую сигарету за вечер и первый раз за три года закурил в кабинете. Уж в чем— в чем, а в этом мудак был прав. Подобрать Татьяне аналогичную замену было сложно. Как-то так вышло, что у девчонки было отличное сочетание и характера, и податливости. Она не скандалила, даже тогда, когда могла бы, принимала условия игры, ей предложенные, и спокойно играла по ним, не наглея. И с ней не было скучно! Хотя вряд ли Лазарев сейчас имел в виду именно это. Его-то, скорей всего, интересовало в Татьяне ее любовь к сексу. Она же как пионерка — всегда была готова.
— С недотрахом — к жене, — Татьяна говорила короткими, почти что рублеными фразами, и вообще была как-то слишком напряжена, если они о встрече договорились.
— Тань, ну завязывай, разве этот мамонт тебе обеспечит твои потребности? — насмешливо поинтересовался Лазарев. Егор не успел охренеть от подобной наглости, Локалова заржала настолько искренне, что сомнения в ней как-то разом подзатерлись.
— Отсоси, Егорчик, тебе так далеко до этого «мамонта», как мне — до Стива Джоббса, — ехидно заявила Татьяна и, честно говоря, одной этой фразой заслужила себе помилование. Хотя были и негативные последствия, именно после этих слов Лазаря и повело, именно к началу последующей разборки Егор успел подоспеть в качестве зрителя. Неважно. Просто такое осознанно не говорят в лицо мужчине, с которым хотят примириться. Татьяна это должна была понимать, она, в принципе, очень неплохо соображала в таких вопросах.
Из всех разумных объяснений этому дерьму было то, что Татьяна перепутала абонентов. Могла же? Могла. Самого Егора с Лазарем она уже перепутала — с этого у них все и началось. Могла забиться о встрече не с тем. У Егора не было объяснений, почему Оксана сказала про звонок — но в запаре проверки отчетов Ардова могла что-то попутать. Хорошо так попутала, своевременно, Егор мог и не успеть, а Татьяна бы пострадала еще сильнее. Вопросы к Локаловой все же были — например, какого хрена она не удалила номер Лазаря из контактов. И какого хрена не орала, не сваливала от агрессора, когда у нее появилась такая возможность. Но сейчас Егору было сложно в ней сомневаться. По-крайней мере на Лазаря у нее никаких планов явно не было.
И все же вопрос сталкерства следовало обдумать именно Егору. Он-то рассчитывал, что Лазарев не знает и не узнает в принципе про место учебы Татьяны. Хорошо, если его прихватит за задницу доблестная полиция, но… Но если не прихватит? Если его снова отмажут? Связи были и у Егора, были и рычаги давления, но кто его знает — хватит ли их? Сколько нужно времени, чтобы Лазарь от Татьяны отвалил? Девчонка от одной краткой встречи заработала сотрясение, дай мудаку чуть больше времени — о последствиях думать тошно. А чтобы думать было не тошно — нужно мозгами пораскинуть получше и план действий сформировать покачественнее.
Нокаут
Танька плохо помнила скорую. Танька вообще все плохо помнила. И скорую, и все, что было до нее. Голова раскалывалась, в ушах звенело, в глазах — стоило их раскрыть, — не было никакой ясности, один лишь расплывчатый туман. Почему? Почему это все было именно с Танькой — вот на это ответов не было.
Таньке мерещилась всякая чушь, каждый звук сказанных кем-то слов раскатывался гулким эхом, не желая складываться ни во что связное. Кажется, единственным внятным ощущением, за которое ей удалось удержаться, — было ощущение чьей-то теплой ладони, сжимающей ее пальцы. Кто был с ней в скорой? Кто что-то говорил — тихо, успокаивающе, — но непонятно? Удержаться хоть за какое-то воспоминание было невозможно. В голове был лишь звон, а потом — когда к Таньке подкралась тяжелая сонная усталость, — не осталось и его.
Проснулась Танька от того, что на тумбочке исходился вибрацией телефон. Шевельнуть головой было нереально больно, свет из окна практически ввинчивался в глаза шурупами. Танька нашарила телефон на ощупь, сквозь сжатые веки глянула на дисплей.
Мама.
Ткнула пальцем в зеленую кнопочку, положила телефон на ухо, нашла в себе силы кашлянуть, прочищая горло.
— Да, мам…
— Таня! — голос у мамы был встревоженный. — Ты где?
У мамы был потрясающий талант — спрашивать то, чего Танька сама не знала. Да и снова открывать глаза, чтобы оглядеться, не хотелось. Впрочем… Нужно всего-то напрячь мозги. Что она видела, когда открывала глаза. Блекловатые серые стены, обшарпанная тумбочка советской эпохи. На локтевом сгибе левой руки что-то чужеродное и пульсирует болью. Капельница?
— Кажется, я в больнице, мам, — тихо произнесла Танька. — Мам, давай не сейчас поговорим, ладно?
Вырубить телефон. К черту. И спать… снова спать, потому что кроме как спать Танька сейчас ничего не хотела.
Второй раз за утро Таньку разбудила соседка по палате. Танька ее еще не знала, но даже не раскрывая глаз уже возненавидела эту женщину, которая в восемь утра начала разговаривать по телефону во весь голос. И ведь ни в коридор выйти, ни тон приглушить ей в голову не пришло. Самое хреновое — от этого дерьма было не убежать, Танька все еще лежала под капельницей, да и просто шевельнуться было больно, не то что голову от подушки оторвать. Приходилось лежать, смотреть на потолок, благо чувствительность к свету немного приглохла, да и за окном было не солнечное, тусклое небо.
Вот теперь можно было позвонить и маме. Вот только когда Танька дозвонилась, маму было слышно плохо — фоном громыхал своими железными костями их межпоселковый автобус.
— Танюша, я еду к тебе, — успела прокричать мать, а затем пропала из сети. Вышки мобильной связи в их краях работали самым волшебным образом.
Приехала мама через час, когда Танька успела окончательно возненавидеть и болтливую соседку по палате, и медсестру, попытавшуюся впихнуть в Таньку завтрак, хотя он в нее категорически не лез. И вообще на еду смотреть было тошно.
Ирине Георгиевне Локаловой, в отличие от дочери, ничего не стоило хлестким замечанием приструнить болтливую девицу. Одним только «тут человек с сотрясением». Мама умела — не зря столько лет оставалась директором школы.
Сама мама почти не говорила, лишь только тихонько гладила по ладони.
— Сотрясение? — шепотом спросила Танька. Хотелось бы знать, что это вообще с ней такое.
— Да, — мама кивнула, — тебе не сказали?
— Не, — Таньке хотелось качнуть головой, но это делать было больно, — я даже врача еще не видела.
— Мне позвонил твой декан, — тихо ответила мама, — сказал про сотрясение, сказал, что вторая степень, предупредил, что привез твои вещи в больницу.
— Е-егор?..
— Да, милая, Егор Васильевич… — хорошо, что было, на что свалить дурную привычку называть Егора по имени. Мама, по крайней мере, пока не напрягалась.
— Ответственный он у вас, — негромко заметила мама, — о тебе побеспокоился.
Звучало это чертовски проникновенно. Егор о ней позаботился. Черт возьми. Правда… попади какая другая студентка в передрягу — Егор бы тоже помог. Он и вправду ответственный.
Мама просидела еще где-то с час, поглаживая Танькину руку и шепотом ей что-то рассказывая — Танька все равно нифига не услышала, но это хотя бы успокаивало. Затем мама засобиралась, а Таньке к своему стыду и не особенно хотелось дольше разговаривать, она чувствовала себя ужасно усталой даже от этого. Хотелось подремать, но до обеда прибежал с обходом врач, такой говорливый, что ему сразу захотелось врезать.
— Сколько мне здесь лежать, — терпеливо прохрипела Танька. Пару дней… Пару дней она выдержит, но уже вот-вот начнется зачетная сессия…