Женька смотрел на расчет, открыв рот. То-то же, королек, почирикай еще и впредь зубри таблички формул лучше. Теоретик-то из него был охренительный, Танька с этим даже спорить не собиралась. А в плане практики, особенно вот такой — математической, как только вставала необходимость выбора метода решения, — Гордеценко всегда лажал и путался. А Танька — нет. И эта маленькая победа была реально маленькой, но все равно приятной. Прям как бальзам на душу едва живой самооценке. А то Танька уже всерьез подумывала — может, и правда, того — в официантки? Останавливало разве что хорошее знание классической литературы и образ мамы, которая непременно бы процитировала самую известную фразу Тараса Бульбы, коль любимая дочь бы заикнулась об уходе из института. И процитировала, и повторила бы действие.
Повернувшись к Егору, чтобы получить оценку полученного решения, Танька поймала его взгляд. Пристальный, изучающий взгляд. Направленный на нее, а не на доску. Егор, кажется, этим столкновением взглядов остался недоволен — поджал губы, глянул на результат преобразования.
— Верно, — спокойно произнес он, и Танька в еще большей задумчивости затопала к Аньке. Ей по-прежнему хотелось поехать к Егору — благо сегодня у него нет тренировки в клубе, и вечером его дома вполне можно застать. Допустим, после консультации. Допустим, просто забрать вещи. Может, в этом случае он попробует ее удержать? Может, во время разговора удастся помириться?
Нет, нахрен. Это была очень идиотская причина, чтобы к нему поехать. Даже мысль просто так молча съездить потрахаться, забив на объяснения, и та была попутней.
Охренеть, какая была бы красота. Мало того, что ты взяла и, устроив истерику, свалила от проблем, сбежав от любовника, так ты еще и решила подчеркнуть, что тот шанс вернуться, который он тебе дал — тебе нахрен не нужен. Был же он нужен, даже очень…
Вот только хотелось-то — не возвращаться самой. Хотелось, чтобы Егор ее сам вернул… А для этого было нужно какое-то чудо. Если бы еще чудеса существовали…
Обойдясь без чуда
Стоя перед его дверью, Танька не решалась открыть ее своими ключами. Не представляла, как это сделать. А может, еще спокойно разуться и пойти безмятежно на кухню попить чаю? Как будто и не уходила… Ну уж нет!
Да, Танька решила обойтись без чуда, да, она сама притащилась к Егору с вполне определенной целью. Но это не означало, что она готова делать вид, что конфликт исчерпан и вообще ничего не произошло.
Палец вдавил кнопку звонка, и Танька замерла напротив глазка напуганным зайцем. Егор открыл не сразу, видно, шел из кабинета.
— Я помешала? — тихо спросила Танька, глядя на него исподлобья.
— Я работал, — спокойно отозвался Егор, невозмутимо Таньку разглядывая. Танька же отвечала ему взаимностью, любуясь и на босые ступни, и на светлые домашние джинсы, и на рубашку с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Он был вкусный даже на взгляд, даже глазами его хотелось ласкать, не отрываясь от его кожи ни на одну чертову секунду.
— Извини, — нейтрально улыбнулась Танька, выжидающе глядя на Егора.
Между ними — Танькой стоящей на пороге, и Егором, стоящим в дверях, был всего шаг. И преодолевать его самой Таньке не хотелось. Она и так к нему пришла — сама, неплохо бы, если бы он со своей стороны тоже что-то сделал.
Егор налетел своими губами на Танькины так неожиданно, что она чуть не охнула. Сердце от неожиданности так и подскочило. Егор втащил Таньку в квартиру, прихватив за футболку, и лишь тут вжал Таньку в стену, запуская пальцы не куда-нибудь — сразу в трусы, благо джинсы Танька напялила сегодня вполне свободные.
— Соскучилась? — тихо шепнул Егор, сжимая Танькин клитор. Боже, да он мог ничего этого не делать, она и так его хотела, — но он делал, он натирал Танькину чувствительную точку так, что Танька скулила уже на первой секунде.
— Да-да! — выдохнула Танька, вжимая пальцами в его спину.
— Это ты — молодец, — Егор фыркнул, а вторая его ладонь уже залезла к Таньке под футболку и скользила вокруг левой груди. Злился… Пальцы его Танькину кожу жадно прищипывали, слабо, но ощутимо.
Впрочем, сегодня Танька сама даже думать не желала, что ему там не понравится, она просто в отместку же кусала его губы, тянула из-под ремня рубашку, чтобы добраться до кожи Егора, чтобы впиться в нее ногтями. Пусть чувствует, что зол тут не только он. Как бы ни были логичны его действия, все равно — он ей не поверил. Он ее не услышал. При том, насколько сильно ему доверяла она, это все равно было больно. Он мог хотя бы рассмотреть вариант с Ардовой? Хотя бы здесь, дома! Нет. Отверг сразу же. В Ардовой он не сомневался. А в Таньке — сомневался. И это, честно говоря, очень сильно жгло, прямо скажем — отравляло. Ведь ничего не просила, ни на что не претендовала, а Егор ей даже довериться не мог. Ни на одну чертову каплю. Вот и пускай за это платит. Сегодня — он не заслужил Танькиного смирения.
Танька прикусывала его кожу всюду, где могла дотянуться — на подбородке, на шее, перемежая поцелуи с укусами, сжала зубами даже мочку уха. У нее уже в голове шумело от его пальцев, возящихся с клитором, казалось что больше раскалиться уже нельзя, а Егор уже тихо рычал, потому что с задачей его завести и выбесить Танька явно справлялась. Отлично!
Они впивались друг в дружку: жадные, взаимно друг другом недовольные, но слишком голодные, чтобы дать себе оторваться от партнера. Нет, хотеть оторвать от него кусочек, хотеть расчертить ногтями всю его спину на клеточки — Танька могла. Но отодрать свои пальцы, свои губы, да и в принципе все тело от Егора Таньке было не под силу. Впрочем, когда Егор отстранился на долю секунды — Танька не успела даже обломаться. И охнуть тоже не успела — потому что спустя секунду уже оказалась закинутой Егору на плечо.
— Эй! — Танька аж взвизгнула от неожиданности. От нее же родимой треснула Егору по чему дотянулась — по заднице. Ох, да, Васнецов, вот можешь хоть выгонять после этого, но свое удовольствие от этого Танька очень даже получила. Мстительное мелкое удовольствие.
— Еще одно слово, и я тебя разделаю прямо на полу, — прорычал Егор. Вообще, это было заманчиво… Но так-то сотрясенная мозгами Танькина тушка это вот оценила бы явно меньше, чем Танькино либидо.
На постель Егор Таньку, прямо скажем, — швырнул. Одним резким движением содрал с нее футболку.
— Как же ты меня бесишь, Локалова, — выдохнул, наваливаясь сверху, вжимая в простыню, раздвигая коленом сведенные бедра.
— Плевать, — Танька скривила губы, — не хочешь — не трахай.
Жесткие пальцы сжались на голых боках, крепко, прищипывая. Девушка аж взвизгнула, глубже впиваясь ногтями в кожу Егора, с охренительным удовольствием оставляя после себя царапины. Обнаглела — дернула свободной рукой за воротник рубашки, причем с силой, пуговицы не выдержали. Голова уже кружилась от того насколько сильно Танька хотела Егора. Не нужно ей было ничего, никакой чертовой нежности, сейчас — только он. В любой своей форме.
У Егора был однозначный талант или просто охренительная практика в раздевании женщин. Потому что джинсы он с Таньки стащил с такой легкостью, будто они были на четыре размера больше. А затем содрал и с себя рубашку, через голову, пользуясь тем, что благодаря Таньке пуговиц на нее осталось в два раза меньше чем было.
Стащил и ладонью легко шлепнул Таньке по бедру.
— На колени.
С этим тоном не хотелось спорить, даже Таньке, которая сегодня была намерена с Егором спорить во всем, что возможно. И потом, ей нравилось в коленно-локтевой. Трахаться в этой позиции было гораздо острей, чем в классической. Танька перекатилась на живот, вставая на колени. Егор надавил ей на поясницу, заставляя уткнуться лицом в простыню.
— Вот так, детка, ты особенно хороша, — ехидно заметил он, придвигаясь ближе, скользя ладонями по Танькиной заднице, спуская с ней трусы.
— Ты болтать еще долго будешь? — «дурочку, которая зреет три года» Танька собиралась вернуть с процентами.
Твердая ладонь с размаху опустилась на ее бедро. Боль была ослепительно контрастной на фоне общего перевозбуждения.
— Это за побег, — спокойно произнес Егор, — и да, детка, я сегодня у тебя не спрашиваю, согласна ли ты. Раз уж ты у нас выпендриваешься.
— За побег — согласна, — выдохнула Танька, — за него можешь и добавить…
Он добавил. Правда, уже после того, как Таньке засадил. И Танька захлебывалась этими ощущениями — от его члена внутри себя, раскаленного, восхитительного, от которого было неимоверно хорошо, и от этой боли — острой, обжигающей, безжалостной. Было еще семь шлепков. Семь горячих, звонких, таких справедливых ударов, по одному за каждый день этой недели, который она посмела провести не рядом с ним. Танька сжималась всем телом, жмурилась — до разноцветных звездочек перед глазами, исступленно комкала пальцами простынь — и орала во весь голос, потому что молчать было невыносимо. Мир вокруг — как он смел не умирать? Хотя бы даже от зависти, потому что он-то такого кайфа сейчас не испытывал. Танька вот очень хотела — всякий раз, когда Егор ее буквально натягивал на свой член, всякий раз, когда кожу обжигало болью. Это было сильно, это было сногсшибательно, это было настолько потрясающе, что Танька впивалась зубами в ткань простыни, лишь бы хоть что-то еще ощутить, кроме члена внутри себя, лишь бы убедиться, что она все еще жива, а не сдохла в этой сладкой агонии наслаждения. И вот он — пик, когда Егор вбивался в ее тело с такой силой, что, казалось, ножки кровати все-таки не выдержат. Когда мир все-таки кончился, когда ничего не стало — ни звуков, ни света, ни воздуха, ничего. Когда дышать было невозможно, орать — тоже, лишь только съежиться и тихонько скулить, пока тело подрагивало в мелких судорогах наслаждения, стремительно теряя энергию. После — все, что смогла Танька, — это лежать и собирать себя из пыли, в которую Егор ее опять растер.
Оргазм никогда не надоедал, хотя, честно говоря, в сексе Танька не меньше любила сам процесс, чем его результат. Ладонь Егора легла на прогиб талии, он попытался придвинуть Таньку к себе, но она перехватила его руку, качнула головой. Нет, сейчас она категорически не настроена нежничать и потакать чувствам, что так и норовили к Егору прильнуть и поластиться.