Взяты уже крайние дома городка. Знаменосец исчезает между развалинами, но через несколько мгновений весь в кирпичной пыли он взбирается на полуразрушенный дом, и снова издалека виднеется развевающееся по ветру знамя. Последние строения очищены, батальон выходит на железнодорожную линию и прочно закрепляется здесь в ожидании приказа.
Капитан КУЗЬМЕНКО.
Я засыпал, как вдруг вбегает к нам в землянку телефонист.
— Ткаченко, быстро бери рацию и давай на машину!
Скоро вышел и наш командир полка, любимец всех гвардейцев, подполковник Васильчев. С ним какой-то полковник.
Перед тем как тронуться, подполковник спросил меня:
— Ну как, Ткаченко, радиостанция в порядке?
— В порядке, — говорю, — надеюсь, не подведёт, товарищ подполковник.
— Смотри же!
Это он всегда так, для порядка. Накануне мы с радиомастером Щербаком Виталием Семёновичем заменили подработанные лампы, поставили новое питание, все контакты зачистили.
Едем. До командного пункта три километра.
Вот и высота. Поворот налево — овраг. Машину — в укрытие, мы — на высоту.
Развернул рацию — через 30 минут у меня уже бесперебойная связь со всеми абонентами.
Душа ликует — наконец-то! А в голове мысли о далёкой Сибири. Что сейчас там думает брат, вернувшийся домой после ранения? А что думают все советские люди? Наверное, их думы здесь, с нами, здесь, где немцы всю ночь бросают осветительные ракеты, страшась, как бы русские не застали их врасплох. Что ж, бросайте свои ракеты. Всё равно не поможет: ваш час пришёл, до него остались считанные минуты.
В 7 часов 30 минут утра запрашиваем дивизионы о готовности. Докладывают, что готовы.
Все то и дело взглядывают на часы.
Командир полка делает рукой знак: подготовиться. У меня уже все стоят на приёме.
— Огонь!
Все наперебой отвечают:
— Приняли — огонь. Приняли — огонь. Огонь… огонь…
Устремляемся к ячейке наблюдения.
Тишину прорезал резкий звук «катюш», а за ними пошло и пошло — весь плацдарм заходил ходуном. Куда ни взглянешь в поле — всюду орудийные вспышки.
Через 30 минут взлетели и рассыпались мелкими искорками сигнальные ракеты. Начался огневой вал. Поднялась пехота.
Докладывают:
— Село Альт Тухенбанд занято. Перед хутором Хаккенов обнаружены траншеи противника и минное поле.
Я был уверен, что наступление на Берлин началось. И что же! Оказалось, что это всего-навсего разведка боем.
Гвардии красноармеец Н. ТКАЧЕНКО.
ПРОРЫВ
Войска 1-го Белорусского фронта, закрепившиеся после ожесточённых боёв на одерских плацдармах, закончив подготовку к наступлению, 14 и 15 апреля произвели разведку боем оборонительной полосы противника, Ночью 16 апреля после мощной артиллерийской подготовки войска 1-го Белорусского фронта двинулись с одерских плацдармов на штурм Берлина, Одновременно войска 1-го Украинского фронта, форсировав реку Нейсе, силами мощной подвижной группировки наносили удар по Берлину с юга и юго-запада, наступая значительной частью сил в глубь Германии, к реке Эльба.
Из дневников и писем. 16 апреля
Безлунная, тёмная ночь. Батарея стоит на прямой наводке, готовая к стрельбе.
Сидим в блиндаже без огня. Но никто не спит. Командир орудия старший сержант Алексей Миняев весело рассказывает всякую всячину, больше всего про битых фрицев. Смех то и дело покрывает острое словцо командира.
Вдруг, слышим, вошёл кто-то.
— Дайте огня, — громко сказал он.
Мы по голосу узнали комсорга батареи. Зажгли свечу.
— Радостная весть, хлопцы, — продолжал комсорг. — Получено обращение Военного Совета фронта. От имени советского народа товарищ Сталин приказал захватить столицу фашистской Германии — Берлин и водрузить над нею знамя Победы.
Он передал Миняеву листок. «Наконец-то!» — заговорили бойцы, вскочив в радостном возбуждении.
Старшина В. СУТЫРИН.
Вместе с приказом о наступлении было получено обращение Военного Совета 1-го Белорусского фронта к бойцам, сержантам и офицерам.
В полуразрушенном подвале было всего несколько связистов, а мне казалось, что я стою на громадной площади, заполненной народом. Сердце учащённо забилось. Великий момент настал.
Получив листовки, мы пошли в роты, чтобы довести их содержание до тех, кто, не смыкая глаз, зорко следит за противником.
Была тёмная и сырая ночь. Густой туман. Противник вяло стрелял, наши ему изредка отвечали.
Собирая небольшие группы, подползая к отдельным ячейкам снайперов, мы стали читать бойцам обращение Военного Совета.
Впереди окопов — хорошо замаскированная пулемётная точка командира расчёта станкового пулемета Темирбулатова.
Подползаю к пулемётчикам. Темирбулатов приглушенным голосом говорит:
— Ползите скорее, товарищ капитан, по нашей точке бьёт пулемет.
В узком окопе еле разместились пулемётчики и три автоматчика, которые находились рядом.
После того как бойцы прослушали обращение, Темирбулатов сказал:
— Товарищ Сталин приказал нам водрузить знамя Победы над Берлином. Мы клянёмся, что эту задачу выполним. Так и передайте, товарищ капитан, командованию, что мы клянёмся…
Пожав крепко руки пулемётчикам, я направился дальше.
В полуразрушенном домике с закрытыми плащ-палатками окнами сидели бойцы 1-й стрелковой роты. Некоторые из них отдыхали. Все поднялись. Бойцы с напряжённым вниманием заслушали текст обращения. После читки взял слово парторг Кириллов, храбрый воин, он же ротный поэт и военкор. С дрожью в голосе он сказал:
— Кто из нас не имеет счёта мести? У кого подлые фашисты не отняли самого дорогого? Кто не переживал ужасов навязанной нам войны? Час возмездия настал! Мы начинаем штурм логова зверя — Берлина. Мы выполним приказ товарища Сталина. Мы идём на Берлин! С нами Родина, с нами Сталин!
Гвардии капитан А. КУЛИШ.
Вчера вечером переехали со своей рацией на новый командный пункт. Спускаемся в подвал.
Перед нашим приходом тяжёлый снаряд пробил метровую толщу цоколя, прогнул металлическую балку и, обессиленный, свалился на пол вместе с грудой кирпича. Мы как раз и застали всех под впечатлением только что пережитого. К счастью, товарищи отделались шишками от кирпичных осколков.
Уже совсем стемнело. Я вышел во двор. Гляжу — проходят машины без света, как чёрные тени. Меня заинтересовало, что вместо кузова на машинах возвышалось что-то круглое, похожее на большие котлы, в которых плавят асфальт. Всё это накрыто брезентом и замаскировано ёлочками.
Захожу в подвал и спрашиваю подполковника, что это за машины. Он улыбается, а потом говорит:
— Да это же прожекторы.
Мы удивились до крайности.
— Зачем это, товарищ подполковник, на переднем крае прожекторы?
— А вот увидите, — сказал он.
В 3 часа ночи переходим к переднему краю. До наших траншей метров двести. Под железнодорожной насыпью приготовлены ячейки наблюдения и блиндажики. Разместились в одном из них.
Уже выходят на исходные рубежи танки и самоходные орудия. Из вторых эшелонов подтягивается пехота.
Вот и желанный час. Уж нам-то не привыкать к артподготовке, и то пораззевали рты, как оглушённые рыбы. Чтобы слово сказать товарищу, надо было приложиться к самому уху, — и всё-таки он головой мотал, ничего не слышал.
Я решил полюбоваться «природой» и высунулся из блиндажа, но, надо признаться, сейчас же юркнул обратно…
Через некоторое время стрельба как будто притихла. Я выглянул снова и ахнул.
Какая картина! Впереди и сзади нас по фронту стоят прожекторы, вытянув свои лучи в сторону противника.
Эффект получился, надо сказать, замечательный!
Гвардии красноармеец Н. ТКАЧЕНКО.
Никто на батарее не знал, что через какие-нибудь 8–9 часов наступит этот долгожданный момент — штурм Берлина, о котором мечтали с самого начала войны, ещё тогда, когда сидели в обороне под Ленинградом. Но все батарейцы по каким-то неуловимым признакам чувствовали, что ночь эта необычная. Никогда еще с такой тщательностью мы не чистили свои гаубицы, не удаляли смазку, не сортировали снаряды. Работа производилась в полном молчании и как-то торжественно, точно мы готовились к празднику. Старший по батарее лейтенант Стрижак, прозванный «всевидящим глазом», в эту ночь особенно придирчиво проверял все работы. Лишь далеко за полночь на батарее всё замолкло — артиллеристы легли спать.
Тишину землянки, где помещался КП батареи, вдруг нарушил телефонный звонок.
— «Катер» слушает, — взял трубку дежурный связист, пожилой солдат Пасынков и поплотнее прижал её к уху.
— Слушаюсь, чётко дежурить, не отвлекаться, — сказал он, очевидно повторяя, что ему было сказано, и, положив трубку, стал размышлять вслух: — Не иначе как наутро затевается, не стали бы попусту так поздно звонить.
И словно в ответ на его размышления, опять раздался звонок. По всем проводам пронеслась команда: «К бою!»
Через несколько минут все люди были уже на ногах. С гаубиц сняты чехлы, орудийные расчёты заняли свои места, ждут команды.
Лейтенант Стрижак взволнованно посмотрел на своих бойцов — ведь со многими из них он прошёл боевой путь, начиная от Ленинграда. Вместе с ними он форсировал реку Нарву, брал Таллин, освобождал Эстонию, переправлялся через Одер. И сколько раз они говорили о том желанном времени, когда будут драться на немецкой земле, будут участвовать в штурме проклятой гитлеровской столицы. И вот пришло оно.
— Угломер 47–20, прицел…
Команду заглушает раскатистый гром — небо пронзают тысячи молний. Это открыли огонь гвардейские миномёты. Чтобы дослушать команду, которую заглушили «катюши», командиры орудий обступили лейтенанта..
Через несколько секунд земля содрогнулась от гула тысячи орудий, побелевшее небо заволокло дымом. Казалось, что началось землетрясение. Словно огромный вулкан, выбрасывали орудия смертоносный огненный металл на голову врага. Стволы гаубиц накалились, лица артиллеристов становились всё суровее, движения всё более быстрыми, точно нам сам товарищ Сталин говорил: скорее, скорее, не теряйте драгоценного времени.