«Вырубить трубу! – приказывает босс. – Осмотреться! Ни шагу без моего распоряжения».
Здесь интересно. Я, между прочим, первый раз в столь именитом бункере. Раньше всё как-то по мелочи… На стенах – клинопись в шесть рядов. На уровне груди – шумерская, какая-то очень древняя, я в ней не разбираюсь. Знаки похожи на рисунки. Ниже и выше – ринхитская, тут я кое-что понимаю. Еще ниже и еще выше – нечто среднее между клинописью и буковками, кажется, это называют иератикой. Точно. Так и называют. И в самом верху, под потолком, – сплетение дуг, жгутов и геометрических фигур. На первый взгляд совершенно хаотичное, но каким-то чудом оно выстраивается в подобие ремня из множества кожаных лент, опоясывающего все помещение по периметру. Ниже надписей – пятна краски. Большая часть ее давно поотваливалась, поэтому разобрать смысл рисунков трудновато… какие-то бритые наголо, плечистые люди идут рядами… размахивают дубинками… нет, сложновато.
Мне пора браться за работу.
– Я пускаю искина на разведку, босс. Ок? – говорю.
– На какой створ задач ты учил искина, Маг?
– Быть ласковым, исполнительным, а по делу только одно: разведка бункеров и полостей на артефакты, навигацию, скрытые ловушки, замаскированные помещения.
А также на связь, защиту, поиск надписей и рисунков на стенах, но тебе, босс, об этом лучше не знать. Во многом знании – многая печаль.
– Спускай зверя.
Я нашептал Коте на ушко любимое имя – через особый переходник, остальные не слышат. А потом еще несколько кодовых слов, настраивая на режим тотальной разведки. Котя муркнул, мол, принято, понимяу, и спрыгнул на пол. Секунду постоял, и в мгновение ока унесся крупной кошачьей рысью в один из коридоров. Мяк-мряк! – донеслось до меня издалека.
Котя хороший. Общаться с ним – одно удовольствие. Гораздо лучше, чем с людьми. С большинством людей.
Пока босс оглядывается, все стоят расслабленно, ожидая изъявления его воли. Как Нойман говорил: машина управления функционирует нормально, если начальственные распоряжения поступают регулярно. Правильные, неправильные, умные, глупые, гениальные, пустейшие, все равно какие – но обязательно регулярно, через сравнимые и не слишком большие промежутки времени. Иначе все развалится. Такова математика простейших форм жизни социума.
Чувствую прикосновение к локтю. О, наш проводник. Показывает на левый рукав, туда, где пластина со встроенным переключателем связи. Семерка. Его, следовательно, личный канал – седьмой. Жму переключатель. Показываю на четверку, мол, у меня четвертый. Он жмет. Слышу:
– Маг, я страсть как котов люблю. Смотреть не могу спокойно, все хочу на руки взять. Красивый у тебя…
– У меня девушка была… Оля… она тоже очень кошек любила.
Проводник жмет мне руку в знак солидарности кошатников. Должно быть, хороший человек. Обычно люди – злые, гордые, драчливые, а этот мирный. Подчиняясь внезапному импульсу, я говорю ему:
– А я очень любил ее, мою… самую… мою…
– Ее уже нет?
– Она есть! Мы с ней обязательно встретимся, там, за порогом. Она ждет меня там… Вот уже десять лет… за порогом радуги. Ждет, когда я сяду в зимний антиграв и прилечу к ней.
– Я вот свою… очень боюсь потерять.
Он сжимает мое плечо, мол, держись брат, понимаю тебя. Точно: наш проводник – хороший человек. Кажется, Олав его зовут? Или Улев? Что-то скандинавское.
Вдруг он показывает на левую руку… Что? А, переключить на ноль, общая связь. Ладно.
– …уда ты почесала, студент-первый? А ну назад. Назад! Назад, дура!!
12
Су, радующая и радостная, звезда пустынь марсианских, единственная! Мы переговорим с тобой позднее, чуть позднее, потому что сейчас у меня на глазах творится неладное.
Малютка-девушка, та, что таскала трубу света, сунулась не в тот коридор, куда можно соваться, ну, не туда, куда котик убежал, и наплевала на окрик Фроста. Молодые, они горделивые, Су, очень. Больше, чем были мы. Они команды над собой не терпят, они с пеленок анархисты.
А потом мы услышали скрежет камня о камень и крик девчонки. Неровно вырубленная плита, целая скала, собрала свет всеми своими шершавинами, когда поворачивалась и закрывала проход. Была темень, пустота, теперь отблески света на камне, тени, стена… Су, надо было всем неопытным сразу объявить, мол, не суйтесь никуда без разрешения, тут смерть на каждом шагу. Крис говорил им заранее, но… Мне-то здесь остановка нужна всего лишь на минуту и для одного: сориентироваться на правильный коридор… Э! Э! Э!
– Стой!! – ору я.
– Стой, гнида! – орет Крис.
И все-таки успеваю дать подсечку ее парню. Он брякается на пол, больно, наверное, брякается. Пыль от него во все стороны…
Объясняю ему:
– Не будь дураком, тут и вторая ловушка может быть…
Смотрю – а он на карачках все равно туда лезет, где его девушка пропала. Крепкий, Су, парень, ты бы одобрила.
– Трак! – командует Крис. – Взять его!
– Принято.
И вот уже эта железяка человекоподобная на хребет парню – прыг! И держит его в стальном захвате. Тот упирается, сопит, стонет, ругается вполголоса, но против Трака не попрешь, он… ну ты знаешь, Су, кто он такое… или что он такой. Страсть Господня! Крепко держит.
Трак подходит и пинает парня по заднице. Хорошо пинает, аж опять пыль во все стороны. Говорит:
– Я как раз только что, за секунду до того, как эта… м-мать!.. слов про нее подходящих не найти! Словом, я собирался вам всем сказать, опытным и неопытным: ни на шаг от группы без моего приказа! Иначе шкуру спущу и вот тут на полу освежеванным лежать оставлю. Всем ясно?
– Да, босс, – первым откликается Маг.
– Ясно, – говорю.
Пауза. Крис ждет.
– Угу, – это лесба-громила.
Еще пауза.
– Ха-ра-шо! – это Браннер.
Недружная у нас команда, Су. Вот прямо жди беды. Одна беда уже к нам пришла, но это еще маленькая, а я думаю, явятся к нам и большие беды.
Крис наяривает:
– Сучонок… Тебе говорю, студент-второй… Так вот, сучонок, мы не станем тратить ни минуты на твою дуреху. У нас нет, ребята, времени. Совсем! На обратном пути – обещаю! Всем святым клянусь! – мы потратим всё, что у нас останется, вытаскивая ее. Доступно объяснил? Трак, ослабь захват, пусть булькнет мне в ответ…
– Та…
– Атлична. Но если ты хоть на секунду тут промедлишь, цыпа, или я хоть на секунду заподозрю, что ты рыпнуться сюда желаешь, спасать свою… эту…я тебе голову в один момент скручу. И, чтоб ты знал, тогда мы на обратном пути тут не остановимся. Ты мне нужен. Если хочешь, чтобы мы повозились… потом… сотрудничай! Как договаривались. А нет, так вам обоим конец. Если согласен, скажи четко и ясно. Трак…
– …оглассе…
– Громче, м-мать!
– Согласен.
– Атлична! Трак сейчас освободит тебе ручонки и шейку, но учти – твоя жизнь и жизнь твоей… этой… у меня вот где!
Крис показал ему кулак.
– Трак, теперь дай ему волю.
– Принято.
Железочеловек встал.
Парень поднялся, зачем-то, по земной привычке, отряхнул скафандр… совсем зеленый, бедолага.
– А теперь… куда, Улле? Мы ведь не здесь стены долбить планируем? Тут всё, вроде, битое…
– Сюда, – указываю на тот коридор, где исчез котик.
– Медленно! Улле – вперед. Кстати, подними-ка детектор девчонки, теперь ты с ним работаешь. Остальные – тем же порядком, что и сюда шли. Только студент-второй берет и тащит трубу света. Хорошо хоть, твоя эта трубу нам оставила и детектор пустот, без них гроба… застряла, в смысле. Еще раз, для непонятливых: медленно! И – след в след.
Не уверен, Су, что Крису это надо знать, но не всё тут битое. Потом разберемся. Он так «потом» сказал и еще так четко на языке у него слово «гробанулась» вертелось, что, зная Белого Призрака, сразу видишь: он уже похоронил девчонку. Азы нашей работы, Су, да и вашей, научников, тоже: ловушки марсиан, если они уже сработали, нельзя поставить на обратный ход: они не открываются. Только взломать резаком, взрывчаткой, ультразвуком, ломом… а это может быть очень долго и дико опасно для того, кто застрял. Верная смерть, Су, точно же говорю? Подтверди, моя живая легенда… моя сияющая, моя ласковая…
Вот только люди моего опыта, Су, знают, что у ловушек может быть «черный ход». Это даже вы, научники, не знаете. Насчет тебя вот не скажу, ты очень умная. А большинство вашего брата не знает. И в синдикате. Только частным поисковикам и только тем из них, которые из бункеров полжизни не вылезают, эта хитрость известна. Нам ведь тут все родное. Я не хвастаюсь, Су. Просто мне тоже есть цена, притом не в цент и не в пятак.
А значит, девчонку хоронить рано. Может, еще вытащим. Помоги нам, Господь!
13
Ловкач ждал ровно час – столько, сколько велел ему Браннер. «Чтобы наверняка», – сказал Браннер.
Курить хотелось страшно. Ловкач ведь родился на Земле.
А потом час истек, и он дважды прижал палец к экранчику. «Цель один – пуск. Цель два – пуск».
И полюбовался.
Два пустых места полыхнули огнем. Потом наряд невидимости клочьями стёк на песочек, и взоруЛовкача представились две безнадежно убитые машины.
А через обычную оптику – два столба дыма и пыли на горизонте. Невысокие.
На Марсе надо дорожить работой. Это умение – дорожить работой – должно войти в плоть и кровь. Потому что на Марсе хорошая работа, то есть работа, за которую платят хорошие деньги, – вроде мамонта на автостраде. Иногда, говорят, они случаются, но ты не видел. Кого на Марсе больше всего? Шахтеров, строителей, работяг со сверхгрязных производств, этноизбытков-латино и этноизбытков-азиатов, охотно нанимающихся фермерами, чтобы недолго пожить в химическом аду плантаций. Отребье, хламеры, никогда им не выбраться из нищеты. Ну, ешё обслуживающий персонал… Эти могут жить, не поднимая головы. Больше выживать, чем жить. Где-то наверху – ученые, инженеры, администрация… До них не дотянуться, у них старт такой, что простому парню с его финиша до этого старта не дотянуться. Между верхом и низом, ровно посередине – военные с полицией и спецслужбистами. Им неплохо живется, но воли – никакой. А вся воля у крепких ребят, которые живут не в системе, а по соседству: команды черных поисковиков и штурмовиков, бойцы, работающие на синдикат или на кого-то помельче, в общем, у реальных волков. Бедность тут для большинства, но ловкий человек может найти себе работку вне системы и попивать чаёк вволю. Ну, или кто что любит, то и попивать.