Если ты нашел работку, дорожи ею. А когда она приносит столь приятные моменты, как сейчас, – наслаждайся ею.
Это Марс, ребята. Тут в целом тускло, но маленькие радости стрясаются.
Часть 3. Несчастный случай
1
Спутниковое слежение – отчет каждые двадцать минут.
Электронное наблюдение – отчет каждые двадцать минут.
Режим сетевого контроля за всеми бункерами анклава – доклад при любой подозрительной активности.
Сеньору Горелову – в Управление и там допрашивать… Отставить! Предварительная процедура у нас называется «фиксация объяснений»… поэтому подвергать девушку фиксации объяснений до розового пота. Да, до гламурного пота, у женщин он всегда гламурный, а вам, старший лейтенант Малышев, – два дежурства по части вне очереди за тупой трёп в эфире. С оказавшейся здесь совершенно случайно Джессикой-Элеонорой поделитесь перспективой пойти по этапу на Амальтею, в специальную каторжную тюрьму Империи. Мол, труден туда путь… Разумеется, ни этапов, ни тюрьмы на Амальтее давно нет, но на перспективу все равно намекните. Иногда способствует.
Что еще? О чём забыла?
Ольга Валерьевна привыкла: надо быть лучше других и нельзя упускать по службе ничего. Никакой мелочи. Не потому, что она женщина. Вон Пташкина – вообще прелестная барышня в чине старлея, свежа, как астра в холодильнике цветочной лавки… до сих пор краснеет от взглядов, полных откровенности. Ну и? Старлей средний, приличный, как все. Звезд с неба не хватает, но дело свое знает прилично. Ее не особенно поощряют, но и с должности не гонят. Надо будет подтренировать, подтянуть… Ты не можешь ничего упускать, поскольку ты офицер императорской гвардии. По большому счету, одно из доверенных лиц Его Величества. Ты – столп. На таких, как ты, держится царство. Поэтому будь совершенна или ступай прочь. В искусствоведы, например. Размышлять о сходстве и различиях между Вермеером Дельфтским, Питером де Хоохом и Герардом тер Борхом-Младшим, пребывая на хорошем жаловании. Благо, образование позволяет. Особенно если капельку доучиться. Тебе же всегда это нравилось…
Итак, что еще?
А, пожалуй… подключить полицейские ресурсы наблюдения к операции. И разъездные патрули.
– Малышев! Подключить к операции полицейские ресурсы наблюдения…
– Уже.
– Что – уже?
– Подключил уже, госпожа майор.
– И разъездные патрули.
– Да… точно! Отправляю стандартную инструкцию.
– И еще одну… нестандартную… вернее, нестандартное донесение… Записывай голосовое… Пишешь? «Генерал-лейтенанту Федору Константиновичу Марычеву. Срочно. Считаю необходимым вызвать в Управление господина Горелова Андрея Евграфовича для дачи объяснений по факту связи его супруги, госпожи Гореловой Джессики-Элеоноры, с международной организованной преступностью. При необходимости – задержать». От моего имени.
Иногда случается то, о чем русский народ высказался ясно и без лишних сантиментов: «Муж и жена – одна сатана». А иногда жена видит, сколько неприятностей причиняет супругу, и начинает давать информацию.
– …в конце концов, она тут не в игрушки играет, а работает на синдикат, – ни к кому особенно не обращаясь, вбил в эфир Восканян.
Прямо с языка у нее снял!
Ей порой казалось, что люди заражаются ее настроением. Всё равно каким – гневом, печалью, презрением – лишь бы сильным. Особенно радостью. Чушь, конечно. Но иногда люди рядом с ней начинают вести себя так же, как она. Только ее настроение, перелетев на них, выражается в их словах и поступках отчетливее, чем у нее самой.
– Вторая смена – ваше время обедать. У вас 45 минут.
И самой надо бы распаковать сухой паек… распаковать сухой паек… Пустое, в глотку не лезет.
Полчаса прошло.
Еще четверть часа. Пора менять людей…
– Ольга Валерьевна… простите… у меня тут… разрешите обратиться…
– Вперед, Пташкина.
– Ольга Валерьевна, спутниковое слежение вроде бы показывает два больших пятна дыма или взвихренной пыли.
– Вроде или показывает?
– Показывает, я проверила, что-то есть.
– Где?
– Рядом с бункером «Берроуз», Ольга Валерьевна.
– Скинь мне топопривязку.
– Уже у вас, Ольга Валерьевна.
– Мониторинг на три, пять, десять минут назад – насколько понадобится, чтобы отследить, какая… радость там шевелилась до появления двух пятен.
Оно? Ложный сигнал? Очень интересно.
Увеличить. Еще увеличить.
Скорректировать квадрат. Убрать помехи. Вот теперь можно различить. Вполне.
Так. Чадят два убитых марсохода. Вместительных. Еще один несчастный случай на ее голову? Проверить, кто выводил технику в рейс…
– Ольга Валерьевна… я… тут… э… разрешите обра…
– Вперед, Пташкина.
– Ольга Валерьевна, семь минут назад там ничего не было. Просто пустыня, следы марсоходов.
А вот это уже серьезно. И проверять ничего не надо: свои, родные марсоходы в режиме невидимости ни при каких обстоятельствах не перемещаются. У них троекратный запрет на любые аттракционы с невидимостью. Только по спецнадобности, выраженной спецприказом от спецначальства.
Зацепились.
Зацепились, ребята!
Она проорала это вслух? Ну, даже если не проорала… слышатся ответные хлопки и какие-то еще «хо-хо», «банзай», «обана». Детский сад!
– Госпожа майор, полиция вышла на связь, они фиксируют два столба дыма у бункера «Берроуз», в непосредственной близости…
– Малышев! Срочно! Полиции! Не приближаться к локации! Имперская служба безопасности проводит операцию!
– Яволь, могучая и прекрасная госпожа майор!
– Малышев, еще одно дежурство вне очереди.
– Есть еще одно дежурство вне очереди! С радостью!
Точно, заражает она людей. Этот вот, дурак, чему радуется? Внеочередному дежурству? И молодецки так веселится! Ухарь. Дельный, кстати, офицер… Надо бы подать на Малышева представление: очередной чин досрочно он, без сомнения, заслужил.
2
Дамы и господа!
Я снова с вами. Вы имеете возможность слушать лучшего рассказчика начала XXII столетия, золотое перо Империи!
Признаюсь честно, на протяжении получаса мне не удавалось выйти из нокаута глубокого удивления: почему я, ученик Антонова-младшего, ведать не ведаю ни о какой «пробке Антонова». Nonsence! Я знаю тут всё, мне положено, я защищался по Ринху, мне половину материала дал тот самый этаж, на который выводит нас этот хромой огрызок… ах, господа, простите мне мой эмоциональный всплеск: конечно же, джентльмену подобает сохранять достоинство и невозмутимость, даже если он увидит в своей ванной мертвую лошадь. Простите! Просто я очень хорошо знаю верхний ярус «Берроуза». А потом наш… достопочтенный проводник… как его?.. э-м-м-м… Улле! Вспомнил. Так вот, наш достопочтенный Улле выдал магическое словосочетание: «двадцать семь лет назад». А двадцать семь лет назад ваш покорный слуга еще был мальчишкой, хотя и, признаться, чертовски умным мальчишкой… пятнадцатилетний адмирал своих мечтаний! Тогда я знать не мог. Четыре года спустя Антонов уже числился моим научным руководителем, и он должен был, нет, просто обязан был рассказать о некой пробке – не сразу, так позже. Моя же тема! А он – ни слова. То ли чуял во мне что-то… не то… серый коршун академической науки, не знающий слов «умственная вольность», то ли… Когда ваш покорный слуга мысленно разворачивает карту верхнего этажа в «Берроузе», у него, простите за тягу к теории заговора, складывается странное впечатление: именно сюда, к границе квадрата 11, Антонов вообще не особенно кого-то пускал. Меня – чуть ли не в первую очередь, хотя в ту пору Аристарх Браннер, скажем без ложной скромности, считался лучшим его учеником. Итак, мы прервали размышление на словах «то ли». Расшифруем же!
Почтеннейшая публика! Внимание: иллюзион профессора Антонова-младшего. Кем вы видите его двадцать семь лет назад? Светилом? О нет, еще рано! Но уже вундеркиндом, защитившимся в восемнадцать и годом позже получившим первую собственную экспедицию – здесь, в «Берроузе». Славненько. С этого момента, господа, он постепенно принимает бункер у папы, квадрат за квадратом, как heritage, как своего рода family estate. Вы, конечно, можете, господа, заявить, до какой степени это не в традициях науки – по наследству, а не по заслугам, молокососу! А можете заявить прямо противоположное: традиции науки как цехового феномена проявили себя эксплицитно, как солнечное затмение: все его видят, но никто не в силах остановить… Какой ответ вам дать? Вы в обоих случаях и правы, и неправы. Да, молокососу. Да, обычаи цеха. Да, влияние папы велико. Однако… я, может быть, и не симпатизирую господину Антонову-младшему как личности, но в своем деле он проявлял неоспоримый, яркий, острый талант. Академический, разумеется, т. е. талант-для-узкого-круга-таких-же-специалистов, и всё же… А вот отец его как раз тогда начал слепнуть. В молодости именно здесь он подхватил синдром манускрипта. В те годы – чудо, мистика, ненаукопостигаемо! – здесь, на всех этажах «Берроуза», плескался воздух, насыщенный кислородом. Невероятно! Немыслимо! Но я уже говорил: Древний Марс – сплошная мистика. Здесь все умерло за несколько лет до того, как у нас началась Вторая Мировая. Все живое, я имею в виду. А вот имущество марсиан – да, господа, имущество, включая сюда воздух, пригодный для дыхания, и воду, пригодную для питья, – так вот, имущество по инерции еще сохранялось… кое-где. Воздух не уходил. Еще очень долго. По инерции… хотя какая тут может быть инерция! Задолго до того, как земляне впервые высадились на Марсе, кислороду, по всем глубоко научным законам, полагалось исчезнуть. Уйти через трещины в бескислородную атмосферу Марса и в ней совершенно раствориться. Но… Это Марс, господа. Здесь всё возможно.
Правда, сейчас кислорода тут уже нет. Индикатор на скафандре показывает совершенно отчетливо, no doubt.
А когда-то в «Берроузе», если не очень холодно, люди работали без скафандров. Антонов-старший, господа, натурально снял скафандр, потрогал… неведомо какую малую вредоносную частицу грунта, потер глаза… и чуть не отдал концы. Ох, я прошу извинить за речь в стиле охлоса, господа! Кто из нас совершенен? Антонова-старшего едва откачали, он женился, родил сына, проработал еще… сколько? Да неважно. Долго проработал. А позднее синдром все же вернулся и начал убивать его глаза. Чуть погодя – легкие. Потом – память… Он боролся – лет четырнадцать-пятнадцать. Успел детище своё наследнику передать. Ушел счастливым стариком, с утра узнавшим, что у него есть жена и сын… Миленько. А сын, мои благодарные слушатели, глядя на угасание отца, решил, полагаю, тихо тут всё закрыть, забетонировать, изолировать. Я уже говорил: ум есть, полета мысли нет, эмоции бушуют, но какие-то приземленные. Таков Антонов-junior.