Я подхожу и обнимаю ее. Легко, едва касаюсь. А она говорит, строго и немного грустно:
– Главный твой подарок я расшифровала: он состоит в том, что ты мой рыцарь.
Вот опять угадала. Как она все время угадывает?! Да, я ей из темных глубин такую штуку принес, поскольку я ее рыцарь.
Обнимаю ее крепче, а она прижимается ко мне.
– Но только, Улле… такая красивая и такая… необычная вещь. Я тебе благодарна. Очень. Она постоит тут немного, а потом…
– А потом встанет на витрину в каком-нибудь музее.
По ее удивленному взгляду стало мне понятно: я тоже, вроде, не последний угадывальщик.
– Су, она твоя. Хочешь – оставь, хочешь – отдай.
И мы принялись целоваться. Не слишком много желания было в наших поцелуях. Больше – восхищения. Я восхищался ее целомудрием. Сколько ей лет? Скольких мужчин она знала? А душа до сих пор целомудренная, честная, кривить не научилась, фальшивить не научилась, свет и тепло порциями давать, а не сразу все, что может, тоже не научилась.
А в поцелуях Су я почувствовал ее восхищение мной.
– Я люблю тебя!
– А я тебя люблю.
Мы ушли на третий раз. Он вышел долгий, теплый, заботливый. Очень мирный какой-то. Словно два ребенка ходят по дому и один другому говорит: «Смотри, смотри, тут здорово. Нравится тебе?» А второй отвечает: «Нравится. И вон еще там посмотрим. Там тоже, наверное, здорово».
Когда очнулись, я ей говорю:
– Знаешь ли, Су, так, чтобы у твоего Седого Петуха три раза на протяжении сола случилось вот это… не происходило уже лет двадцать. Это чудо, Су.
– О, я вообще славлюсь действенным чудотворением, мой Седой… Ястреб!
– Как бы сказать по-вашему, по-научному. Ты вообще вся – чудо: от аромата волос до звука шагов. И это не режим функционирования, а свойство натуры.
– Надо же было такое завернуть…
– Вот я тебе еще важное хотел сказать…
И забыл, какое такое важное желал ей представить. Про Серебряный крест? Потом, потом. То, что у нас тут происходит с ней сейчас, разговоров про крест не требует. Она уже меня приняла, каков я есть, так зачем же…
– Кстати, поздравляю своего героя и кавалера с Серебряным крестом. До смерти рада за тебя.
– Спасибо.
– А ты мне про крест хотел…
– Нет!
Я вспомнил!
Но она мне сказать не дает.
– Улле, может, ты про это: сегодня мы до священника уже не доберемся, а завтра… завтра обязательно пойдем с ним договариваться насчет дня свадьбы. Ты какой бы хотел нам сол выбрать?
– А прямо завтрашний нельзя?
– Ну, как разговор пойдет. Я не против. И если у него нет очереди…
– Су, как в старину говорили: в любое время в любом месте.
Тут она как примется хохотать. И я с ней. Только не пойму, в чем дело.
– Улле, Седой мой… мудрый ворон! Они это в старину не про свадьбу…
– Вот и я не про свадьбу хотел. То есть про свадьбу, конечно, тоже, но еще и…
– Не про свадьбу?! Какое диво может быть важнее? Помнишь ли, я еще доктор наук, помимо того, что твоя грешная наложница? Как доктор я тебе сообщу: цивилизации создавались и рушились, великие философы и художники творили, армии ходили биться друг с другом насмерть, законники сочиняли правовые кодексы, ораторы витийствовали – и всё ради одного только: чтобы он и она могли спокойно пойти под венец. Остальное не столь важно. Разве только спасение души важнее брака, но брак-то – он ведь тоже перед Богом.
– Это как ватага Фродо ходила кольцо плавить, сражения, геройство, походы, а всё – ради того, чтобы Розочка Коттон в свое удовольствие вышла замуж за простого парня Сэма Скромби? Как в фильме.
Она усмехнулась.
– Если послать подальше целую галактику теоретических трудов по социальной истории, то – да. Чтобы Розочка Коттон. Она – главная! А ты мне почему-то сообщаешь: «Я не про свадьбу, не про свадьбу». Как так?
– А так. Второй же подарок еще не развернули!
– О! Да ты просто отключил мне основной инстинкт, Улле.
– Чего я тебе отключил? Оно, по-моему, прилично у тебя работает…
– Любопытство!
Вдруг я чувствую: моя пламенная возлюбленная начала легонько озоровать. Даже не глядя в ту сторону. Как-то лукаво она начала. У нас же тут разговор. И притом…
– Су, я… я… все равно больше сегодня не смогу. Такого не бывает. Абсолютно.
– Ты о чем?
– Я о твоей руке, которая недавно гладила меня по животу, а потом перешла чуть ниже. Напрасно это она.
– Почему?
– Во-первых, я выжат, и только завтра… А во-вторых, второй подарок…
Она не перестает озоровать, но на лице строит такое недоумение:
– Да я разве что? Так, легкая ласка… не о чем беспокоиться.
– Ладно… Ладно, я понял.
Тянусь за второй коробочкой. Так тянусь, чтобы вроде было видно: я уже немного подальше лежу, рука до меня не доберется; а с другой стороны, ласка-то приятная, я и оставляю ей шанс все-таки добраться, если Су капельку придвинется.
Она, понятно, капельку придвинулась. И смотрит на меня очень-очень внимательно, будто бы рука у нее живёт отдельно от головы.
Ладно же!
– Су, ты когда-то писала, что настоящие живые марсиане могли сохраниться на нижних и… сверхнижних уровнях бункеров… в небольшом количестве. Радуйся! Твоя теория правильная.
– Говори, говори, мне нравится твой голос…
Вот женщины! Такое у них устройство от Бога: сами до конца не поймут, когда разговаривают с тобой серьезно, а когда – нет. И если даже поймут, то потом обязательно все наизнанку переиначат.
– Ты давай серьезно… немного. Я же старался, Су. В бункере «Берроуз» на нижнем уровне есть кислород. Много кислорода. Значит, кто-то его там намолил себе, верно? И вот тебе в коробочке – киберпереходник с накопителем информации… там такая… галерея… такая хроника… Су…
– Я, Улле, очень хорошо понимаю, какие ты серьезные вещи говоришь. И второй твой подарок – сумасшедший, и я ему рада. Но вот зачем мы тут слова льем и льем, когда…
– Су, мне трудно…
– Я знаю.
– Су, мне вот очень трудно…
– Да-да-да.
– Я же не смогу!
– Ну… просто пообнимаемся-а. И… поцелуемся-а…
– Су, там внизу целая каменная галерея! Это хроника про то, как группа марсиан спряталась глубоко внизу до лучших времен. Мы же можем их добыть… достать… вытянуть… то есть вынуть… оттуда…
– Ах, Улле, я обещаю всё-всё-всё выслушать с таким вниманием… с полным… с таким… высоким… с крепким… вниманием. Ох. Честно. Я всё понимаю. Это открытие, величайшее, Улле. Может, самое великое за всю историю человечества. Будет экспедиция, обязательно! Но марсиане… еще малость… да… еще… так… еще… еще малость… подождут, а моя простыня – нет. Она раскалилась!
– Су… я…
– Да-а? – сейчас же откликнулась она с какой-то вызывающей готовностью.
– Твоя рука… та, про которую я говорил, что она напрасно гладила меня по животу, а потом чуть-чуть ниже…
– И чем же провинилась моя рука-а-а?.. Она же была тиха-а-а?
– Э… не совсем.
– О-о! Да она преступница-а-а… Я ее накажу-у…
– Но не сейчас, моя лучистая возлюбленная… Потому что сейчас… мы, кажется, сваливаемся на четвертый…
– Да-а?.. Как неожиданно-о-о… Ты же говори-ил… нева-азмо-о-ожно-о… Абсолютно-о.
– А вот оно…
– О! Ты куда это мне… А впрочем, даже интересно-о-о…
– Чуть не забыл… Су… Марсиане, они… а впрочем, пока мы еще не свалились, я просто сообщу тебе: я люблю тебя… я так люблю тебя! Очень сильно.
– Молчи-и-и… Все равно я… ой… ох… я люблю тебя намного сильнее!
– На сколько – намного?
– В миллиард р-а-а-аз!
Ладно, марсиане – подождут! Ждите, марсиане, мы вас обязательно выпустим! Ждали же два века, значит, еще недельку для вас подождать – плевое дело.
Благодарю Тебя, Господи!
12
Надо же, генеральский кабинет, а в нем не жарко. В нем как у всех на Марсе – то ли прохладно, то ли просто холодно. Хозяин кабинета мог бы устроить себе приятный офисный климат, но, как видно, не желает быть сволочью.
О Федоре Константиновиче Марычеве она слышала разное, больше – положительного, но встречалась с ним лично всего-то раза три, на совещаниях, в компании других офицеров. Генерал показался ей более или менее дельным мужиком.
А вот так, как сейчас, один на один – впервые.
И лучше бы не при таких обстоятельствах.
Взыскание она должна была получить еще дня два назад. Но, видимо, высокие сферы не могли между собой договориться, до какой степени строгое. Минус чин? Минус должность? Минус статус гвардейца? Минус всё сразу?
– Господин генерал-лейтенант, по вашему приказанию…
– Вольно, вольно, Ольга Валерьевна.
Учтивый жест генеральской руки указал ей, куда сесть.
– Господин генерал-лейтенант, я готова…
Еще один жест, мол, помолчи, радость моя, майор императорской гвардии.
– Час назад вы были на грани серьезного взыскания, Ольга Валерьевна. Собственно, приказ дожидался вас… Банда ушла. Арестованный Макс Кауфман, он же Ловкач, скончался у вас на руках, а посадка на месяц одной из шестерок синдиката – это не результат. Особенно когда задействованы столь серьезные ресурсы. Но… счастлива ваша звезда, Ольга Валерьевна. В расследование вмешалась… кхм… научная общественность, скажем так. Совсем недавно одним нашим академиком – меня просили не называть имен – губернатору было передано послание от… кхм… доброй знакомой его брата, которая, в свою очередь, имеет знакомство в среде черных поисковиков. Гражданка Женевской Федерации, между прочим. Н-да… Очень любопытно! Передаю его вам.
«Грабитель и убийца Крис Фрост осуществил со своей бандой рейд на бункер “Берроуз” в русском анклаве. Сам Фрост, кибермастер Андрей Маг и еще трое членов банды лежат сейчас в бункере мертвые, они перебили друг друга. Биокибер Трак, вооруженный слуга Фроста, там же, выведен из строя или убит, не знаю, как сказать лучше. Опасный преступник Аристарх Браннер завладел первоклассным памятником истории – рукописью древнемарсианского княжества Ринх, написанной уставным почерком Ринх-III. Ориентировочная датировка – XXIX век до Р.Х. Названный мною Браннер жив и действует».