Ахмет удивился – ему неясны были отношения Коли и Лидочки, он чувствовал недоговоренность, но не вмешивался.
– Хорошо, – сказал Ахмет. – Я, правда, в Ялту не собирался…
– Я прошу тебя.
– Хорошо! Я же сказал – хорошо!
– А я поехал в Севастополь, – сказал Коля. – Прикажи вернуть мой бумажник.
– Да поезжайте вы все, куда хотите! Поезжайте! – Ахмета неожиданно охватила вспышка злости – непонятно к кому, – он выбежал из хижины, и сразу его резкий голос зазвучал снаружи – он по-татарски отчитывал тех, кто сидел у костра.
– Ты серьезно решила тут остаться? – спросил Коля. – Не боишься?
– Поезжай, Коля, хорошо?
– Ладно. Счастливо тебе оставаться.
– Спасибо, – сказала Лидочка, подходя к Ефимычу и протягивая матросу узкую ладонь.
– Не за что, – мрачно ответил тот. – Вы не расстраивайтесь так. Обойдется. Наверно, ошибка.
– Письмо, – сказал Коля. – Быстро, пока он не вернулся!
– Какое письмо? – не сразу поняла Лидочка.
– Которое я тебе дал. Да тише ты!
– Прости. – Лидочка стала доставать письмо. Коля стоял рядом, ему так хотелось рвануть на себя лиф ее платья, чтобы выхватить письмо – именно чтобы выхватить. И Лидочка чувствовала его нетерпение – совсем иное, чем у мужчины, который мечтает о ней…
Коля выхватил у нее письмо – он не хотел быть грубым, но он очень спешил, и Лидочка понимала, что он прав: если кто-нибудь, в первую очередь Ахмет, увидит письмо, будет плохо.
Коля едва успел – он еще не вынул руку из кармана плаща, так и замер. Вошел Ахмет.
– Вы еще здесь? – спросил он равнодушно и протянул Коле бумажник.
– До встречи, – сказал Коля, пожимая на прощание руку Ахмету. – Мне повезло, что я встретился с тобой.
– Тебе точно повезло, – согласился Ахмет.
– До свидания, Лидочка, – сказал Беккер.
Он поцеловал ей руку. Лидочка была так подавлена, что не успела ее отдернуть.
– Ефимыч! – сказал Коля и первым пошел к выходу из хижины.
Матрос вышел следом, не оборачиваясь и не прощаясь.
Закрылась дверь.
– Их не тронут? – спросила Лидочка.
– Конечно, их не тронут, – сказал Ахмет. – Письмо у тебя было?
Лидочка не ответила.
– Чего ты его защищаешь?
– Я его не защищаю. Мне все равно…
Заглянул молодой парень – Лидочка впервые увидела человека, грудь которого крест-накрест была перетянута пулеметными лентами.
– Все готово, – сказал он.
– Едем! – сказал Ахмет.
Пролетка стояла на дороге, дерево куда-то делось, автомобиль Коли тоже исчез.
– Они уехали? – спросила Лидочка.
– Конечно. Прости, у меня нет автомобиля. Помнишь, какой был? Помнишь?
– Ну конечно, Ахмет.
Молодой парень, обвязанный пулеметными лентами, уселся на облучок. Ахмет достал из-под ног кожух, накинул его на Лидочку.
– Будет холодно, – сказал он. – Тебе куда ехать? Домой?
– Нет, в гостиницу, – сказала Лидочка. – Ты разве не знаешь, что мои в Одессе?
– Знаю, что в квартире живут другие, – сказал Ахмет.
Парень в лентах зацокал на лошадей, легонько хлестнул одну, пролетка стала разворачиваться.
– Почему ты сюда приехала? – спросил Ахмет. – Я чуть язык не проглотил, когда увидел тебя. Я точно думал, что ты умерла.
Лидочка протянула руку, дотронулась до кисти Ахмета.
– Я теплая, – сказала она.
– Это просто чудо.
– Я ищу Андрея.
– Лидия, не шути.
– Тогда ты скажи мне – что случилось с Андреем. Только честно. Ведь я для этого осталась с тобой и попросила меня подвезти.
– А что сказал Коля? – ушел от ответа Ахмет.
– Он сказал, что Андрей погиб, он знает это наверняка. Поэтому он и стал Андреем Берестовым.
– Что?
– Ты и этого не знаешь? Ахмет, ты меня удивляешь – я сегодня встретила Колю впервые за много лет – и уже знаю. А ты не знаешь.
– Какой Андрей? Ты скажи по-человечески.
– Следователь Вревский – помнишь такого?
– Еще бы – он налет на дом моего дяди делал. Мотор реквизировал.
– Следователь Вревский передал Коле Беккеру документы Андрея, чтобы тот отвез их Марии Павловне. Но Коля попал в Севастополь и стал жить по документам Андрея. Потому что Андрею они уже не были нужны.
– Значит, что же получается – Андрей умер, а Коля стал Андреем?
– Он сказал, что как друг Андрея он имел на это моральное право. Что он его духовный наследник.
– Мерзавец он, а не наследник, – сказал Ахмет. – Жаль, что я раньше не знал, – я бы ему высказал свою точку зрения!
– Но все это пустяки, все это не главное…
– Что же главное? – спросил Ахмет, хотя и знал ответ.
– Андрей. Что с ним случилось? Кому верить? Я ведь жду его.
– Я знал… до сегодняшнего дня думал, что Андрей умер. И даже был на его могиле.
– На могиле? Где?
– Я могу показать. Это не в Ялте.
– Ахмет, ты мне покажешь его могилу?
– Конечно, покажу. Я ходил туда, я рубль дал, чтобы за могилой смотрели. А то как Мария Павловна умерла…
– Мария Павловна?
– Она не пережила… Но ты в самом деле не знаешь?
– Клянусь тебе всем святым, что не знаю.
– А где же ты была три года?
– Далеко. Очень далеко. Ты отвезешь меня на кладбище?
– Завтра. Если я не приеду, значит, к тебе приедет мой связной, ты его знаешь.
– Кто?
– Хачик.
– Хорошо. Я буду ждать.
– Только ты не расстраивайся. Сейчас мне надо возвращаться, но я приеду. И может быть, Андрей и не умер? Ведь ты жива?
Пролетка въехала на окраинную улицу.
– Не переживай, – повторил Ахмет. – Все на свете так странно.
– Ты можешь меня здесь отпустить, – сказала Лидочка, – мне два шага осталось.
– Нет, я погляжу, как ты в гостиницу войдешь.
– А патруль тебя не остановит?
– Патруль меня не остановит. Я – человек-невидимка, читала?
И Ахмет засмеялся, по-старому, будто ничего и не было.
Беккер вернулся в Севастополь в половине третьего ночи.
Он остановил автомобиль у дверей Морского штаба, выключил мотор. С трудом, из последних сил, снимая кожаные перчатки, вылез из машины. Часовой, сонный и замерзший, перегородил штыком дверь.
– Ты что, не видишь? – спросил Беккер без злобы, но с глубокой уверенностью в том, что никакой часовой не посмеет его остановить. Он отвел штык вверх, не отпуская его, нагнулся и прошел под ним, как под низкой притолокой.
В вестибюле горела тусклая лампочка. Коля, стараясь шагать твердо, вошел в приемную адмирала. Лейтенант Свиридов, ночной дежурный, спал на черном кожаном диване, придвинув телефон к изголовью.
– Степа, – сказал Беккер, опускаясь в кресло возле дивана. – Степа, проснись. Скажи, где Александр Васильевич?
Степа вскочил, потянулся к телефону, потом сообразил, отпустил трубку и стал протирать глаза.
– У нее, – сказал он, прокашлявшись. – Сколько времени?
– Скоро три часа.
– Ты откуда?
– Из Дюльбера.
Свиридов запустил пальцы в черную шевелюру. Морщась от боли, он растаскивал ее по прядям.
– Что-нибудь случилось?
– Не задавай глупых вопросов, Степа. Позвони адмиралу.
– Ты с ума сошел, Берестов. Сам же сказал – три часа ночи, а ты его из теплой кроватки. Он же оторвет мне голову.
– Ты как думаешь – я приехал сюда в три часа ночи из Ялты, приехал один, потому что моего шоффэра по дороге убили – сам я контужен и еле держусь на ногах, – приехал и разбудил тебя ради собственного удовольствия? Ради шуток?
– Шоффэра убили? Ефимыча? Что случилось? Бандиты?
– Бандиты, из которых состоит вся Россия. Будешь звонить или нет?
– Может, ты сам?
– Ты дежурный – тебе положено.
Степа нагнулся, поднял с пола телефон, поставил его на край стола, но трубки не снял.
– Что-нибудь случилось с императрицей? – спросил он с повышенной заботливостью, будто собирался тут же нести ей стакан воды.
– Бери трубку! – закричал Коля. Глаза у него стали бешеные. Он начал расстегивать кобуру, пальцы его тряслись. – Я из этого «нагана» сегодня пристрелил трех человек! Одним больше, одним меньше – какая разница! Какая разница, Степа? Решается судьба России, а ты никак не можешь решить, положено или не положено будить адмирала?
Степа, не отрывая глаз от руки Беккера, которая ушла по ладонь в деревянную кобуру, схватил трубку.
– Девушка! – кричал он и крутил ручку вызова. – Девушка, вы меня слышите? Вы что, решили поспать? Алло! Алло! Ну вот… а то как сквозь землю провалились. Знаю, сколько времени! Лучше вас знаю. Срочно, четыре – двадцать четыре! Да, прямой. Да, из Морского штаба! Я лучше знаю, кто когда спит, а кто нет!.. Вот видишь, – сказал Свиридов, глядя, как Коля застегивает кобуру. – А ты берсекнул!
– Чего? – не понял Беккер.
Свиридов уже пришел в себя. Он взял со стола зеркало и поглядел на себя. Покачал головой, недовольный видом синей ночной щетины, встрепанных волос, припухших век и мешков под черными глазами.
– Это особое состояние, в которое впадали древние викинги во время битвы. Такой герой крушил и своих, и чужих – после боя его обязательно убивали свои же. Понял?
– Разберемся, – сказал Коля. – Ну, скоро?
Свиридов отложил зеркало, прикрыл ладонью трубку и ответил:
– Это спросишь у беззубого.
И тут же, услышав ответ, другим голосом произнес:
– Простите, ради Бога, это Степа Свиридов. Да, случилось. Скажите, пожалуйста, Александру Васильевичу, что лейтенант Берестов просится срочно переговорить с ним. Берестов, да, Андрей Берестов. Сколько времени? Три часа ночи.
Свиридов протянул трубку Беккеру, а сам снова взял зеркало, прошел к дивану, сел, сапог на сапог, принялся выдавливать угорь из большого пористого носа.
Коля взял телефонную трубку. Она была теплой и пахла какой-то помадой – видно, от Свиридова.
– Я вас слушаю, – хрипло произнес Колчак.
– Александр Васильевич, я только что прибыл из Дюльбера. Мне нужно поговорить с вами.
– Это настолько важно?
– Я не паникер, ваше превосходительство, – сказ