– Ты слышала. Мои враги разговаривают на языке жестокости. Как и моя команда. После этого я выпил со своими людьми и поделил добычу. Затем вернулся в свою каюту, выблевал прекрасный ужин, приготовленный моим стюардом, и рыдал, пока не уснул. Но в тот день я стал настоящим корсаром, и именно тогда родился Штурмхонд.
– Вот тебе и щенок, – ответила я, борясь с рвотными позывами.
– Я был мальчишкой, выступившим с недисциплинированной командой из бандитов и мошенников против врагов, которые были старше, мудрее и безжалостнее. Необходимо было сделать так, чтобы меня боялись. Все до последнего. Иначе полегло бы много людей.
Я отодвинула тарелку.
– И чьи же пальцы ты хочешь отрезать с моей помощью?
– Я хочу, чтобы ты начала думать и вести себя как лидер, раз уж собралась им стать.
– Знаешь, я уже слышала это от Дарклинга и его сторонников. Будь жестокой. Будь злой. В будущем это спасет много жизней.
– Думаешь, я такой же, как Дарклинг?
Я окинула его изучающим взглядом: золотистые волосы, опрятный мундир, слишком хитрые карие глаза.
– Нет, – медленно произнесла я. – Не думаю. Но я уже ошибалась прежде.
С этими словами я встала и пошла за Малом.
Наш переход в Ос Альту больше напоминал медленное шествование измученной процессии, нежели бодрый галоп марширующей армии. Мы останавливались в каждой деревне у Ви, на фермах, маслобойнях, в школах и церквях. Приветствовали местных сановников и проходились по всем больничным отделениям. Ужинали с ветеранами войны и аплодировали женскому хору.
Было трудно не заметить, что в деревнях в основном оставались либо очень юные, либо очень старые. Всех годных к военной службе призвали в армию короля, сражаться в бесконечных войнах Равки. Наши кладбища разрослись до размеров городов.
Николай раздавал монеты и мешки с сахаром. Пожимал руки торговцам, целовался с морщинистыми матронами, которые звали его «щеночком», и очаровывал каждого, кто стоял поблизости. Принц никогда не уставал, никогда не сдавал позиций. Сколько бы миль мы ни преодолели, со сколькими бы людьми ни пообщались, он всегда был готов поговорить с любым желающим.
Казалось, Николай всегда знал, чего люди от него хотели – когда играть роль смеющегося мальчишки, когда золотого принца, а когда и бывалого солдата. Я предположила, что подобному учили всех членов королевской семьи, растущих во дворце, но наблюдать за ним все равно было странно.
Он не шутил насчет зрелищ. Принц всегда старался, чтобы мы приезжали на рассвете или после наступления сумерек, или останавливал наше шествие в тени церкви и городской площади – в любом подходящем месте, чтобы похвастаться заклинательницей Солнца.
Заметив, как я закатываю глаза, Николай подмигнул и сказал:
– Все считают тебя мертвой, дорогая. Теперь главное – красиво воскреснуть.
Я сдержала свою часть сделки и достойно играла роль. Любезно улыбалась и призывала свет, освещая и согревая им крыши, шпили и пораженные лица. Люди плакали. Матери приносили мне своих младенцев, чтобы я поцеловала их, а старики склонялись к моей ладони с мокрыми от слез щеками. Я чувствовала себя настоящей мошенницей, о чем и сообщила Николаю.
– В смысле? – искренне недоумевал он. – Люди любят тебя.
– Или они любят твою призовую лошадку, – проворчала я, когда мы выехали из очередного города.
– Ты хоть когда-нибудь выигрывала приз?
– Не смешно, – сердито прошипела я. – Ты видел, на что способен Дарклинг. Эти люди отправят своих сыновей и дочерей на войну с ничегоями, а я не смогу их спасти. Ты пичкаешь их ложью.
– Мы даем им надежду. Это лучше, чем ничего.
– Сказал человек, который понятия не имеет, что значит не иметь ничего, – отрезала я и отправила лошадь вперед.
Краше всего Равка выглядела летом, когда ее поля расцвечивались золотыми и зелеными оттенками, а воздух наполнялся сладковатым ароматом теплого сена. Несмотря на уговоры Николая, я решительно отказалась от удобной кареты. У меня отваливался зад, и бедра ныли от боли всякий раз, как я слезала с седла, но поездка верхом сулила свежий воздух и давала возможность присматривать за Малом. Он едва говорил со мной, но, похоже, уже начал оттаивать.
Николай рассказал всем о том, как Дарклинг пытался убить Мала в Каньоне. Это помогло Малу завоевать доверие солдат и даже получить небольшую порцию славы. Время от времени он отправлялся на охоту со следопытами из отряда и пытался обучить Толю охотиться, но у крупного гриша не очень получалось бесшумно красться по лесу.
По дороге из Салы, когда мы проезжали мимо рощи белых вязов, Мал прочистил горло и сказал:
– Я тут подумал…
Я выпрямилась и навострила уши. Он впервые заговорил со мной со дня отъезда из Крибирска.
Парень заерзал в седле, старательно избегая моего взгляда.
– Я тут подумал о том, кого можно выбрать в стражи.
Я нахмурилась.
– В стражи?
Он вновь прокашлялся.
– В твои личные стражи. Несколько человек из свиты Николая вполне подходят для этого, и, думаю, нужно также рассмотреть Толю с Тамарой. Они шуханцы, но и гриши, так что это не должно стать проблемой. И еще есть… ну, я.
Не думала, что когда-нибудь увижу, как он краснеет. Я расплылась в улыбке.
– Хочешь сказать, что набиваешься в капитаны моей личной стражи?
Мал покосился на меня, и уголки его губ приподнялись.
– А мне достанется крутая шляпа?
– Самая крутая, какую мы только сможем найти. И, возможно, плащ.
– А перья будут?
– О да, много перьев.
– Тогда я согласен.
Я хотела закончить на этом, но не сдержалась:
– Я думала… думала, что ты захочешь вернуться в свое подразделение и вновь стать следопытом.
Мал уставился на узел на своих поводьях.
– Я не могу вернуться. Надеюсь, Николай спасет меня от повешенья…
– Надеешься? – просипела я.
– Я дезертировал, Алина. Даже король не сможет вновь сделать меня следопытом, – произнес он уверенно и спокойно.
«Он привыкнет», – подумала я. Но в то же время знала, что какая-то часть его всегда будет тосковать по жизни, которая была ему предназначена, по той жизни, которая у него была бы, не свяжись он со мной.
Мал кивком указал на спину Николая, едущего далеко впереди и едва различимого в колонне всадников.
– И я ни за что не оставлю тебя одну с нашим Идеальным принцем.
– Думаешь, я не смогу противостоять его чарам?
– Я даже в себе сомневаюсь. Никогда не видел, чтобы кто-то умел так располагать к себе всех вокруг. Уверен, ему бы поклялись в верности даже скалы с деревьями.
Я засмеялась и запрокинула голову назад, чувствуя, как лучи солнца греют кожу, проникая сквозь сплетенные в вышине ветви. Затем прикоснулась к чешуе морского хлыста, надежно спрятанной под рукавом. Пока мне хотелось держать второй усилитель в секрете. Гриши Николая поклялись хранить молчание, и мне оставалось только надеяться, что они умели держать язык за зубами.
Мои мысли занимала жар-птица. Какая-то часть моего сознания все еще не могла поверить в ее существование. Выглядит ли она как на страницах красной книжки, с бело-золотым окрасом перьев? Или их кончики полыхают огнем? И какое чудовище сможет пустить в нее стрелу?
Я отказалась забирать жизнь оленя, и из-за этого умерло бесчисленное количество людей: жители Новокрибирска, гриши и солдаты, которых я бросила на скифе Дарклинга. Мне вспомнились высокие стены церкви, покрытые именами погибших.
Олень Морозова. Русалье. Жар-птица. Легенды оживали перед моими глазами и сразу же умирали. Я помнила, как вздымались и опускались бока морского хлыста, с каким тихим свистом выходили из него последние глотки воздуха. Он был на волоске от смерти, и все равно я медлила.
«Я не хочу быть убийцей». Но, возможно, милосердие – не тот дар, который может себе позволить заклинательница Солнца. Я встряхнула головой. Сперва нужно найти жар-птицу. До тех пор все наши надежды ложились на плечи одного неблагонадежного принца.
На следующий день появились первые паломники. Выглядели они как обычные городские жители, ожидающие у дороги королевскую процессию, но носили нарукавные повязки и держали знамена с восходящим солнцем. Испачкавшись после долгих дней в дороге, они взваливали на себя мешки, набитые немногочисленным имуществом. Увидев меня в синем кафтане и с оленьим ошейником, люди кинулись к моей лошади, бормоча «Санкта, санкта» и пытаясь схватить меня за рукав или подол. Иногда они падали на колени, и мне приходилось осторожничать, чтобы моя кобылка их не затоптала.
Я думала, что привыкла к такому вниманию к своей персоне, и к тому, что меня хватают руками незнакомцы, но сейчас все воспринималось иначе. Мне не нравилось, что меня звали «святой», и в их взглядах читалось что-то хищное, что заставляло меня сильно нервничать.
Чем глубже мы заезжали в Равку, тем больше людей нас встречало. Они стекались со всех сторон: из городов, пригородов и портов. Толпились на деревенских площадях и вдоль Ви. Мужчины и женщины, старые и молодые. Некоторые шли пешком, другие ехали на ослах или притулившись на тележках с сеном. Где бы мы ни оказывались, они везде взывали ко мне.
Я была и Санктой-Алиной, и Алиной Праведной, и Лучом Милосердия. «Дщерь Керамзина – кричали они, – Дщерь Равки!» «Дщерь Каньона». Называли меня и «Душой Двух Столбов» – в честь долины, в которой приютился безымянный поселок, где я родилась. Я смутно помнила руины, давшие название долине – два скалистых столба по бокам от пыльной дороги. Апрат усердно занимался изысканиями о моем прошлом и выуживал подходящие детали, чтобы скроить биографию святой.
Ожидания, возложенные на меня паломниками, пугали. Они считали, что я пришла, чтобы освободить Равку от врагов, Тенистого Каньона, Дарклинга, нищеты, голода, мозолей на ногах, комаров и всего прочего, что приносило им страдания. Они молили меня о благословении и исцелении, но я могла только взывать к свету, махать ручкой и позволять им коснуться моей ладони. Все это было частью представления Николая.