оглушительный взрыв.
С опаленным лицом, усталый, мимо наблюдательного пункта ехал этот бесстрашный воин. Я вышел ему навстречу.
— Сержант Васильев, — доложил он, сойдя с трактора.
Это был тракторист из 1100-го пушечного полка. Поблагодарив за спасение трактора, я спросил, почему он пошел на такой страшный риск. Васильев достал из кармана обгоревшей куртки паклю, неторопливо вытер руки и только после этого стал отвечать:
— Так им что до трактора, товарищ генерал? Они же за него не отвечают. А с меня спрос. Что я сказал бы своему командиру, если бы пришел к нему пешком? А у нас с тракторами беда. Вчера фашисты пять машин уничтожили. Сейчас в полку по одному трактору на два орудия. Как же его не спасать?
День на исходе. Наступают сумерки. С минуты на минуту можно ожидать прекращения атак гитлеровцев. Вот уже доложили Ионов и Петюшкин, что на их участках схватки затихают.
— Все идет как по расписанию, — замечает Ионов. — Фашисты готовятся к отдыху и… — Не успел полковник высказать свое предположение, как на огневые позиции гаубичных полков обрушился град снарядов. Огонь, видимо, вели не менее двухсот орудий.
Доложил командарму.
— Эге, — сказал он, — немцы изменяют своим привычкам, хотят, видимо, воевать и ночью. Либо их артиллеристы опоздали с подготовкой к налету, как, между нами говоря, и у нас с вами иногда бывает, либо они собрали все силы на одном направлении и хотят прорваться до ночи к Миусу. Следите и в случае необходимости самостоятельно используйте армейский противотанковый резерв. Где он сейчас?
— Долинский здесь! — внезапно раздался его звонкий голос.
Все рассмеялись.
— Откуда узнали, что о вас разговор будет?
— Обстановочка, товарищ генерал, — весело ответил майор.
Почувствовав запах водки, я спросил:
— Выпили?
— Так точно! Законных сто грамм…
Огневой налет артиллерии противника вскоре прекратился. Началась атака танков и пехоты. До двух батальонов автоматчиков под прикрытием пятидесяти танков атаковали 1095-й армейский артиллерийский полк. Здесь, пожалуй, был наиболее слабый участок нашей обороны. Следовало немедленно помочь полку.
— Где же Долинский? — спрашиваю адъютанта.
— Он здесь! — выскочил вперед лихой майор.
— Выводите полк немедленно! Занимайте рубеж возможно ближе к тяжелым орудиям для отражения атаки. Положение очень серьезное. И всему командному составу находиться на позициях. Поняли, командир?
— Так точно! За Долинского можете быть спокойны! Долинский танки не пропустит!
Меня и радовало боевое настроение майора, и в то же время вызывали тревогу его излишняя самоуверенность и манера говорить о себе в третьем лице.
Минут через десять «студебеккеры» с подпрыгивающими на пахоте пушками промчались мимо нас. Орудийные выстрелы и автоматные очереди слились в сплошной гул.
Выход полка на противотанковый рубеж был своевременным. Танки противника уже прорвали оборону тяжелого полка и устремились дальше. В этот момент они и были встречены бронебойными снарядами 113-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.
Уже стемнело.
Гитлеровцы начали поспешно окапываться, чтобы утром вновь повторить все сначала.
Мы же считали ночь своим союзником. Генерал Чанчибадзе любил повторять: «Ночь — это наше время». Под покровом темноты стрелковые полки дружными контратаками выбили противника с захваченных им позиций. Пехота вновь заняла свои траншеи, правда, не первые и вторые, а третьи, последние перед огневыми позициями артиллерии. Но и это — шаг вперед.
К рассвету артиллеристы перегруппировались с таким расчетом, чтобы помочь пехотинцам противотанковым и массированным огнем.
«Суд» идет!
С группой офицеров я находился на своем наблюдательном пункте. Внезапно позвонил командующий армией:
— Прошу срочно ко мне.
— Нельзя ли повременить? Танки атакуют. Сосредоточиваю огонь гаубичной артиллерии, чтобы отбить напор танков.
— Нет и нет! Приезжайте немедленно!
— Что случилось?
— По телефону не могу.
Ничего не поделаешь, надо ехать. Минут через сорок прибыл на командный пункт генерала Я. Г. Крейзера.
— Жив? Ну, слава богу! А мне только что доложили, что десять минут назад ваш НП взлетел на воздух, — дружелюбно встретил меня командарм. — Видишь сколько начальства набралось?
Присмотревшись, я только теперь заметил в темноватом углу землянки Маршалов Советского Союза С. К. Тимошенко, А. М. Василевского, генералов Ф. И. Толбухина, К. А. Гурова и еще нескольких человек, неизвестных мне. «Надвигается что-то большое», — мелькнула у меня мысль.
Маршал Василевский предложил выйти на свежий воздух.
— В блиндаже душно, — заметил он.
Я истолковал эти слова по-своему: приближается гроза.
Возле землянки командарма, рядом с глубокой щелью, поставили походные столики. С одной стороны сели гости, с другой — Крейзер, Субботин, Разуваев, Свиридов и я.
На какое-то мгновение все смолкли, ожидая начала большого и важного разговора. Молчание нарушил С. К. Тимошенко. Сурово и предостерегающе прозвучали его первые слова, обращенные к командующему армией Якову Григорьевичу Крейзеру:
— Я прибыл по поручению Ставки. Вы должны объяснить причины невыполнения приказа. Почему армия не вышла на реку Крынка?
Генерал встал. Без малейшего замешательства, уверенно и четко он доложил о все возрастающем воздействии противника с воздуха, о контрударе его свежих танковых дивизий.
Однако этот ответ не удовлетворил маршала:
— Если армия не в состоянии выполнить задачу, виноват командарм.
А в воздухе, как бы подтверждая слова Крейзера, свирепствовала вражеская авиация. Самолеты усердно бомбили старый командный пункт, откуда мы ушли вчера. Справа раздавались раскатистые взрывы полутонных бомб.
К столу подбежал оперативный дежурный офицер с красной повязкой на рукаве. Забыв спросить разрешение у маршала, он взволнованно зашептал что-то Крейзеру на ухо.
В общий гул канонады вдруг ворвались длинные и короткие, как щелканье бича, пулеметные очереди. Все с тревогой смотрели на командарма. Лицо его оставалось невозмутимым.
— Что там случилось? — заинтересовался Семен Константинович Тимошенко.
— Танковый корпус СС в четвертый раз атакует наш правый фланг, — спокойно ответил Крейзер. — Командир тридцать третьей гвардейской дивизии генерал-майор Селиверстов смертельно ранен. — И, немного помедлив, закончил: — Разуваева и Стрельбицкого прошу отпустить. Они примут меры.
— Действуйте по своему усмотрению, — сказал маршал.
Крейзер встал, подошел к нам и сообщил как о чем-то обыденном:
— Чанчибадзе доложил, что эсэсовская танковая дивизия «Райх» снова вклинилась в оборону тридцать третьей и рвется к переправам через Миус.
«Если 33-я не отсекла пехоту противника, — подумал я, — танки через полчаса выйдут к переправам. Это всего в двух километрах отсюда».
Взглянул на Крейзера. Яков Григорьевич умел сохранять самообладание в любых условиях. Конкретно и неторопливо, без нервозности, он излагал свой план отражения нового натиска неприятеля. Начальник штаба армии генерал-майор Разуваев внимательно слушал его, уточнял отдельные распоряжения, делая заметки в блокноте.
— Распорядитесь резервом, — говорил командующий Разуваеву. — Узнайте у Чанчибадзе обстановку. Прикажите генералу Миссану подготовить двадцать четвертую дивизию к вводу в бой.
— Что у вас осталось в противотанковом резерве? — обратился Крейзер ко мне.
— Сто тринадцатый истребительно-противотанковый полк, три часа назад выведенный из боя.
— Прикройте переправы и сразу же создавайте себе новый резерв… И поскорее возвращайтесь. Желаю успеха.
Мы быстро отправились на места, чтобы ускорить выполнение срочного распоряжения.
— Не знаю даже, что еще вывести в резерв. Вся истребительная и дивизионная артиллерия в действии. Легкие пушки из дивизий не возьмешь, на них держится противотанковая оборона, — сокрушался я.
— Гаубицы, гаубицы бери, Иван Семенович! Они у тебя на «студебеккерах». Любо было глядеть, как вчера артиллеристы раскалывали танки пополам! — успокаивал меня Разуваев.
— Да, но какой ценой?..
— Но ведь мы не на параде, дорогой мой. Надо воевать. И не просто воевать, а побеждать. И я верю — победим! — вдохновенно закончил он.
Когда подходили к блиндажу Разуваева, из двери выскочил комендант штаба без фуражки, с растрепанными волосами. Он кричал своему помощнику:
— Бери две роты из охраны штаба и бегом на опушку леса! Занимай оборону!
— Спокойно, спокойно, майор, — широко улыбаясь, сказал Разуваев. — Вы потеряли фуражку.
Комендант пытался что-то доложить, но генерал перебил:
— Ну что? Прорвались танки? Ваши роты все равно их не остановят. А коменданту в любой ситуации не полагается быть кисейной барышней. — Он говорил медленно, с расстановкой: — Не надо суетиться, и скажите об этом своему помощнику. Надеюсь, вам известно, в каком случае нужна поспешность… Догадываетесь, майор?
Комендант майор П. В. Гортейчук немного успокоился, на его лице появилась улыбка.
— Вот и хорошо, — похвалил Разуваев. — А теперь действуйте.
Шофер Митя Мищенко подъехал и круто развернул «виллис». Мы вскочили в машину и поехали в штаб артиллерии. Полковник Степанов, отдававший какие-то распоряжения офицерам около блиндажа, доложил, что через боевые порядки 33-й дивизии прорвались вместе с танками четыре батальона автоматчиков. Бой идет на огневых позициях 114-й артиллерийской бригады. Отходившие пехотинцы попали под бомбежку. Началась паника.
— Выслать сто тринадцатый истребительный к переправам, — распорядился я. — А мы сейчас же отправляемся навстречу отступающим.
Прихватив с собой телефонистов и радистов «для усиления», мы на двух «виллисах» вымахнули из оврага по направлению к роще.
Навстречу бежали пехотинцы с пулеметами и винтовками. За ними из-за деревьев выскочили две автомашины с противотанковыми пушками.