Полковник Тымчик по-отечески обнял Домникова:
— Поправляйся, дорогой. Ты честно выполнил свой долг.
— Я скоро вернусь. Этот месяц у меня, как всегда, невезучий. Но еще повоюем! — тихо отозвался он.
Темнело. Бой затихал.
— Кто такой Домников? — спросил я Тымчика.
— Замполит двести шестьдесят четвертого полка. Сибиряк. Ему лет двадцать пять, не больше. Храбрый. Бойцы рассказывают о нем целые легенды… Может быть, потому, что здорово любят его. Да и как его не любить? Одно плохо — горяч. Помните, он говорил, что месяц у него «невезучий». Мелких ранений у него хоть отбавляй, а тяжелых — по одному каждый год войны, и все приходятся на июль.
— Жаль, очень жаль. Ранение в живот, да еще в такую жаркую пору. Надежд мало.
— Вылечат его, обязательно вылечат, — бурно запротестовал Тымчик. — В нашем медсанбате молоденький врач, хирург Олечка, его невеста. Она прошлый год из костлявых рук смерти его вытащила. Вылечит и теперь! Хорошая семья будет после войны, — задумчиво произнес полковник.
Скажу тут же, что Тымчик оказался прав. Домникова оперировали, и он поправился.
Тяжелые испытания выпали на долю бойцов истребительно-противотанковых частей. Это они, прикрывая наши части, принимали на себя основную тяжесть ударов противника. Артиллеристы насмерть стояли на своих позициях. Батарея 747-го артполка под командованием лейтенанта А. А. Конника, попав в окружение, вела огонь прямой наводкой, отражая бешеный натиск пехоты и танков. Солдаты дрались до конца, порой врукопашную отражали атаки автоматчиков. Несколько танков сгорело на подступах к орудиям, сотни трупов вражеских солдат устилали поле боя. Артиллеристы батареи вместе с лейтенантом ценой своей жизни отстояли важный участок обороны. Никто из них не дрогнул в минуту грозной опасности.
В резерве
Вдали от Миуса, подведя итоги боев, мы в полной мере ощутили как свои потери, так и важность свершенных ратных дел. Артиллеристы не досчитались более двухсот орудий. Это было поправимо. Наша промышленность, эвакуированная на восток, к июлю 1943 года давала столько вооружения, сколько требовал фронт. Сложнее было восполнить людские потери. Использование артиллеристов в бою в качестве автоматчиков, вынужденные схватки с врагом при самообороне привели к большим потерям разведчиков, вычислителей, звукометристов, радистов. Перед нами встала задача в короткий срок получить пополнение, подготовить и обучить его.
Много перемен произошло и в штабе армии. Темпераментный Разуваев не мог ужиться со вспыльчивым командармом, и вместо него приехал полковник П. И. Левин, белокурый, высоченного роста, с крупными чертами лица. Движения и речь Левина отличались неторопливостью, четкой размеренностью, спокойствием. В самой тяжелой обстановке он оставался внешне невозмутимым. На самом деле это был боец с горячим сердцем, но благодаря большой выдержке, сильному и твердому характеру он умел сдерживать себя.
Еще до войны Левин с отличием окончил Академию Генерального штаба. Высокая оперативная подготовка у него сочеталась с глубоким пониманием вопросов боевого использования артиллерии, танков и авиации.
Все это способствовало нашему сближению. Теперь в свободное время мы собирались у Левина. С волнением говорили о поражении армии и потерях.
Утешало нас при этом лишь то, что бойцы, офицеры, да и в целом дивизии, полки и другие боевые части стойко и умело дрались с неприятелем. Каждая пядь земли доставалась ему дорогой ценой. И только значительное превосходство фашистов в силах и средствах вынуждало наши войска отходить. Противнику, помимо целого воздушного флота, удалось сосредоточить против нашей армии четыре танковые дивизии и столько же пехотных; это было в два с половиной раза больше, чем у нас.
Но все это уже в прошлом. А теперь наши войска готовились к новым боям.
Как-то командующий фронтом Ф. И. Толбухин на одном из учений сказал:
— Наша ближайшая цель — Донбасс. Два раза мы пытались прорвать Миус и — безрезультатно. Будем прорывать в третий раз. Другого пути в Донбасс у нас с вами нет.
В один из жарких августовских дней мы проверяли на учебном полигоне подготовку вновь сформированных минометных батарей. Вместе с Петюшкиным с наблюдательного пункта смотрели в бинокли, обозревая скат высоты, где стояли деревянные мишени, условно обозначавшие противника в окопах, его батареи и прочие цели.
Минометчики открыли огонь по траншеям. Через несколько секунд мины с характерным шипением пролетели над нами, и вслед за разрывами в воздух взметнулись куски земли и камни. Сухо прогремели залпы легких орудий, и облачка дыма показали не очень точную наводку. А пехота уже устремилась вперед в сопровождении артогня. События развертывались, как в бою, солдаты и офицеры кропотливо совершенствовали свое тактическое мастерство, действовали организованно.
Но вот учения закончены. Мы похвалили лучших, отметили недостатки. Командиров артполков обязали продолжать сколачивание орудийных расчетов.
Не задерживаясь, отправляемся в штаб армии. Здесь все чем-то встревожены.
— В чем дело? — спрашиваю Левина.
Ожидается приезд маршала Василевского и генерал-полковника Толбухина.
В штабе людно и необычно шумно. Непрерывно трещат телефоны. Стоя и сидя за длинным столом, офицеры наносят на карты обстановку, подготавливают расчеты. Докладываю командарму о прибытии. Захаров сообщает:
— Вызваны все командиры корпусов и дивизий с заместителями и командующими артиллерией. Ждем маршала Василевского и генерала Толбухина. На совещании они объявят боевую задачу армии.
Часа через два прибыли гости. По их оживленным и довольным лицам все сразу догадались: приехали с чем-то хорошим.
В комнате стало совсем душно. Захаров распорядился вынести в сад длинные скамьи и стулья. Под зеленым шатром старых яблонь разместились около восьмидесяти штабных офицеров и командиров соединений.
— Чем не рота, Федор Иванович? — с улыбкой заметил Василевский.
— И народ хоть куда! — в тон ему ответил Толбухин.
Опираясь на край стола, маршал встал, обвел присутствующих дружелюбным взглядом.
— Очень рад сделать вам, товарищи, приятное сообщение, — начал он. — Верховное Главнокомандование объявляет вашей армии благодарность за боевые действия на Миусе в июле.
— Благодарность?! — с недоумением и удивлением заметил кто-то.
— Вы удивляетесь, — откликнулся маршал на неожиданную реплику. — Понимаю, понимаю, товарищи. Совсем недавно иначе оценивали эти события на вашем участке фронта. В разгар боев не всегда удается всесторонне разобраться в существе дела. Теперь, располагая всеми данными, мы можем сказать, что в июле вы действовали очень напористо. Гитлеровцы, боясь потерять Донбасс, спешно перебросили на ваш фронт свои резервы — танковые дивизии и воздушный флот. Вторая армия их крепко потрепала. И когда эти войска возвратились под Курск, они оказались неполноценными. Это ваша заслуга, заслуга солдат, офицеров и генералов второй армии. С полным основанием можете считать, что и вы внесли свой вклад в разгром противника на Курской дуге.
Все вздохнули с облегчением. У меня словно камень с плеч свалился. И это понятно. Незаслуженная обида вот уже сколько времени терзала каждого участника июльских боев. Все мы, недоумевая, спрашивали сами себя: за что так наказали нас? И не находили ответа. Теперь все встало на свое место. Мы воспрянули духом.
После этого сообщения Василевский отпустил большую часть присутствовавших и уже в узком кругу руководящего состава рассказал о положении на советско-германском фронте. В результате успешного наступления Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов противник оказался в тяжелом положении. Войска этих фронтов нависли с севера над Донбассом и угрожали левому флангу немецкой группировки «Юг».
— Теперь вы, — сказал в заключение маршал, — взаимодействуя с другими армиями Южного и Юго-Западного фронтов, должны уничтожить первую танковую и шестую немецкие армии. После прорыва Южный фронт будет наступать, — он показал на карте, — через Донбасс на Мелитополь, а Юго-Западный нанесет удар с севера — от Изюма на Запорожье. И таким образом путь отступления врагу будет отрезан.
Командующий фронтом генерал Толбухин, подойдя к карте более крупного масштаба, уточнил детали боевой задачи 2-й гвардейской армян.
— Перед вами будет сильная полоса обороны противника, — предупредил командующий. — За полмесяца затишья фашисты еще более укрепили ее. Вам придется наступать на фронте в девять километров, южнее небольшого городка Куйбышево. В дальнейшем вместе с соседями вначале с севера, а потом и с юга будете развивать наступление на запад в направлении Большой Токмак. Именно здесь войска фронта должны окружить и уничтожить шестую немецкую армию. Поддерживать вас будет седьмой штурмовой авиакорпус.
Меня волновало главное: как усилят артиллерию армии? Генералу Краснопевцеву командующий предложил сообщить о распределении артиллерии Резерва Главного командования. Нашей армии выделялось наибольшее количество артчастей: 2-я гвардейская артиллерийская дивизия прорыва, истребительно-противотанковые и минометные полки.
Расходясь, офицеры и генералы оживленно обменивались радостными впечатлениями. Мы уже знали, что наши войска ведут бои на подступах к Харькову. Там оказался и эсэсовский танковый корпус, изрядно потрепанный 2-й армией.
Офицеры штаба артиллерии в эту ночь не смыкали глаз. Они занимались подготовкой расчетов, определяли возможные варианты сосредоточения артиллерии. На наиболее трудном участке предстоящего наступления было решено создать армейскую артиллерийскую группу в составе трех тяжелых бригад, 2-й гвардейской артдивизии прорыва с привлечением армейского пушечного полка. Группа делилась на две подгруппы — разрушения и контрбатарейной борьбы. Артиллерия стрелковых корпусов усиливалась, получая по одной истребительно-противотанковой и одной легкой или гаубичной бригаде.
Артподготовка должна длиться восемьдесят минут. За это время массированными налетами подавляется пехота и артиллерия противника, а перед атакой орудия прямой наводкой разрушают его огневые точки. Затем, сопровождая стрелковые роты, артиллеристы сосредоточивают огонь на опорных пунктах врага.