— Мы помогли вам в борьбе с вашей контрреволюцией, а скоро, может быть, очень скоро и нам понадобится ваша помощь. Мы снова будем создавать в Венгрии Советскую власть!
— Ну прощай, Ваня, — волнуясь и безбожно коверкая русские слова, сказал он мне. — Надолго.
— Возможно, навсегда.
— Нет, зачем напостоянно. Как это у вас сказали: гора к горе не приходит, а человек к человеку обязательно.
— И то верно, друг Фаркаш. Возможно, и на вашей земле скоро заполыхает красное знамя. Вот тогда и встретимся.
— Заполыхает, говоришь? Это хорошо. Обязательно заполыхает. Мы подожжем…
В самый разгар проводов разведка 1-го кавполка сообщила: пять-шесть тысяч махновцев, преследуемые войсками 1-й Конной армии, пытаются переправиться на левый берег Днепра.
К этому времени в Интернациональной бригаде осталось всего два эскадрона кубанцев и украинцев да шесть орудий. С такими силами нечего было и думать выступать в поход. Решили занять оборону в пристанционном поселке.
А через несколько часов на загнанной лошади прискакал фуражир 1-го кавалерийского полка. Лошадь тут же пала. Фуражира окружила толпа. Задыхаясь, он рассказал, что в сорока километрах от Покровского конники полка вместе с продотрядом реквизировали по наряду у кулаков пшеницу и ячмень. В это время налетели махновцы, захватили тридцать красноармейцев и после страшных пыток изрубили их. Около сорока кубанцев забаррикадировались в каменной паровой мельнице и ждут помощи.
Что же делать?
Я обошел поселок, заглянул в хаты. Никто не ложился спать. Отъезжавшие, собравшись группами, горячо спорили. Некоторые требовали немедленно взять лошадей и оружие и идти на выручку русских товарищей.
Вдруг в ночной тишине с того конца села, где был 1-й кавполк, ветер донес призывные звуки трубы: «Седлайте коней, други, в поход собирайтесь!»
Встрепенулись венгры: 1-й кавполк кубанцев идет на врага, который в десять раз сильнее.
— Нельзя друзей оставить в беде! — кричали бойцы.
И вдруг совсем близко труба звонко повторила волнующий напев: «Седлайте коней, други!» Но на этот раз играл уже венгерский трубач. Кто ему приказал — неизвестно, но сигналу обрадовались все. Через два часа бригада выстроилась поэскадронно. Словно ее и не расформировывали. На рассвете интернационалисты вихрем налетели на махновцев, многих порубили, а своих друзей освободили из плена.
Не ожидали этого бандиты. Взятый в плен махновец рассказал: «Батько знал о расформировании вашей бригады. А тут ему доложили: интернационалисты уничтожили пятьсот его конников. Махно застрелил докладчика. А потом стал прикидывать, как выйти из положения. Две дивизии Первой Конной сужают кольцо окружения. Ближайшие помощники Махно предложили изменить направление и прорваться несколько севернее, через фронт сорок второй стрелковой дивизии, где месяц назад у них была удача. Батько схватил костыль, забегал по комнате. Потом объявил свое решение: „Нет, не то! Венгры уже не солдаты. Они думают только о доме. Стрелять будут, но в атаку не пойдут. Прорываться будем через них“. И вот прорвались… в лапы к вам», — грустно закончил пленный.
На рассвете вновь закипел бой. Наша бригада отбила четыре атаки махновцев. А затем стремительными контратаками восстановила положение и задержала бандитов до подхода 7-й кавалерийской дивизии.
Ошибка Махно дорого ему обошлась. Много его головорезов было уничтожено и взято в плен. Сам «батько» бросил карету и с «личной гвардией», так называемой «волчьей сотней», успел удрать.
Не легко дался последний бой и нашей бригаде. В горячих схватках погибло около пятидесяти человек, из них половина венгров. После боя кавалеристы выстроились на площади и под артиллерийский салют похоронили павших героев.
Когда отгремели залпы, начался митинг. Мне навсегда запомнился старый кубанский казак из 1-го кавполка, уроженец станицы Усть-Лабинской. Это был один из тех, кого спасли венгры. Он с душевной теплотой сказал:
— Вечная память героям… Вы, родные братья, помогли нам разгромить контрреволюцию в России. Если позовете нас к себе на помощь, то мы не пожалеем своих жизней. Я сам вместе со своими сынами приду к вам. Слово казака твердое, как сталь, из которой выкована вот эта сабля. — И кавалерист высоко взмахнул ею, как он делал это не раз в бою — красиво и решительно.
Прошли годы. В Венгрии к власти пришел трудовой народ и взялся за строительство социализма. В 1956 году контрреволюция попыталась потопить в крови революционные завоевания народа, накинуть на его плечи ярмо капитализма. На помощь своим братьям пришла Советская Армия. Сыновья и внуки тех кавалеристов, которые дрались под знаменами Интеркавбригады, выполнили обещание старого кубанца.
Бывают в жизни разные приятные встречи. Встреча с юностью, далекой, овеянной романтикой гражданской войны и пламенных лет начала нашей революции, — самая дорогая для меня.
Обнажив головы, мы долго стояли над безвестной могилой Иштвана. И про себя я шептал: «Спи, дорогой воин. Дело, за которое ты сложил голову на украинской земле, не пропало. Мы отстояли нашу родную Советскую власть в тяжелых боях с фашизмом. Наши армии понесут свои знамена дальше, на запад. Мы поможем народам Европы и народу твоей Венгрии освободиться от гитлеризма».
Ворота в Крым
К середине сентября 1943 года передовые отряды 2-й гвардейской армии, ломая сопротивление арьергардов противника, овладели городом Большой Токмак и оседлали железную дорогу в трех-четырех километрах восточнее реки Молочной.
Еще во время боев в Донбассе авиационная разведка и партизаны предупредили штаб о больших оборонительных работах, ведущихся противником на Молочной.
Попытки 3-й гвардейской стрелковой дивизии с ходу прорваться на передний край противника успеха не имели. Оставалось тщательно готовиться к планомерному прорыву линии «Вотан», как немцы называли рубеж по рекам Чингул и Молочная.
На долю 2-й армии, как и на Миусе, выпала ответственная задача — нанести главный удар.
С рассвета и дотемна офицеры штаба ползали вдоль переднего края обороны, занимаясь рекогносцировкой местности.
Вечером офицеры разведывательного отделения штаба артиллерии уточняли на своих схемах расположение огневых средств противника. Операторы рассчитывали и подготавливали различные варианты артиллерийского обеспечения на направлении главного удара. Снабженцы, сидя за огромными таблицами, которые командующий фронтом генерал Толбухин не случайно назвал «артиллерийскими простынями», подсчитывали итоги подвоза боеприпасов на позиции за каждый истекший день.
Нельзя сказать, что все у нас шло гладко. На беду, новый начальник штаба артиллерии полковник Бордюков с трудом выполнял свои обязанности. Его тянуло «в строй». С этими просьбами он обращался и к командующему, и ко мне. Полковник имел хорошую академическую подготовку, но по складу характера не подходил к нервной, кропотливой и напряжённой штабной работе.
Позже, после прорыва на Молочной, исполнилась его мечта: Бордюков стал командовать артиллерией корпуса. И надо сказать, отлично справлялся с этим делом.
Не повезло нам также и с начальником артиллерийского снабжения штаба армии. Еще на Миусе уехал от нас опытный начальник этой службы. Вместо него назначили военного инженера, специалиста по вооружению. И ошиблись. Он оказался беспомощным снабженцем.
В разгар подготовки к предстоящей операции меня вызвал командующий.
— Ну-ка, «бог войны», поведай, как лучше открыть ворота в Крым? — с ходу потребовал Захаров.
— Попытаюсь, если дадите несколько минут на размышление.
Мы с офицером-разведчиком сели за стол, на котором лежали аэрофотоснимки, присланные из штаба 8-й воздушной армии. Быстро сличив новые схемы со старыми, сразу же отметили одну деталь: траншей и дзотов на линии обороны по реке Молочной стало гораздо больше. Отчетливо просматривались инженерные укрепления севернее Мелитополя. Однако орудий на позициях было мало.
— Судя по новой аэрофотосъемке, — доложил я командарму, — противник решил укрепить подступы к полуострову и повесить на воротах в Крым новые замки. Чтобы их открыть, придется сосредоточить не менее двухсот орудий и минометов на километр фронта. Поэтому участок прорыва должен быть минимальным, еще меньше, чем на Миусе.
— Пленный штабной офицер, — многозначительно заметил Захаров, — заявил, что немцы имеют специальную директиву Гитлера о Крыме. С особым упорством они будут оборонять рубеж Запорожье — Молочная — Мелитополь.
— Это вполне понятно, — сказал я. — Сохраняя этот рубеж, можно держать в своих руках Крым, никопольский марганец, криворожскую руду. Тем более что местность там сильно пересеченная, поэтому оборонять рубеж легко. Барон Врангель двадцать три года назад тоже придавал большое значение этому району, как выгодному рубежу для прикрытия Крыма с востока. Он приказал генералу Слащеву создать на Молочной «неприступные позиции», что и было выполнено с помощью английских и французских инженеров. И все же Красная Армия разгромила эти «неприступные позиции».
Выслушав мои предложения о создании группировки артиллерии и расчеты на подавление огневых средств противника, командарм объявил свое решение: в течение 26 и 27 сентября прорвать главную полосу обороны, а 28-го обеспечить ввод в прорыв конно-механизированной группы.
Решение Захарова поразило нас: два дня на прорыв главной полосы. Мало, очень мало! «Справимся ли?» — с тревогой думал я.
Возвращаясь от командарма в штаб артиллерии, я встретил майора П. К. Бойко. Он был, как всегда, подтянутый, аккуратно одетый, с блестящими новыми золотыми погонами. Представившись, майор доложил, что вместе с ним прибыли восемь выпускников вверенного ему артиллерийского отделения армейских курсов младших лейтенантов. На курсы отбирали лучших боевых командиров орудий. В течение четырех месяцев они получали минимум теоретических знаний и назначались командирами взводов. Как правило, младшие лейтенанты великолепно справлялись со своими обязанностями.