Как-то во время беседы у костра агитатор спросил Валентину Ковалеву:
— Валя, вот ребята спрашивают, почему Ковалева такая отчаянная? Фашисты стреляют, а она не кланяется каждой пуле, бежит спасать раненых.
Скромная коммунистка-санитарка не любила рассказывать о себе.
— Обо мне что говорить? — отвечала Ковалева. — Я как все. Вот когда надумала на фронте в партию вступать, вспомнила героическую жизнь Дзержинского, Камо, Николая Островского, вспомнила и спросила себя: «А могу ли я быть такой стойкой, смелой, терпеливой, твердой? Способна ли до конца выдержать любые испытания, какие выпадают на долю коммунистов в труде или вот, скажем, на фронте?» И дала слово быть такой. Тогда меня приняли в партию. Я соблюдаю свою клятву, как и положено коммунисту.
Простое слово Ковалевой взволновало солдат, заставило их задуматься над своими делами, мысленно оценить их и сравнить свое поведение в бою с благородными поступками членов партии.
Подвиг коммуниста становился примером, достойным подражания, на нем воспитывались сотни и тысячи бойцов. Мне запомнился митинг в 347-й стрелковой дивизии. Перед собравшимися выступил старый боец Федор Гордеев. Он сказал:
— В тысяча девятьсот двадцатом под командованием Михаила Васильевича Фрунзе я участвовал в освобождении Крыма. Теперь мне выпала великая честь — второй раз очищать полуостров от врага. У меня на фронте три сына и два брата. Сын Иван Федорович Гордеев, Герой Советского Союза, погиб под Сталинградом. Мне пятьдесят лет, но рука у меня твердая. Буду сражаться, пока бьется сердце, как дрался мой сын коммунист Иван Гордеев. Доброе имя солдат Гордеевых не посрамлю.
Решительные действия передовых подвижных отрядов спутали все расчеты неприятеля. Планомерного отхода двухсоттысячной армии в Севастопольскую крепость не получилось. Отступление на отдельных участках превратилось в бегство. Наши передовые отряды местами с ходу ворвались на позиции внешнего оборонительного обвода крепости у села Бельбек.
Перед наступающими войсками стоял Севастополь с его мощными фортификационными укреплениями, Мекензиевыми горами, представляющими сложнейшее препятствие.
15 апреля штаб армии получил первое сообщение: сопротивление гитлеровцев усиливается. По данным нашей разведки, командование противника отменило эвакуацию, враг будет сопротивляться.
В этот день на командный пункт армии в Саки приехал начальник штаба фронта генерал С. С. Бирюзов. Мы с полковником Левиным были в это время у командарма. Настроение у нас радостное. 2-я гвардейская армия за шесть дней боев успешно справилась со своей задачей: прорвала мощный укрепленный район на Перекопском перешейке, освободила всю западную часть Крыма и вместе с другими войсками 4-го Украинского фронта подошла вплотную к Севастополю.
Сергей Семенович Бирюзов был в защитном, побелевшем от известковой пыли комбинезоне, усталый и хмурый. По всему видно, он давно по-настоящему не отдыхал. Сухо поздоровавшись с нами, генерал на ходу обратился к командующему армией:
— Георгий Федорович, что же это вы застопорились у Бельбека? Вторые сутки ведете бои, а плацдарм не расширен. Я понимаю, ваши дивизии только еще на подходе, но надо торопиться. Гитлеровцы уже пришли в себя, и, чем дальше, тем будет труднее.
Захаров вскипел:
— Мы застопорились? А кто же прошел с боями двести километров за шесть дней?
Бирюзов умел быстро гасить такие вспышки. Он спокойно заговорил о небольших десантах, к которым Захаров был неравнодушен, а потом спросил о Мекензиевых горах, в целом о ходе боев. Начальник штаба армии полковник Левин доложил обстановку:
— Силами головных полков пятьдесят четвертый и пятьдесят пятый корпуса сменили передовые отряды, подошли к первым немецким траншеям на триста — четыреста метров и начали окапываться. Ведется боевая разведка, захвачено несколько десятков пленных. Попытки расширить плацдарм южнее Бельбека ощутимых результатов пока не дали. Сопротивление врага усиливается не только с каждым днем, а, можно считать, с каждым часом.
— Вот-вот, — подхватил Бирюзов, — поэтому я и приехал. Надо торопиться… Скоро ли артиллерия сможет нанести такой же удар, как на Перекопе?
Мы доложили, что понадобится не менее десяти дней для подготовки. Орудия, особенно тяжелые, тихоходные, подойдут только через трое-четверо суток. Необходимо еще и время для того, чтобы выявить огневую систему противника.
— И не мудрено, — с досадой бросил генерал, — тракторишки-то ваши по пять километров в час ползут.
— И все же, — сообщил я, — половина артиллерии на автомобильной и конной тяге уже этой ночью станет на позиции.
— А могли бы вы завтра к утру поддержать пехоту?
— К утру около пятисот орудий и минометов будут наготове. Конечно, такая спешка может отрицательно сказаться на точности стрельбы. С этими сомнениями мы и пришли с Левиным к командарму.
— Командующий фронтом специально послал меня, чтобы ускорить удар и расширить плацдарм на реке Бельбек. Дело за вами.
Затем Бирюзов говорил о возможных вариантах расширения плацдарма. Он взял топографическую карту, на которой по данным аэрофотосъемки были указаны огневые позиции, опорные пункты, противотанковые рвы, минные поля противника.
— Георгий Федорович, — подошел он к Захарову, — как вы расцениваете вот этот район? — и он указал на высоту 76.9.
— Эта высота меня интересует меньше всего. Она мне ничего не даст. Ведь снова придется прорываться в долину Бельбека, а затем штурмовать Мекензиевы горы. Лучше уж сразу захвачу горы, а с ними и высоту. Кстати, первая позиция на северном склоне уже в моих руках.
— Не отдадут фашисты высоту. А это очень важный форпост крепости — ключ к выходу из Севастопольской бухты… В каком состоянии тринадцатый гвардейский корпус? — поинтересовался Бирюзов.
— Три дивизии Чанчибадзе приводят себя в порядок в Евпатории и Саках.
Мы еще с час разбирали вопросы взаимодействия, обсуждали, как лучше провести операцию и эффективнее использовать штурмовую авиацию 8-й воздушной армии генерала Хрюкина. Потом командарм объявил решение: днем 16 апреля армия после сорокаминутной артиллерийской подготовки четырьмя дивизиями прорывает оборону на фронте Любимовка — Бельбек, имея задачей овладеть Северной стороной Севастополя.
Бирюзов, одобрив это решение, уехал в штаб фронта.
Ночь перед штурмом у артиллеристов прошла беспокойно. Часть батарей еще только подходила к позициям. Некоторая заминка получилась с одним артиллерийским полком — командир не рассчитал, что, чем южнее к Севастополю, тем труднее дороги, круче подъемы. Пришлось тихоходные тракторы заменять «студебеккерами». Как и в Донбассе, тяжелые пушки шли на буксире двух, а иногда и трех машин. К утру полк прибыл на место.
Днем началась артиллерийская подготовка. Чувствовались все-таки поспешность планирования огня и недостаточность пристрелки. Не так интенсивно, как хотелось бы, шло разрушение дзотов и подавление огневых средств противника.
Потом пехота поднялась в атаку. В ее действиях тоже не было такой слаженности и четкости, как на Перекопе. Завязались затяжные бои. Командирам дивизий снова пришлось выдвинуть вперед штурмовые отряды. Артиллерия сосредоточивала удары по особо важным объектам. Все чаще стали появляться в воздухе наши самолеты. Преодолевая сопротивление, дивизии продвигались в сутки по сто — полтораста метров, расширяя плацдарм на северном склоне Мекензиевых гор.
Долина Бельбека стала бело-розовой от цветущих абрикосовых деревьев и яблонь. Наступающие постепенно отвоевывают ее у противника. 54-й и 55-й корпуса вклинились в Севастопольский район и подготовили плацдарм для генерального штурма крепости. Однако на правом фланге роковая высота 76.9 держит под огнем западную часть долины.
Артиллеристы широко развернули разведку. Более трехсот наблюдательных пунктов действуют на фронте в четырнадцать километров, разведчики тщательно изучают оборону врага. Но им не всегда удается обнаружить огневые точки — на склонах Мекензиевых гор зазеленевший кустарник хорошо маскирует вражеские позиции. В таком случае нам помогает воздушная разведка. Опытные дешифраторы по мельчайшим признакам отыскивают на фотосхемах такие трудноуловимые цели, как минометные позиции. Звукометристы день и ночь засекают батареи противника. Артиллерия накапливает разведывательные данные.
Чем меньше оставалось дней до штурма Севастополя, тем беспокойнее становилось в районах «отдыха» 13-го гвардейского корпуса. С утра до ночи в окрестностях Евпатории, Саки трещали автоматы, гремели разрывы мин и противотанковых гранат. То тут, то там раздавалось раскатистое «ура!». Гвардейцы готовились к новым боям на главном направлении.
Во время перерыва я разговорился с новобранцами. Их волновали сведения о якобы непреодолимой немецкой обороне в районе Севастополя. Один солдат сообщил, что вчера в роте кто-то читал интересную книжицу. В ней говорилось, как адмирал Ушаков еще двести лет назад писал: морская крепость Севастополь заложена на такой местности, что ни с моря, ни с суши ее взять невозможно. Да и наши войска в 1941–1942 годах более двухсот дней обороняли Севастополь и гитлеровцев уложили видимо-невидимо. Солдат мыслил логично и потому спросил:
— Можно ли быстро взять нам эту крепость? Пожалуй, нельзя.
Эти сомнения возникли у бойцов после того, как незадачливый агитатор пустил в ход брошюрку, по-видимому изданную еще в начале сорок второго года. Пришлось подробно рассказать о силе наступательного порыва наших воинов, перед которыми не могли устоять вражеские укрепления Миус-фронта и Перекопа, напомнить о том, что мы теперь и технически сильнее немцев.
— И то правда, — отозвался солдат, и в его голосе я уловил уже более бодрую нотку.
— К тому же двести пятьдесят дней обороняли Севастополь наши, — включился в беседу генерал К. А. Цаликов. — А у фашистов кишка тонка, они и неделю там не продержатся.