— Ну, теперь держитесь! В атаку! Ромка, бей их!
Табаня, я повел «Волну» на вражеский «корабль».
Как только мы подошли на длину удочки, Ромка начал свою работу. Удочка свистела в воздухе. Удары так и сыпались на гребцов. Я табанил то правым, то левым веслом, держа «Волну» на безопасном для нас расстоянии. Такого длинного оружия, как удочка, у «англичан» не оказалось.
«Адмирал Нельсон» мужественно защищался и даже ухитрился больно ударить меня по спине кормовым веслом. Но это было пустяком по сравнению с «потерями» противника. Его матросы не могли грести. Они пытались поймать Ромкину удочку руками, пока один из них не ухватился за крючок. Заревев от боли, он упал в шлюпку и больше участия в бою не принимал. Маленький крючок сильно впился ему в руку. «Адмирал» видел, что положение его «флота» скверное. Он прыгнул к веслам и вдвоем с оставшимся, но побитым матросом погреб к берегу.
— Сдавайся, Нельсон! Ты напал на русскую эскадру. Перед тобой адмиралы Сенявин и Ушаков. Мы всегда таких «нельсонов» били и бить будем! — кричали мы.
«Волна», как оса, крутилась вокруг «Ежа». Она заходила и вперед, и назад, и шла рядом. Ромка наносил удары. В конце концов Нельсон не выдержал:
— Хватит. Сдаемся! Игры не понимаете.
— Нападать не будешь! Помни русский флот!
Мы прекратили «военные действия» и, гордые своей победой, продолжали прерванный путь.
— Мы еще увидимся! — закричал вдогонку нам Нельсон. — На обратном пути королевский флот вас встретит!
— Мало получил. Еще хочет! — засмеялся Ромка.
Удочка наша испорчена. Конец у нее обломался, и ловить ею рыбу уже нельзя. Но мы об этом не жалели. Враги были посрамлены.
Миновав Елагин мост, мы увидели яхт-клуб — зеленое деревянное здание с башенкой, почти все скрытое густой листвой деревьев. У берега виднелся лес мачт. Это между плавучими мостками стояли яхты. Одна из них лавировала у самой Стрелки. Белое крылышко паруса то наклонялось, то выпрямлялось. Через несколько минут «Волна» стукнулась о мягкий, обитый парусиной, край мостка. Мы вылезли, закрепили лодку за рым и начали разминать затекшие ноги.
— Давай обедать. Есть хочется страшно, — сказал Ромка.
— Давай. Поедим, отдохнем немного, а там и к заливу выйдем.
Недалеко от места, где мы пришвартовали лодку, прямо на мостках сидели два человека и играли в шахматы. Оба — в белых спортивных костюмах и теннисных туфлях.
Один из них был с черной с проседью бородкой, с такими же усами и широким картофелеобразным носом, на котором сидели круглые роговые очки. Его партнер был значительно моложе, со светлыми, выгоревшими на солнце волосами.
— Тэ-экс! Делаю ход ферзем и объявляю вам шах, дорогой Серафим Владимирович, — говорил нараспев человек в очках.
— Николай Юльевич, вы бы лучше другой ход сделали, а то дело пахнет керосином, — засмеялся светловолосый и, подумав, переставил фигуру.
— Когда одна сторона не знает своего противника, то она всегда проигрывает. Мат! — неожиданно сказал Николай Юльевич и повернулся к нам. Серафим Владимирович стал молча собирать шахматы. Мы с Ромкой только что начали уничтожать наши продовольственные запасы.
— Приятного аппетита! — взглянув на нас, сказал Николай Юльевич. Из-за очков смотрели черные веселые и очень блестящие глаза. — Откуда изволили прибыть?
— Мы с Мойки, — ответил я, прожевывая картофелину.
— Ого! Издалека, значит. А это что, ваше судно? Разрешите посмотреть?
— Пожалуйста, посмотрите, — с гордостью разрешил Ромка.
Николай Юльевич подошел к «Волне», внимательно осмотрел ее, подергал за форштевень так, как будто бы ожидал, что он должен отвалиться, и одобрительно покачал головой.
— Великолепно! Серафим Владимирович, вы только посмотрите на это чудо двадцатого века, — сказал он, обращаясь к своему партнеру, который тоже подошел к «Волне». — Так как же вы на этой посудине плаваете? — повернулся снова к нам Николай Юльевич.
— Как? Да так просто и плаваем, — обиделся Ромка.
— И под парусами? Не переворачиваетесь? Ведь только подумать надо — с Мойки! Куда же направляетесь? Не в Петергоф ли случайно?
— Пошли бы и в Петергоф, если б остойчивость лучше была. Валкая она очень, — ответил я серьезно, польщенный вниманием этого солидного человека. — А пока так, до взморья решили дойти.
— Молодцы, право, молодцы! Я же всегда говорил, что стремление к морю и флоту у наших мальчиков огромно. Какое же должно быть это стремление, если эти два «мореплавателя» буквально на корыте — два шпангоута, три доски и киль — делают поход черт знает откуда! И готовы были бы идти в Петергоф, да, видишь ли, остойчивости не хватает! — возбужденно говорил Николай Юльевич.
Мы стояли и ничего не понимали. А Николай Юльевич закурил и продолжал более спокойно:
— Это называется тяга к морю. Это будущие моряки. И не на таких корытах им нужно учиться, а вот, вот что нужно развивать. — Он показал рукой на стоявшие у мостков яхты. — В советское время возможно построить много судов, привлечь на яхты наших мальчиков. Да что ты молчишь, как дерево? — вдруг сердито закричал он на неподвижно стоявшего Серафима Владимировича.
— Я слушаю, Николай Юльевич, и вполне с вами согласен, — почтительно ответил тот.
В этот момент на мостках появился вахтенный яхт-клуба с повязкой на рукаве и в белой фуражке-капитанке:
— Ну-ка, товарищи, отваливайте отсюда. Здесь швартоваться посторонним запрещается.
— Нет, нет, подождите. Пусть постоят. Это не посторонние. Это мореплаватели. Кроме того, я не кончил с ними еще разговаривать, — сказал Николай Юльевич.
Вахтенный козырнул и поднялся на берег.
— Наверное, моряками хотите быть? — продолжал Николай Юльевич. — А поменяли бы вашу «Волну» вот, например, на такое судно? — Он указал на одну из яхт.
Это было лакированное изящное судно с высокой мачтой и белой рубкой.
— Как это — поменять? — удивленно спросил Ромка.
— Ну так. Являться сюда в клуб и выходить на этой яхте в море.
Ромка опустил глаза и ничего не ответил. Зато я радостно выкрикнул:
— Еще бы! Конечно, хочу. Хоть сейчас. И сюда можно будет приходить каждый день? И выходить в море?
— Приходить можно каждый день. А в море — когда командир прикажет. У нас дисциплина. Самостоятельно, конечно, пока выходить нельзя будет. Так хотите?
— Хотим! — за двоих ответил я.
Николай Юльевич достал из кармана записную книжку и карандаш, вырвал из книжки листок бумаги и что-то написал на нем размашистым непонятным почерком.
— Вот, — протянул он мне свернутый вчетверо листок, — завтра у Елагина моста встанет яхта под названием «Орион». Самая большая яхта в Ленинграде. Подойдите к ней, покричите шлюпку. Она вас доставит на борт. Записку эту передадите Бакурину Льву Васильевичу.
Он уже будет знать, что с вами делать. А пока до свиданья. Пойдем-ка к дому, Серафим Владимирович. — И они стали подниматься на берег.
Все было как в сказке. Вот она начинается, настоящая морская жизнь! Мне ее обещал уже не какой-то матрос с «Трансбалта», а… А кто же, действительно, этот человек? Надо спросить на всякий случай, чтобы снова не попасть впросак.
— Ромка, погоди минуточку.
Я добежал до вахтенной будки и вежливо спросил у вахтенного:
— Скажите, пожалуйста, кто этот в очках, с которым мы сейчас говорили?
— Это? Николай Юльевич Любавин. Мастер спорта.
Вот оно что! Ну, такой человек обмануть не должен. Я сбежал вниз к Ромке:
— Знаешь, Ромка, кто этот в очках? Мастер спорта!
— Ну и пусть!
— Что «ну и пусть»? — не понял я.
— Пусть он себе мастер спорта. Чего ты так обрадовался?
— А ты что? Не рад разве его предложению? Завтра ведь на яхту пойдем? — в свою очередь спросил я.
Ромка молчал.
— Мне его предложение не нравится, — наконец сказал он.
— Почему же?
— А «Волна»?
— Что «Волна»? «Волну» вытащим во двор или продадим.
— Нет, Гошка. — Ромка сердито посмотрел на меня. — «Волну» продавать я не буду. Конечно, ты пайщик, я тебе твой пай верну. Продам что-нибудь и верну. Тут я сам себе хозяин. Когда захочу, тогда и поеду. Хочу под парусом, хочу на веслах. В любое время. Рыбу можно ловить. А здесь на яхте что? Слышал, он сказал: «дисциплина», «самостоятельно нельзя», «командир прикажет»! — Ромка сплюнул за борт.
— Так ты, значит, завтра не пойдешь на «Орион»?
— Не пойду. И тебе не советую. Плавали бы на своей «Волне». Сами хозяева.
Я был огорчен. Как же так? Думали вместе плавать, о море мечтали, и вдруг Ромка не хочет. Другого такого случая не будет.
— Знаешь, Ромка, ты не моряк! Ведь сколько раз говорили, что в море хотим, думали быть моряками, а теперь отказываешься. Здесь мы и подучиться сможем настоящему морскому делу, а ты не хочешь.
— Ну, уж ты известный моряк! Не пойду я на яхту. Не уговаривай. А насчет пая не беспокойся — верну.
— Я и не боюсь. Ты не торопись с этим. Плавай на «Волне», если уж так решил, а у меня теперь времени не будет. Только зря ты это…
— Ну не уговаривай, не уговаривай, — грубо оборвал меня Ромка. — Давай поехали.
Я не ответил. Мне было обидно и грустно. К заливу идти уже не хотелось. Решили возвращаться домой. Ветра не было, и пришлось идти на веслах. Против течения грести было тяжело, и, хотя мы часто менялись на веслах, «Волна» продвигалась вперед медленно. Плыли молча.
Было уже поздно, когда, усталые и измученные, мы причалили к спуску. Здесь разобрали наши вещи и стояли, не зная, что сказать друг другу. Ромка взял ключ от лодки и весла. Обычно они хранились у меня. Я решил сделать последнюю попытку.
— Может, все-таки пойдешь, Рома? — спросил я.
— Нет, — сухо ответил он и пошел к дому.
А у меня завтра начиналась новая жизнь. Какая-то она будет?
Глава третья
Все важное и большое, что случалось в моей жизни, не могло пройти мимо матери. Я подробно рассказал ей о моей встрече с Любавиным. Мама, как обычно, выслушала мое сообщение внимательно и дружелюбно. Высокая, стройная, с большими карими глазами, которые могли быть то ласковыми, то строгими, то веселыми и насм