Штурман дальнего плавания — страница 46 из 98

Это «всадники океана». Любимый спорт на Гавайях. Мы садимся и любуемся этим красивым зрелищем.

Большая сноровка нужна, чтобы оседлать волну.

Слева от нас синеет мыс Даймонд. На нем загорается свет. Проблески и затемнения. Это маяк указывает вход в Гонолулу идущим в океане судам.

Гавайи благоухают запахами цветов и моря. Всходит луна. Мы, как зачарованные, идем по серебряным от лунного света аллеям.

«Земной рай»… Для кого? Только не для гавайцев, которых осталось всего двенадцать тысяч на всех островах…

11

Усталые, мы возвратились на пароход. Там меня ждала радость. Агент привез письма. Для меня пришло два от Жени. Я долго носил их в нагрудном кармане, — хотелось остаться одному. Только ночью, когда Сашка уже сладко спал, я вскрыл конверты и с волнением начал читать ровные, мелко написанные строки:

«Здравствуй, Игорек!

Пишу прямо на Гавайские острова, так как думаю, что в Панаму мои письма запоздают. Ой, как ты далеко забрался! Я уже воткнула булавку с красным флажком в центр Тихого океана. Так я отмечаю твой путь. Наверное, очень интересный город Гонолулу? Как бы мне хотелось посмотреть! Папа тоже заинтересован твоим рейсом, и мы с ним читаем в энциклопедии о всех местах, куда заходит твой пароход.

Школу я окончила. Все оценки «хорошо», только попались две «удочки», как и следовало ожидать, по математике и черчению.

Теперь готовлюсь к экзаменам в педагогический институт. Читаю массу книг. Вспоминаю все, чему учили в школе. Страшно боюсь экзаменов. Знаешь, какой огромный конкурс — по три человека на место! Но все равно я поступлю. Чего бы мне это ни стоило. Буду заниматься день и ночь. Литературное отделение — это моя мечта. Да ты этого не понимаешь, наверное, «грубый моряк»? Не обижайся, я шучу.

Все звонят мне по телефону, приглашают развлечься, но я всем отказываю. Некогда. Потом наверстаю. Папа мне поет: «Чем крепче нервы, тем ближе цель». Это из какой-то глупой песенки, но, по-моему, правильно.

Как идут дела у тебя? Судя по твоим письмам, товарищи тебе попались хорошие. Очень мне нравятся Журенок и Чулков. Но больше всех мне нравится ваш капитан. Какой он решительный и какой хороший человек! Вот, Игорь, с кого надо брать пример.

Занимаюсь я вместе с одним мальчиком из нашего класса. Помнишь, я тебе про него рассказывала? Валерий Стеценко. Он тоже идет в педагогический. Он очень способный и, конечно, сдаст без труда. В перерывах между занятиями мы говорим с ним на разные темы. Какой-то странный у него взгляд на жизнь. Всюду быть первым! Вот его лозунг. А по-моему, это карьеризм. Он и держится со всеми свысока. Только ко мне «снисходит».

Папе Валерий не нравится. Он говорит, что Валерий неискренний, хотя и старается показать себя с хорошей стороны.

Ну хватит. Заболталась. Пиши обо всем и чаще. Я твои письма получаю с удовольствием и жду их с нетерпением.

Женя».

Это письмо было совсем не таким, какого я ждал. Меня даже кольнуло в сердце. Чего это Женя уделяет так много внимания какому-то Валерию! Сразу видно, что он эгоист. Зачем с ним заниматься вместе? Что, Женя без него не справится с экзаменами? А то, о чем я просил написать, она забыла…

Читаю второе письмо. Вот его я ждал с таким нетерпением. В нем Женя писала:

«…Когда я выхожу на набережную Невы и слышу гудки пароходов, то всегда думаю о тебе, Игорь. Где-то в огромном океане плывет «Гдов». Может быть, там шторм и вам грозит опасность? Может быть, тебе тяжело и плохо? Мне хотелось бы помочь тебе чем-нибудь. Но что я могу за тысячи километров? В своем письме ты просишь ответить на твои три вопроса. Твое письмо лежит передо мной. Я отвечаю:

1. Да, я очень хочу видеть тебя.

2. Нет, мне никто не нравится.

3. Я уверена в том, что ты будешь штурманом. Мне кажется, что у тебя есть воля к победе и ты человек целеустремленный. Чувствуется по твоим письмам, что ты любишь море и работа на судне тебе нравится. А это главное.

Ну что, ты доволен? Я ответила тебе честно, можешь не сомневаться. Я всегда говорю правду.

У меня все по-старому. Много занимаюсь. Чувствую себя сейчас увереннее. Иногда вместе с Ириной ездим на Кировские острова. Погода у нас стоит чудесная.

Да, совсем забыла. Хочу тебе рассказать одну историю. С Валерием поссорилась окончательно. Он как-то сидел у меня вечером, потом взял мою руку и сказал, что он меня любит и мы могли бы пожениться после окончания института. Я рассердилась и сказала, что я его не люблю и вообще чтобы он не говорил такие глупости. Тогда он презрительно посмотрел на меня и сказал: «Ты вообще привлекательна только внешне, а так многого из себя не представляешь. Была бы честь предложена». Теперь он больше ко мне не заходит. А я очень рада. Ну, все это пустяки.

Когда же мы с тобою наконец увидимся? У меня такое впечатление, что мы не видались много лет. Желаю тебе счастливого плавания. Приезжай скорее.

Женя».

Я готов был петь от радости. Такие письма не пишут людям, к которым относятся безразлично. Женя думает обо мне, ждет. А с этим Валерием она правильно поступила. Подумаешь, какой жених нашелся!

Я вытащил бумагу и, несмотря на позднее время, начал писать Жене ответ. Я писал ей о том, как рад был ее письмам, об урагане, о голубых Гавайях и снова о том, как я скучаю по ней. Письмо вышло длинное и сбивчивое.

Засыпал я совершенно счастливым.

12

«Гдов» пришел во Владивосток сильно потрепанный океанским штормом. Здесь ему предстоял ремонт и подъем на док для осмотра подводной части. Рейс был закончен.

Мы прошли около двенадцати тысяч миль. Андрей Федорович остался доволен командой. Он говорил об этом на собрании, устроенном перед приходом в порт.

Капитан сказал: «Спасибо, товарищи. Вы вели себя мужественно в тяжелые минуты. Теперь надо отдать все силы на проведение скорейшего ремонта. Знаю, всем вам хочется домой, и мне тоже. Чем скорее закончим ремонт, тем скорее будем дома».

Отчасти мы были довольны стоянкой во Владивостоке. Все соскучились по родному берегу. Хотелось побывать в кино, погулять по улицам, где везде слышится русская речь, отдохнуть от качки и тропической экзотики.

Владивосток красивый город. Особенно, если смотреть на него из бухты Золотой Рог.

Улицы поднимаются ступенями и наступают на синие сопки. Много зелени. Внизу расположен порт. Причалы, краны, суда, пришедшие из разных стран. В бухте суетятся буксиры и катеры. И все это залило ярким, но пока еще холодным весенним солнцем.

После выгрузки «Гдов» перетянули в завод, и у нас началась береговая жизнь. Мы обивали ржавчину с корпуса и надстроек. От этой работы еще долго стоял шум в ушах. Целый день семь кирок усердно стучали по железу. Дело подвигалось быстро. Вечерами мы ходили в город. У многих очень быстро завелись знакомые.

Я же скучал и отклонял все предложения товарищей повеселиться. После получения последнего письма в Гонолулу все мои мысли были в Ленинграде, с Женей. Мне никого не хотелось видеть, кроме нее, и все девушки слились в безликую массу. Мне была нужна «Голубая звездочка» — так мысленно называл я Женю. Это сравнение мне очень нравилось.

Однажды, возвращаясь из кино, я решил зайти в Интернациональный клуб моряков. Там собирались моряки всех наций со стоящих в порту судов.

Клуб имел прекрасную библиотеку, комнаты отдыха, танцевальный зал и маленький уютный ресторанчик-столовую в первом этаже.

В клубе встречались друзья, пришедшие в порт на разных судах, из разных точек земного шара.

Предъявив свою мореходную книжку дежурному у входа, я поднялся по мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой, и заглянул в читальню.

Несколько иностранцев молча рассматривали журналы. Из зала доносилась приглушенная музыка. Я направился туда.

Первый, кто попался мне на глаза, был расфранченный Сахотин, танцевавший с хорошенькой накрашенной девушкой.

Он делал какие-то особые, виртуозные па, то медленно, с приседаниями водя партнершу, то вихрем носился по залу, тесня остальных танцующих.

Несколько моряков, по виду греков, стояли кучкой и с восхищением смотрели на Сахотина. Сам он наслаждался производимым впечатлением и гордо поглядывал по сторонам. Девушка танцевала хорошо, но лицо ее было безжизненным и напоминало лицо восковой куклы.

Я обрадовался этой встрече. Герман расскажет мне все новости о Ленинграде и мореходке. Когда танец прекратился, иностранцы захлопали. Сахотин самодовольно раскланялся и, держа под руку девушку, направился к выходу.

Я пошел ему навстречу.

— А, Микешин! Здорово. Какими судьбами? — удивленно приветствовал меня Сахотин. — Все тянешь лямку на своей «грязнухе»? Матрос?

— Матрос. Только не на «грязнухе», а на пароходе «Гдов». А ты где и какими судьбами? Капитаном, наверное? — съязвил я.

— Аллочка, познакомься! — не отвечая на мой вопрос, обратился Сахотин к своей даме. — Мой бывший соученик Игорь Микешин.

— Алла, — проговорила девушка и подала мне руку пирожком.

— Прости, Аллочка, мне нужно сказать Игорю два слова. Минутку.

Сахотин отвел меня в угол и зашептал в ухо:

— Я ей представился третьим помощником с «Каменец-Подольска». Я там практикантом. Смотри не проговорись. Мировая чудачка! Так смотри!

— Ладно, — засмеялся я, — ты все такой же очковтиратель!

— Ну, Гошка, брось. Встречу нашу надо отпраздновать. Пошли, — примирительно проговорил Сахотин и потащил нас вниз.

Мы уселись за столик в почти пустом ресторанчике. Обычно скуповатый, Сахотин, к моему удивлению, разошелся. Он заказал бутылку шампанского, фрукты и шоколад. Когда вино было разлито по бокалам, Герман торжественно произнес:

— Выпьем за красивую жизнь и любовь, Правда, Аллочка? Тебе здорово не повезло, Микешин. Впрочем, ты сам виноват. Можешь благодарить своего корешка Ромку Сергеева и иже с ним. Плохой он тебе друг оказался. Сам-то он хитрован. Плавает сейчас на Лондонской линии штурманским учеником. Он штурманским, а ты матросом. Ясно?