— Сегодня воды не будет. Насос ремонтируют, — сказал Микешин боцману, который ждал старпома в его каюте.
Герджеу безнадежно махнул рукой:
— Вечно у нас так! Механик издевается, а мы только утираемся. Он и вас собирается подмять, как подмял прежнего старпома…
Это было совсем обидно. Престиж Микешина заколебался. Боцман, что-то ворча себе под нос, ушел. «Нет, надо поставить Курсака на место. И сделать это должен я», — думал Игорь.
Вскоре пришел Чумаков. Он заметил недовольный вид Микешина и, улыбнувшись одними глазами, спросил:
— Познакомились и сразу же поссорились?
— Да, типчик, — хмуро ответил Микешин.
— Хороший парень, — неожиданно заключил Чумаков. — Насчет воды он прав. Неаккуратно обращаются. А разговаривать он действительно не умеет. Ну, надеюсь на вас, Игорь Петрович.
— Нет, уж если вы считаете, что он «хороший парень», так и воспитывайте его сами. Я администратор.
— Каждый администратор должен быть воспитателем, — серьезно сказал Чумаков. — Особенно на комсомольском судне. Но не в этом сейчас дело, Игорь Петрович. Давайте здраво оценим создавшееся положение. Сегодня Курсак закрыл воду, завтра вы запретите давать завтрак ночной вахте мотористов, послезавтра Курсак не даст механика для того, чтобы отремонтировать краскотерку… Пустое самолюбие. Не напоминает ли это вам ссору Ивана Никифоровича с Иваном Ивановичем? А дело ведь страдать будет.
Микешин молчал, а Чумаков не торопясь закурил и продолжал:
— Вы находитесь в выгодном положении, Игорь Петрович. Вы человек новый и можете все поставить по-другому. Во многом был виноват и прежний старпом. Сейчас Курсак ждет перемен, я знаю это, а получается опять все по-старому. Подумайте, Игорь Петрович, как лучше подойти к механику. А парень он хороший, увидите сами.
Игорь и сам понимал, что дальше так продолжаться не может: надо налаживать отношения. Он решил переменить свое поведение.
На следующий день утром Микешин пошел к стармеху. Увидев штурмана, Курсак насторожился и приготовился к нападению, но Игорь как ни в чем не бывало поздоровался и сел на диван:
— Иван Федорович, я к вам. Никак не могу найти в чертежах, где находятся спускные пробки шпигатной системы от пассажирских ванн.
Видимо, Курсак не ожидал, что старпом обратится к нему за помощью. Он как-то сразу переменился и даже просиял:
— Сейчас, чиф, найдем. Какие, говорите, пробки?
Через полчаса Курсак и Микешин в рабочих комбинезонах лазили в трюме, и механик с увлечением показывал Игорю всю сложную систему шпигатного трубопровода.
Отход «Тифлиса» был назначен на двадцать три часа. Догружали последний трюм. С полудня Микешин объявил морские вахты. Боцман и матросы еще днем закончили последние приготовления к отходу. После ужина на судне воцарилось то особое спокойствие, когда с берегом все порвано, а в море еще не вышли. Все дела сделаны; остается ждать команды «по местам».
Игорь с некоторым волнением десятый раз, наверное, проверял в памяти, все ли он сделал. Кажется, все. Команда на борту. Машина готова. Три трюма закрыты. Стрелы закреплены. Через несколько часов он позвонит капитану и доложит, что пора ему прибыть на судно и подписать грузовые документы. Микешин еще раз обошел теплоход, заглянул в каюты; почти везде люди отдыхали.
Он вошел к себе и, устало потянувшись, прилег на диван, но тотчас же услышал в коридоре приглушенные голоса и робкий стук в дверь.
— Войдите! — крикнул он, вставая.
На пороге стояли четыре матроса. Все четверо были одеты в пальто и шляпы.
Игорь нахмурился и строго посмотрел на матросов.
— Куда это вы собрались, товарищи? — холодно спросил он. — Вы же знаете, что объявлены морские вахты и сход на берег прекращен. Скоро уходим в море.
— Игорь Петрович, разрешите сказать за всех, — начал маленький Александров, выступая вперед. — Тут дело такое… У него сегодня день рождения. Все мы приглашены. Жены наши там уже. А мы… мы думали, что отход задержится… Разрешите сойти на берег, будем к отходу минута в минуту.
— Придем, Игорь Петрович. Честное слово! Когда только скажете! — заговорили матросы все сразу.
Отпустить четырех человек за несколько часов до отхода на берег в гости, где будут пить вино? Ни за что! А вдруг опоздают или приедут пьяными? Скандал на все пароходство. Опозорят на всю жизнь.
— Нет, товарищи, нельзя. Разденьтесь и идите отдыхать.
— Игорь Петрович! Мы очень просим. Разрешите. Мы же свободные до завтрашнего утра. Насчет выпивки не бойтесь. Все будет в порядке.
— Не могу, — твердо сказал Микешин.
Лица матросов помрачнели. Они топтались на месте, ожидая, не переменит ли старпом своего решения.
— Так не пустите, значит? — наконец зло спросил Александров. — Эх, плохо вы нас знаете, товарищ старший помощник… Пошли спать, ребята!
И матросы ушли.
А Игорь почувствовал в словах Александрова такую обиду, такое чувство оскорбленного достоинства, что заколебался.
Матросы хотят, чтобы им доверяли. Он же сам в прошлом матрос. Значит, боится? Да, но ведь он не знает этих людей. Они могут подвести. А если бы он был на их месте? Подвел бы? Нет. Надо поверить. Тогда он будет знать, чего стоят их обещания.
Микешин вышел на палубу и приказал вахтенному позвать Александрова. Через минуту все четверо снова стояли в каюте старпома.
— Не успели еще раздеться? — спросил Игорь, смотря на мрачные лица матросов. — Я решил вас отпустить…
Матросы радостно заулыбались:
— Правильно, Игорь Петрович, спасибо!
— Только вот что. Явитесь лично ко мне точно в двадцать два часа и смотрите, чтобы ни-ни…
— Есть!
Когда матросы ушли, Микешин удовлетворенно подумал, что поступил правильно.
В девятнадцать часов приехал Дрозд. Игорь встретил его у трапа:
— Только что хотел звонить вам, Виталий Дмитриевич…
— Мне позвонили из Разноэкспорта и просили быть к двадцати часам. К отходу все готово, команда на борту?
— Кажется, все. Команда тоже вся. Правда, я отпустил четырех человек ненадолго.
Дрозд удивленно поднял лохматые брови и, ничего не сказав, пошел к себе.
Микешин почувствовал, что капитан не одобрил увольнение матросов на берег перед отходом, и оценил его молчание. Дрозд мог сделать замечание. Оно было бы справедливым.
Кажется, все же Игорь поступил легкомысленно.
Без четверти десять старпомом овладело беспокойство.
Матросы еще не возвратились. Игорь зашел в каюту к боцману. Герджеу сидел за столом и, надев очки, читал.
— Николай Афанасьевич, кажется, я попал в неприятную историю. Отпустил четырех матросов на берег. Пора бы им вернуться, а их все нет. Не задержали бы отход.
Боцман отложил книгу и уверенно сказал:
— Придут. До какого часа отпустили?
— До двадцати двух.
Герджеу взглянул на ручные часы:
— Сейчас явятся. Эти ребята надежные…
Ровно в двадцать два часа к трапу подкатило такси и из него вылезли матросы.
— Прибыли точно, Игорь Петрович! — доложил Александров, увидев старпома на палубе.
— Молодцы! — вырвалось у Микешина. — С вами можно иметь дело!
— Конечно, можно. А как вы думали? — засмеялся Александров. — Правда, уходить не хотелось, но раз дали слово — надо держать. Мы вам не нужны, Игорь Петрович?
— Нет, пока можете идти отдыхать.
Матросы ушли, а Микешин подумал, что теперь на этих четырех человек он может положиться. И вообще надо побольше доверять своей команде. Надо ее знать…
Путь из Ленинграда в Лондон для команды «Тифлиса» был хорошо знаком: постоянные курсы, те же самые маяки и берега. Если погода благоприятствует, можно с точностью до часа рассчитать время прихода в порт. Плавание «по столбам» — так иронически называли моряки с «трампов» работу на пассажирских судах.
Рейс «Тифлиса» проходил спокойно. Пассажиры чувствовали себя превосходно, не испытывая никаких неудобств, а подчас и забывая, что они находятся на судне…
Вечером Микешину позвонил Дрозд и попросил подняться к нему. Старпом застал в капитанской каюте Чумакова и Курсака. Механик сидел нахохлившись, в неестественно напряженной позе и смотрел в сторону. Он напоминал обиженного мальчишку.
В каюте пахло душистым кофе. На столе, покрытом белой скатертью, стояли чашки, кофейник, сливки, печенье, лежали сигары и папиросы.
— Пожалуйста, — проговорил капитан, протягивая Микешину чашку, когда тот уселся в кресло. — Мне хотелось поговорить со всеми вами в неофициальной, так сказать, обстановке… Вы знаете, что мы вступили в соревнование с другими судами. Борьба идет за «голубой вымпел», который будет вручен лучшему судну бассейна. Я считаю, что мы имеем все шансы получить его. Что вы скажете, Константин Илларионович?
Чумаков помешал ложечкой кофе и уверенно указал:
— По-моему, да!
— А какое ваше мнение, Иван Федорович?
Стармех пожал плечами и, не поворачивая головы, угрюмо ответил:
— Что я могу сказать? Состояние машины вы знаете. Она не подведет. А вот насчет чистоты — плохо. Давно надо мыть машину, да руки не доходят. Других работ много…
— Да… Комиссия не простит грязи. Тут мы можем про играть. А что вы все-таки намерены предпринять?
Курсак вскипел:
— Что что? Ничего, Виталий Дмитриевич. Вы же сами знаете, что мы должны делать в первую очередь! Понимаю, что и чистота нужна… — механик торопливо отхлебнул из чашки. Видно было, что самолюбие его жестоко страдало. У него, у Курсака, и что-то не в порядке!
— Жаль, Иван Федорович. Ведь из-за этого команда лишится премии.
— Ну не только из-за этого. На палубе тоже много хвостов…
— Как, Игорь Петрович, у вас?
— Есть, конечно, но не так уж много. К подведению итогов мы все сделаем.
Дружеский разговор не клеился. Все молча пили кофе. Наконец Чумаков сказал:
— Слушайте, Игорь Петрович, а не могли бы вы своих людей дать на мойку машины? Устроить такой общий аврал, а?