Микешин валится на койку. Ему даже не хочется есть. Только бы лежать, не чувствовать на шее веревочного ярма…
Чумаков (он, как один из слабых, оставлен для обслуживания лагеря) садится на край койки:
— Устал, Игорь? Поел бы…
Микешин отрицательно качает головой. Он лежит с закрытыми глазами, и ему кажется, что сердце его расширяется, заполняет всю грудь и останавливается. Какое отвратительное чувство!..
Через месяц Шульц привык к своим «лошадям». Теперь он спокойно заходил в дома, оставляя моряков на улице.
На бойне Шульц брал мясо для охраны и собак. Однажды, когда он сдавал документы в застекленной конторке, а телега стояла во дворе бойни, к морякам направился коренастый, рыжебородый мясник с маленькими голубыми глазами. Запачканными кровью руками он вытащил из-под кожаного передника кусок коровьего вымени, бросил его на телегу, улыбнулся и прошел дальше…
Вечером в Риксбурге устроили пир: ели суп из вымени.
На следующий день мясник снова поджидал их. Как только Шульц пошел в контору, рыжий вышел из убойного зала, протянул Косте коровье легкое и сказал:
— На фронте у русских хорошо. Нацисты отступают. Я слушаю радио.
Это была первая правдивая информация, проникшая в лагерь. Ее передали по всем комнатам, сохранив в тайне источник.
Игорь с нетерпением ждал встречи с мясником.
Теперь Рыжий Франц, как прозвали его моряки, сообщал новости регулярно.
За слушание вражеских передач полагалась смерть. Франц знал об этом. По гитлеровским законам ему полагалось несколько смертей: за слушание радио, за помощь интернированным, за хищение мяса. Но Рыжий Франц, как потом узнали моряки, был настоящим патриотом, ненавидел фашистский режим Гитлера и не боялся смерти.
Рыжий Франц был настоящим, преданным другом.
В газетах появились сообщения о победах немцев под Сталинградом. Рыжий Франц предупредил:
— Не верьте газетам. Все наоборот. Паулюс окружен.
Гитлеровцы долго скрывали разгром своих армий под Сталинградом. Только спустя три недели после сообщения Рыжего Франца о победе русских моряки увидели развешанные в городе траурные флаги.
Немцы ходили хмурые, со скорбными лицами. У многих на рукава был повязан черный креп. Микешин предположил, что умер кто-нибудь из руководителей национал-социалистской партии, но, прислушавшись к разговорам на почте и уловив несколько раз слова: «Сталинград», «окружены», «погибли», — понял, в чем дело.
В полученных Шульцем газетах были напечатаны статьи, обрамленные черной каймой. Солдат, неразговорчивый более чем обычно, посматривал на моряков как-то по-новому: с опаской и удивлением.
Вечером, в шесть часов, Гитлер выступил по радио. Он объявил траур по всей стране. Все, кто понимал немецкий язык, прослушали эту речь почти полностью, — подавленные, застывшие у репродуктора офицеры забыли закрыть окна в комендатуре.
С этого дня в отношении немцев к интернированным произошло какое-то неуловимое изменение. Не то чтобы гитлеровцы стали добрее или мягче. Нет. Они остались прежними, но начали замечать моряков.
Чувство неуверенности в исходе войны появилось даже у самых закоренелых завоевателей. «Блицкриг» не состоялся, русская армия существует и побеждает. Значит, это не разрозненные группы обессиленных людей, бредущих по сожженным полям, как говорил раньше фюрер. И кто знает, чем все кончится. Может быть, эти моряки еще окажутся «наверху», если их раньше не уничтожат. А тогда…
— Вот теперь бы второй фронт! Ударить бы их с запада, — скрипя зубами от нетерпения, говорили интернированные. — И чего медлят союзники!
О втором фронте мечтали давно. Но проходили месяцы, годы, а второго фронта не было, и теперь редко кто вспоминал о нем.
Микешин как-то шепнул Рыжему Францу: «Как там с высадкой на западе?» Немец презрительно и безнадежно махнул рукой…
Ежедневно заезжали в булочную Майера. Шульц заходил в лавку, брал хлеб для солдат и любезничал с толстой фрау Майер, через витрину наблюдая за «упряжкой». Моряки обычно сидели на каменных столбиках у тротуара и отдыхали.
Однажды во время стоянки в окне второго этажа примыкавшего к булочной домика показалась молодая женщина. Она протирала стекла и изредка поглядывала на интернированных. Из калитки вышла девочка, держа в руках небольшой пакет. Женщина в окне заволновалась, высунулась до половины, оглядела улицу. На ней было пусто; только у перекрестка виднелся человек.
— Ну, Иоганна, скорее, — негромко сказала женщина девочке.
Иоганна положила пакет у калитки и убежала в дом. Микешин поднял глаза. Женщина спряталась за портьеру и улыбаясь показала на пакет. Игорь понял и небрежно, как мусор, сбил ногой пакет под телегу.
— Бери незаметно, — шепнул он Линькову.
Пакет развернули в лагере. В нем были хлебная карточка, несколько сигарет и кусок белой булки.
Хлебные карточки, попадавшие в руки «лошадям», в субботу отдавали работавшим в городе, а они через «своих» солдат покупали хлеб и через неделю приносили его в лагерь.
С этого дня установилась невидимая связь с женщиной со второго этажа. Когда телега останавливалась у булочной Майера, она выходила подметать или мыть тротуар перед домом. В сточную канавку выметались со двора сигареты, хлебные карточки, завернутые в бумагу куски сахара.
Маленького роста, кругленькая, с короткими руками и ногами, с молодым миловидным лицом, она напоминала шарик.
Моряки ласково называли ее Кубышечка.
Часто по возвращении «упряжки» в лагерь Вюртцель делал «лошадям» беглый обыск, но никогда ничего не находил, так искусно прятали моряки свою добычу на себе или в телеге под днищем.
…Приближалось рождество. Погода испортилась, и подъем в замок стал еще труднее. На дороге лежало месиво из мокрого снега и грязи. Ноги вязли. Разбитые ботинки пропускали воду, а в колодках ходить было нельзя: сразу же появлялись кровавые мозоли.
Все опротивело. У Микешина снова появилась мысль о побеге. Убить Шульца в лесу на горе и уйти? Но куда они пойдут в этой одежде? Каждый мальчишка узнает в них пленных… Нет, этот план не годится. Надо бежать в гражданских костюмах; кое у кого они остались. Время только теперь неподходящее. Надо подождать лета.
Вартенбург готовился к празднику. По улицам проносили елки. В колбасных и булочных готовили разные вкусные вещи, — их выдадут дополнительно по карточкам. Вартенбургские домики принарядились, сияли вымытыми стеклами и белоснежными занавесками. Иногда из-за открытых форточек слышались звуки музыки. Страшная рука войны пока еще не коснулась этого тихого, затерянного среди зеленых холмиков города. Здесь не упала ни одна бомба.
В сочельник телега задержалась в городе до вечера: почта запоздала. Пришло много посылок для солдат. Шульц, ругаясь, заполнял извещения. Сегодня он особенно злился: у него собрались гости, а он опоздал к праздничному столу. Сакраменто!
Моряки стояли на улице, поеживаясь от пронизывающего холодного ветра. Начало подмораживать.
— Когда же все это кончится, — с тоской сказал Линьков, взглянув на темное небо с застывшим в нем светлым серпом месяца. — Так хочется попасть в теплую комнату, хорошо одеться, побриться, посидеть среди чистых и нарядных людей, послушать музыку…
Никто не ответил Линькову. Слишком далеки были они от всего этого, — грязные, голодные, замученные, в хлюпающих ботинках…
Торопливо проходили запоздалые прохожие, пряча лица в поднятые воротники пальто. Мимо моряков прошмыгнула маленькая фигурка, закутанная в платок, и в телегу упала коробка.
— Кубышечка! — узнал Микешин, но женщина уже скрылась. Коробку спрятали под днищем телеги.
Любопытство было так велико, что, вернувшись в лагерь, моряки сразу же вскрыли коробку. В ней лежал настоящий сдобный кекс с изюмом, хлебные карточки, сигареты и кусочек картона, на котором акварелью была нарисована елка с зажженными свечами и слова: «Счастливого рождества». Внизу была сделана приписка: «Война скоро кончится. Надейтесь».
— Смелая женщина, — сказал Чумаков Игорю. — Она рисковала многим. У нас есть друзья в Вартенбурге.
Да, среди жителей Вартенбурга у моряков были друзья. Работавшие в городе рассказывали, что везде находились немцы, которые, несмотря на опасность для себя, старались облегчить жизнь моряков, чем-то помочь им, передать правдивую информацию.
Через два дня, когда телега стояла у булочной Майера, Игорь, Линьков и Кириченко бросили под калитку Кубышечки ответную посылку. В нее положили акробата на палочках для девочки и деревянный кораблик «Свобода», с запиской: «Мы вас не забудем. Желаем счастья».
Весна наступила ветреная и дружная. Снег стаял за три дня. Дороги быстро подсохли, зазеленела трава. На деревьях лопались почки, солнце все чаще заглядывало через решетки в камеры. Даже мрачный Риксбург посветлел. Краски стали ярче и веселее. Легко дышалось горным чистым воздухом. Люди делались жизнерадостнее: под солнцем согревалась кровь, остывшая за зиму, мозг работал живее.
Микешиным овладело беспокойство. Теперь, вернувшись из города, он не ложился отдыхать, как делал это зимой. Наскоро съев свой обед, Игорь выходил на плац и садился на скамью у стены замка. Теплые лучи согревали бледную кожу, Игорь вдыхал аромат леса, прилетавший из-за стены, и мечтал о побеге. Ему мерещились тропинки и заросли, — там трудно найти человека.
За лесом он видел море, бирюзовую гладь, слепящую от обилия солнца, слышал шум прибоя, играющего с прибрежной галькой. Красно-бурый парус югославского рыбака неподвижным треугольником застыл недалеко от берега… Море… Свобода…
Там много друзей. В Югославии борются партизаны, в Чехословакии патриоты казнили гаулейтера Гейдриха и наводят страх на оккупантов. Плохо спят фашисты в Чехословакии. Там помогут, укроют и не предадут. Оттуда перебраться к своим, а если не удастся — вступить в какой-нибудь отряд. До границы Чехословакии не так далеко.