Сашка, все еще полустоя, не унимался:
— Мы свое задание выполнили! Нам это ни к чему! Славы захотелось?! Я как командир не разрешаю идти на смерть! Не выполнишь мое приказание — пойдешь под трибунал!
В глубине души Родионов понимал, что не прав. Но, как всякий человек с самомнением, спорил не ради истины, а чтобы любой ценой доказать свою правоту.
Владимир говорил четко, словно вдалбливал тупому ученику:
— Наше задание бить фашистов всегда и везде! — и уже специально для Сашки, повернувшись и наклонившись к нему, с придыханием, чуть не шепотом: — Запомни! В армии командует не тот, кто наглее! А тот, кто по должности или званию старше! А теперь садись за штурвал — и ни звука!
Он толкнул Сашку в кресло.
— А пикнешь, пойдешь под трибунал за невыполнение приказа!
— Правильно, командир! — подал голос Коля Петренко. — Нечего с ним церемониться! Самозванец! А еще командует!
— Всем соблюдать полнейшую тишину и внимание! Радист! В переднюю кабину к пулемету! При появлении самолетов — докладывать мне!
Отжав штурвал, Владимир повел самолет со снижением. Убрав газ и приглушив рокот двигателей, он рассчитывал войти в круг над аэродромом незамеченным.
Вот второй разноцветный «треугольник» пошел на взлет. Жаль, что нет бомб. Хоть бы парочку «соток»! С земли ни одного выстрела. Увлеклись взлетом? А может, принимают за своего? Что же это за аэродром?
Владимир достал планшет с картой, сориентировался. Карандашом поставил крестик на карте. Прилетим — доложу командованию. Надо «закрыть» его раз и навсегда.
— Командир! — раздался в наушниках голос Петренко. — Впереди, чуть ниже, два самолета противника!..
— Вижу! Это взлетевшие, продолжай наблюдение. Без команды не стрелять!
Самолеты один за другим, соблюдая дистанцию, шли тем же курсом, что и советский бомбардировщик. А что если?.. Ну, да! Отжав штурвал, он увеличил угол планирования, двинув секторы газа, еще прибавил скорость. Скорее! Скорее! Не дать взлететь остальным! Задний «юнкерс» или «хейнкель» уже рядом. Черной тушей висит внизу, закрывая землю. Дрожащее желто-голубое пламя овальными языками пульсирует у выхлопных труб.
Близится второй вражеский самолет. Владимир, не выдерживая, уже ловит его в прицел. Руки невольно ложатся на электроспуск пулеметов. Стоит только нажать. Но рано!.. Как все же невыносимо длинны секунды.
— Вижу сзади метрах в ста самолет противника! — наконец-то докладывает Несмеянов. — Разрешите…
— Огонь! — Владимир, нагнувшись над штурвалом, с силой давит на электроспуск. — Огонь!
Огненные шарики вырываются из носа и башни бомбардировщика. Хлестко упираются в темные громады вражеских кораблей. Светящиеся пунктирные линии соединяют бомбардировщик с самолетами врага.
— Это вам за Степана Захаровича! — приговаривает Владимир. — Получите расчет!..
Почти одновременно, сперва передний, потом задний, вспыхивают факелами вражеские самолеты. Ночь куда-то исчезает, густой мрак рассеивается, а огненные трассы продолжают хлестать уже горящие самолеты. Внезапно вместо пламени возникает рыже-бело-голубое облако, увеличивающееся в диаметре с каждым мгновением. Ослепительные вспышки следуют одна за другой. Взрывы сотрясают воздух. Становится светло, как днем. Горящие обломки разлетаются вокруг, падают вниз яркими метеорами.
— Штурмуем аэродром! — торжествующе кричит Владимир и снова с разворотом бросает бомбардировщик книзу.
Из разных мест бьют лучи прожекторов. Раскаленными иглами пронзают и режут пространство. Шарят по небу. Сталкиваются, пересекаются, вновь расходятся… Желтые шары — стреляют скорострельные пушки «Эрликон» — летят вверх один за другим. Цветные трассы прошивают небо. Огнистыми полукружьями висят над аэродромом. Цепочка шаров мчится к самолету. Вот-вот врежется в него, но в последний миг проносится мимо.
Липкий пот стекает по спине Владимира. Взмахом руки он расстегивает молнию комбинезона.
По аэродромному полю движется самолет. Третий идет на взлет. Владимир ловит его в перекрестие, с яростью жмет электроспуск пулеметов.
— Это вам за отца! За отца! За отца!..
Трассы пуль протягиваются к взлетающему бомбардировщику. Впиваются и исчезают, словно в воде. Самолет резко сворачивает вбок, крутится волчком, вспыхивает и застывает на месте.
— Всем бить по самолетам! — азартно кричит Владимир, разгоряченный боем, а сам давит и давит на спуск.
Родионов бледный, с расширенными глазами ведет самолет на бреющем. Его руки дрожат, сам он вздрагивает и не поймешь: то ли от страха, то ли от возбуждения…
Черной тенью, с короткими жалами пулеметных огоньков несется бомбардировщик над вражескими самолетами. Два или три «юнкерса» вспыхивают. Остальные пытаются отрулить от них в безопасное место. Суматоха. Некоторые самолеты сталкиваются друг с другом, загораются. Экипажи выпрыгивают из люков, в пламени пожаров мечутся люди…
Когда бомбардировщик Ушакова пересек линию фронта, Родионов, наклонившись к Владимиру и тронув его за плечо, виновато сказал:
— Прости, я был не прав. Прошу, не рассказывай никому о нашем споре.
Владимир в ответ только махнул рукой.
Под утро наша авиация нанесла удар по обнаруженному аэродрому.
13-й возвращается с задания
После гибели Степана Захаровича командиром звена назначили старшего лейтенанта Костихина. Выше среднего роста, широкоплечий, с крупной, чуть наклоненной вперед головой, маленькие, стального оттенка глаза под густыми рыжеватыми бровями… Уверенностью, несокрушимой силой веяло от его фигуры.
Но вот каков он в бою — Ушаков не знал.
…Предстояло выбросить двух парашютистов вблизи города Рунцлау. Вылетели вечером с расчетом, чтобы в глухую полночь выйти в заданный квадрат. Задолго до линии фронта набрали максимальную высоту. С 4000 метров пришлось надеть маски — не хватало кислорода. На этот раз синоптики не ошиблись: линию фронта прошли за облаками. Для экономии горючего спустились с «потолка» и пошли под самыми верхушками клубящихся горок и завитков.
Серебристо-золотой диск луны заливал снежные вершины облаков, высвечивая все ямки. Порой Ушакову чудилось, что не в самолете, а в аэросанях он мчится по заснеженной тундре, которой нет предела… Черно-фиолетовым куполом висело небо. Убаюкивающе, равномерно гудели двигатели. Изредка переговаривались летчики, тщательно и настороженно оглядывая пространство. На подвесном ремне качался в турели стрелок, не снимая рук с пулемета. Похоже, дремали двое парашютистов, сидя у борта на скамье и склонив друг другу головы на плечи. Сидел за рацией стрелок-радист и, казалось, спал, прижав к вискам наушники. И только Владимир, как всегда в ночном полете, да еще в облаках или за облаками решал свою обычную штурманскую задачу. То холодной, то горячей волной каждый раз окатывал его страх, что он не выйдет на цель, не выполнит боевого задания. «По всему полку да и дивизии прославлюсь. Глаз не поднять… Отругают перед всеми, отстранят от полетов. А может, и судить будут… Ведь «блудежка» и невыполнение задания — это же помощь фашистам!»
И Владимир яростно крутил ручки радиополукомпасов, настраивая их то на одну, то на другую станции, снимал отсчеты со шкал, вычислял пеленги и прокладывал их на полетной карте…
Примерно за час до выхода на цель облачность неожиданно оборвалась. Засуетились пилоты, заоглядывался стрелок, вставая ногами на тумбу, задвигал рычагами борттехник, забегал из кабины в кабину — от окна к окну — штурман. Подняли головы парашютисты, в последний раз осматривая свое снаряжение.
Еще не было такого случая, чтобы, идя вне видимости земли, Ушаков не уклонился от маршрута. И потом с неприятным чувством страха и ожидания восстанавливал ориентировку.
И на этот раз земные ориентиры не совпали с ориентирами на карте.
В таком положении большинство штурманов тянет, выигрывает время, шаблонно отвечая командиру: «Погоди одну минутку… Сейчас, сейчас», — и требуется большое мужество, выдержка, самообладание, чтобы не растеряться, не впасть в панику. Не идти на гибельном поводу у какого-нибудь члена экипажа, который услужливо тычет карандашом в карту: «Вот мы где, смотри! Смотри!», — хотя сам давно уже потерял ориентировку.
Ушаков в подобной ситуации как штурман не был исключением. Стоя в передней кабине и вглядываясь вниз, он односложно отвечал:
— Подожди, командир… Подожди пока…
Костихин снизу вверх с недоверчиво-презрительной усмешкой поглядывал на него. Потом решительно сказал:
— Готовься к выброске!
Кивнул головой:
— Вон лес!.. Пора!
Владимир удивленно, даже растерянно поглядел на него. Внизу что-то чернело. То ли лес, то ли населенный пункт, то ли свежевспаханное поле?.. Включив лампочку, поглядел на карту, на ручные часы:
— Нет, рано!
— Как рано? Выбрасывай! Где же ты после лес найдешь?..
— Через 42 минуты… Вот тогда и выбросим.
— Ты это всерьез? — повернулся в кресле Костихин. — А я говорю — выбрасывай!
— Не могу!
— Послушай, Володя, — вкрадчиво заговорил Родионов, — раз командир приказывает, так бросай!
— Но это вовсе не цель! Время еще не вышло! Да и контрольные ориентиры не просматриваются!..
— А я говорю цель! — повысил голос Костихин. — Ты ошибся в расчетах и не можешь опознать ее!
— Можете проверить, если не доверяете! — тыкал пальцем в карту Владимир. — Через пять минут пройдем реку Регель. Дальше слева увидим группу озер. А потом уж дальше будет цель!
— Ладно! Время пока еще терпит! — скептически проговорил Костихин. — Но если только через пять минут не увидим Регель — выкину тебя за борт вместе с парашютистами. Понял?!
Владимир с тревогой всматривался за борт, но ничего характерного не видел. К тому же и луна, сиявшая весь маршрут, как нарочно, куда-то исчезла.
— Ну, штурман?! Где твоя обещанная река? Время-то выходит! — забасил Костя Костихин.
— Погодите, время еще не вышло…
— Уже четыре минуты прошло! Готовься!