Он зачем-то положил «вальтер» на колени трупа, полез в чемодан, достал черный запечатанный конверт, сунул в карман и бросился к лестнице.
В спину ему ударил телефонный звонок.
Мерри не остановился.
(…если бы Гуго позвонил минутой раньше, все дальнейшие события пошли бы, наверное, совсем иначе…)
Когда он выбегал из здания, слева из-за угла, разгоняя громким сигналом гоняющих мяч мальчишек, показался зеленый армейский джип. Мерри резко свернул направо и быстро зашагал, втянув голову в плечи и изо всех сил стараясь быть незаметным. Джип обогнал его и не остановился. Он был полон веселых американских офицеров вперемешку с веселыми черноволосыми итальянскими женщинами. Джип не мог вместить больше пяти человек, но казалось, что их там очень много.
Какое-то наитие повлекло Мерри в темный переулок, закончившийся ведущей вверх лестницей. Дома стояли сплоченно, окна первых этажей были забиты досками, вторых и выше – зияли. Потом и лестница кончилась, уткнувшись в безголовый мраморный бюст. Дальше все было завалено горой битого кирпича. Потом он разглядел извилистую тропинку, ведущую через эту гору.
«Зачем я здесь?» – мелькнула вдруг кощунственная мысль. Он пришел сюда не по своей воле. И Мерри сверх сил своих забарахтался, словно уставший пловец, решившийся перебороть течение.
Свернув с тропы (в полной темноте, в бешеном звездном водовороте дна своих глаз), он стал карабкаться по непроходимым завалам (что-то осыпалось и скрежетало) – и вдруг (но не скоро) оказался в половинке комнаты. Раздавленная железная кровать с шарами на покосившихся спинках стояла у стены. На кровати лежал раскрытый чемодан. Из чемодана высовывалась какая-то цветастая тряпка. Мерри закрыл крышку, поставил чемодан на пол и сел на него сверху, будто трамбуя вещи. Было тоскливо и страшно. Больше всего на свете хотелось вернуться на тропу и дойти до конца – до того места, где его ждали. Но он не хотел больше быть чьей-то послушной тварюшкой. Он плакал, но продолжал сидеть…
Может быть, прошел час. Может быть, несколько часов.
Не понимаю, подумал Волков. Что-то пошло не так. Не понимаю…
С одной стороны, он знал, что жизнь полна случайностей и его креатуру вполне мог сбить шальной грузовик, или на его голову мог упасть кирпич, или какой-то бандит, бывший городской партизан, которых все еще немало обретается в здешних трущобах и развалинах, польстился на хорошие офицерские ботинки… Вероятность нежелательных, но совершенно случайных событий всегда отлична от нуля. Другое дело, что удачливость – самое необходимое качество, если ты занимаешься созданием сложных многоходовых комбинаций с подставками, ловушками и подножками… И когда что-то случается – даже от слова «случайность», – следует сделать глубокую морщину на лбу и сильно-сильно задуматься: а так ли уж гармоничны и легки твои отношения с мирозданием?
Сразу поймешь, что нет.
А здесь – два удара подряд, и оба так или иначе связаны с младшим братцем… Да, оба удара пришлись по нему самому – ну и что? Кто-то сильно не любит выходцев из города Дрездена. Но насколько больше он не любит тех, кто там остался!..
"Ты что, дурачок, собрался это раскапывать? – спросил он себя недоуменно. – да если только заподозрят, что ты скосил глаза в сторону столба дыма..
На пятнадцать километров в небо поднялся тот столб. И долго еще будет ветер носить над всей Европой пепел какой-то страшной тайны.
Волков вяло махнул рукой пожилой тетке-официантке, подсунул под пустой бокал десятку, встал, демонстративно пошатываясь, и с явной неохотой удалился.
Над тайной своего довольно скорого исчезновения он надеялся повесить тоже не самый маленький султан дыма…
Мерри очнулся в очередной раз. Луна – еще неполная, а так, в три четверти, – висела за провалом окна без рамы. Одна на куске черного неба. Цвет ее был красноватый – оттенка скорее крови, чем кирпича.
Он чувствовал странное тягостное болезненное опустошение – будто из него выдрали кусок внутренностей. Но в этих внутренностях кто-то таился: опухоль или паразит…
И наверное, там же жил страх.
Так что теперь страха не было.
Совершенно спокойно Мерри стал выбираться из развалин. Не туда, где он должен был пройти и где его, возможно, ждали, – а по немыслимым завалам, думая лишь об одном: ничего не обрушить на себя. Он не боялся умереть – просто не хотелось шума. А умереть ему даже немного хотелось. Но с этим можно было повременить.
Выпутываясь из проволок и веревок, находя опоры для рук и ног, спрыгивая на хрусткие горы штукатурочного лома и битых стекол, он холодно прорабатывал план, куда ему двинуться сейчас и кто из агентов будет задавать меньше вопросов. Себе, разумеется, не ему. Еще не хватало, чтобы агенты задавали вопросы начальнику…
Он выпал на какую-то крошечную площадь с фонтаном, обложенным мешками с песком, сообразил, где находится (вспомнилось не название, а место на карте), отряхнулся и двинулся в сторону таверны «Бородатая женщина», до которой было минут сорок неторопливой ходьбы.
Ни дуче, ни немцы, ни американцы не могли перебороть контрабандистской натуры Лауро Гандони, бородатого хозяина «Бородатой женщины». Мерри знал это, использовал это и платил неплохо. Правда, фальшивыми рейхсмарками, коих американское казначейство отпечатало достаточное количество.
В Стамбул, решил про себя Мерри. Там я знаю, что делать…
О том, что все идет как-то не так, Штурмфогель понял по шагам за дверью. Шел Гуго, но – подволакивая обе ноги.
Скрипнул замок. Да, действительно Гуго.
– Выходи, – мотнул он головой, стоя в проеме дверей.
Из коридора несло холодом и далекой гарью.
Штурмфогель медленно поднялся, повел плечами, сделал несколько сдержанных разминочных боксерских движений.
– Что неспокойно в славном городе Багдаде?
– Ортвин сбежал. Убив полицейского.
– Итальянского? – В это Штурмфогель еще мог бы поверить.
– Нет. «Эм-пи».
– Не может быть.
– Я там сам чуть не влип. Пойдем.
– Что, мне возвращено утраченное доверие?
– Частично.
– И можно наверх?
– Нужно.
Волков грыз ногти. Это была отвратительная привычка, от которой он давно уже не чаял избавиться. Он мог не отказывать себе ни в чем: курить любой табак, пить (разумеется, в меру), иметь женщин, даже глотать гашиш. Но всегда, когда до начала операции оставались считанные дни, он начинал грызть ногти.
Ах, как четко, как славно получилось с Мерри! Он мог похвалить себя за отличную работу. Даже дать медаль. «За отличную работу». Жаль, что в Стамбуле ребята будут работать без него – хотелось чего-то такого… остренького. Помимо того, что он просто любил Стамбул.
Но «где должен быть командир»? В тылу. На горе. Пока на горе.
Через два дня должна состояться еще одна встреча с информатором. И тогда уже можно будет ставить последние точки и черточки в плане.
Плане, который вдруг начал казаться ему необоснованно сложным. Да, хорошо одним выстрелом убивать трех-четырех зайцев. Но зачем это, когда в руках у тебя автомат? Хороший такой «томпсон»…
Все можно было сделать проще.
Или нельзя?
Или обязательно сажать лес, чтобы спрятать лист?
Он встал, потрепал по плечу Эйба – он все еще был подавлен, но уже распрямлялся понемногу – и взял телефонную трубку. Семь-семь-девять… Он вдруг понял, что запамятовал номер. Встряхнул головой. Предметы вокруг слегка поплыли, как если бы он был полупьян. Зато вспомнился номер…
Нет. Не звонить. Черт.
Черт, черт, черт!
Эйб смотрел на него – в глазах тревога. Волков приложил палец к губам, подбородком указал на дверь.
В полутемном коридоре они перешли на язык глухонемых. Эйб «выслушал» и кивнул.
Сейчас в Женеве собрались уже шесть членов группы «Экстра». Маленькую операцию провести было и можно, и нужно – хотя бы для отвлечения внимания. Потому что большая будет проходить совсем не здесь.
Волков знал за собой эту способность – иногда ощущать присутствие чужого «длинного уха»…
И сразу же в его голове прокрутилось несколько вариантов дальнейших действий. Главное – выбрать тот, при котором противник не почует слабину, фальшивинку, подыгрыш. Чтобы не понял Нойман, бесценный противник, кто на самом деле ведет партию…
Пусть у него болит голова о другом. А чтобы он не задумывался о лишнем, мы чуть-чуть ткнем его булавкой в задницу.
Очень болезненный укол: потеря наблюдательной базы и одного-двух-трех сотрудников…
Заодно и Эйб отвлечется немного. Слишком он умный, этот Эйб, и иногда в его взгляде что-то проскальзывало… И я его понимаю: кому охота быть «оберткой», ложной целью, подсадной уткой…
Догадывается или нет?..
– Все, я в Стамбул, – (подсказать! подсказать!) произнес Волков громко. – Наш беглец рванул туда. Без меня – носу не высовывать. Ясно?
– Первый раз? – мрачно отозвался Эйб. – Да, чуть не забыл. Приезжает сестра. Завтра утром.
– Которая целочка? Погонщица единорогов? Это хорошо. Смотри, чтобы твои кобели в последний момент не испортили девочку.
– Дро-озд… – укоризненно протянул Эйб.
– Виноват! – Волков откозырял по-польски. – Дозвольте удалиться?
– Когда ждать?
– Через два дня.
Он вышел из усадьбы, которую группа снимала якобы для киносъемок, и поймал такси – желтую пузатую машину на разлапистых колесах.
– К вулкану, – и протянул шоферу пятидесятифранковую бумажку. – Побыстрее.
Неподалеку от вулкана – тут уже чувствовались жар и сера – был оборудован эллинг для большого четырехмоторного гидроплана. Через два часа после того, как Эйб получил задание, «Лили Марлен» – так назывался гидроплан – взял курс на юго-восток. Но целью его был отнюдь не Стамбул – точнее, не тот отдаленный, но великолепный район Великого Города, который по старой памяти именовался Константинополем…