Упреждение, исходя из примерной скорости субмарины, экспат взял в треть ее корпуса. Решил направить торпеду в воображаемую точку перед носовой частью вражеского судна. Осталось только подойти на нужное расстояние. Тут ведь как: бросишь торпеду издалека, и она пройдет за кормой цели, не нанеся той никакого урона. Ближе…может не успеть всплыть из подводного «мешка» на установленную перед вылетом глубину. И, получается, окажется под кораблем противника. Опять без нужного результата. А ведь стоимость одной такой шестиметровой «сигары», что сейчас подвешена на торпедном мосту с правой части фюзеляжа, около трехсот тысяч рублей. Не хило так можно промахнуться!
Большой палец правой руки нервно подрагивал на кнопке сброса. Экспат еле сдерживался, чтобы не поддаться искушению и не надавить на нее. Еще, еще чуток, уговаривал он сам себя. Так, чтобы наверняка, без промаха ударить. Три километра…два…полтора…
Пора!
«Бостон», что ощутимо полегчал после сброса, подбросило вверх. Григорий машинально удержал его и аккуратно увел с набором высоты в сторону, пройдя перед подлодкой. И сразу же снова поставил самолет в вираж, чтобы проследить за результатом своей атаки. Это при свете дня пришлось бы уворачиваться от смертоносного огня корабельной ПВО, но сейчас ситуация была иной. Почти тренировочной, как на полигоне.
— Глядите в оба, справа от нас, — предупредил он экипаж.
Скорость торпеды 39 узлов. То есть, умножаем на два и вычитаем десять процентов — 70 км/ч. До цели полтора километра. Соответственно, если он все рассчитал правильно, то встретятся они через…
— Взрыв! Есть попадание! — Рутолов и стрелок заорали почти одновременно, перебивая друг друга, едва вспышка пламени прорезала темноту. А экспат с широкой улыбкой смотрел на характерный высокий белый столб воды, что поднялся в том месте, где торпеда ударила в борт подводной лодки.
— Давайте еще раз, — попросил капитан Торосян. — Где, говорите, вы были в тот момент, когда обнаружили подводную лодку?
Григорий скрипнул зубами. Очень хотелось ответить назойливому заместителю начштаба по оперативно-разведывательной части максимально нецензурно. Зато в рифму.
— Вот здесь.
— Хм, — задумчиво поскреб щеку «разведчик». — А вот майор Рутолов утверждает, что вы находились тут, — он ткнул карандашом в соседний квадрат. — И кому прикажете верить? — он вопросительно посмотрел на экспата.
— Майор Рутолов в этот раз успешно играл роль пассажира, — угрюмо ответил Григорий. — Темень была такая, что хоть глаз выколи. И свои обязанности штурмана он не мог в полном объеме исполнять просто по определению. Неужто не интересовались, когда его опрашивали?
— Допустим, — легко согласился капитан. — Но как вы объясните…
— Хватит! — жестко сказал Дивин. — Хватит ходить вокруг да около. Я дико устал и все, чего хочу сейчас, так это обнять подушку в своей комнате и соснуть минут, эдак, шестьсот. Скажите прямо, в чем причина вашего недоверия к моему докладу?
Торосян поперхнулся. Помотал головой, словно не мог поверить услышанному. Взглянул на летчика с интересом.
— Товарищ майор, ну что вы, право слово, как маленький? Даже обидно. Я же вас ни в чем не обвиняю. Просто уточняю все обстоятельства полета. Тем более, что, согласитесь, повод более чем значимый — вы заявили о потопленной подводной лодке противника. А это, между прочим, не шутка. На Балтике летчику за подобный подвиг звание Героя присвоили. Или это на Севере было? Черт, из головы вылетело.
— У меня уже Звезды есть, — мрачно сказал экспат. — Мне другое непонятно: какого черта вы меня второй час мурыжите? Что нового хотите услышать? Ну же, смелее, давайте начистоту.
— Начистоту, говорите? — задумался «разведчик». — Что ж, извольте. Проблема в том, что где-то здесь, — он показал на карте на несколько квадратов, включая и тот, о котором сообщил Рутолов, — пропала подлодка «М-35». И она не выходит на связь уже довольно продолжительное время.
Григорий вскинулся. Кровь прилила к его лицу.
— Вы хотите сказать, — неприятным скрипучим голосом сказал он, — что я утопил нашу лодку? Нашу, не немецкую⁈
— Ну вот, — расстроился Торосян. — Так и знал, что в бутылку полезете. Драться, надеюсь, не станете? Вот и славно. Нет, я ничего подобного сказать не хочу. Повторю еще раз: надо выяснить все обстоятельства полета и атаки. А уж потом делать какие-то выводы. И потому я искренне надеюсь, что вы мне поможете. Вспомните, может быть, все-таки удалось что-нибудь разглядеть? Ваша машина ведь выходила после сброса торпеды прямо над лодкой.
— Разглядеть? — Дивин с трудом сдержался, чтобы, в самом деле, не врезать назойливому капитану. Ишь чего удумал, стервец, повесить на него гибель советской подлодки! — Разглядеть, говоришь? — в голове сама собой медленно поползла «пленка» воспоминаний. Сброс торпеды, работа штурвалом, разворот влево…стоп! — Слушай, а ведь и правда, было кое-что.
— Ну? — «разведчик» в нетерпении наклонился к нему. — Говори, Кощей, говори! — от волнения он перешел на «ты».
— Не «нукай», не запряг! — дернул щекой тот. — На рубке я видел мельком странный символ. Как раз, когда отворачивал в сторону. Так, буквально секунду. Даже не придал этому никакого значения. А сейчас, когда ты спросил, вспомнил.
— Что за символ? — ноздри Торосяна хищно раздулись. — Нарисовать сможешь? Вот блокнот, карандаш.
— Да там ничего особенного не было, — отмахнулся Григорий. — Пять колец, переплетенных между собой. Три сверху и два снизу.
Торосян замер. Посидел неподвижно с минуту, а потом вскочил с табурета и радостно потер ладони.
— «Олимпиец»!
— Чего⁈
— Неужто не знаете? — «разведчик» успокоился и снова стал сама вежливость.
— Сейчас точно напросишься.
— Ладно, ладно, — засмеялся капитан. — Не будем горячиться. Поясню. Там такая история приключилась: в 1936 году был произведен набор в учебный экипаж Кригсмарине. Ну, ВМФ у фрицев так называется. А еще в этом же году в Берлине состоялись Олимпийские игры.
— Что за игры такие? — нахмурился экспат. — Первый раз слышу.
— Да ладно, шутите? — удивился «разведчик». Но тут же спохватился. — А, точно, у вас же память того…
— Не выделывайся.
— Прощу прощения, не хотел обидеть. Да, так вот, Олимпийские игры — это международные спортивные соревнования по различным видам спорта. Якобы, корнями, уходят в историю Древней Греции — в область или город Олимпию — я и сам точно не помню. Но это сейчас неважно. А интересно здесь то, что многие германские морские офицеры и новобранцы учебного экипажа тогда принимали участие в олимпийской парусной регате. А корветтен-капитан Бернхард Рогге — один из преподавателей учебки — даже был членом международного судейского комитета.
— Ишь ты! — поразился Григорий. — С чего вдруг ему такой почет и уважение?
— А черт его знает, — пожал плечами Торосян. — Врать не буду, не в курсе. В общем, когда через два года прошел выпуск, то сотни полторы молодых офицеров этого набора оказались как раз в подводном флоте. Со временем дослужились до командиров лодок. Ну и в память о своих корнях рисуют теперь на рубках олимпийскую символику. Те самые пять колец, что вы заметили. Экипаж «Олимпия», мать их за ногу!
— Однако! Хотя…если хорошенько подумать, любят фрицы это дело. Сколько раз доводилось в воздухе встречаться с размалеванными «мессерами» и «фоками», — Дивин махнул рукой. — Драконы, тузы, львы с тиграми — чего только не видал.
— Верно, — согласно кивнул «разведчик». — Но вернемся к подводной лодке. По нашим данным олимпийские кольца в настоящее время есть только у одной — U-24. Командует ею капитан-лейтенант Клаус Петерсен.
— И что? Что это дает?
— Будем проверять, — уклончиво ответил Торосян. — Как только что-нибудь удастся узнать, я вам тотчас сообщу.
«Ага, не хочет рассказывать „разведка“, что у них в тылу у гансов сидят наши люди, которые могут перепроверить полученные сведения, — подумал экспат. — Подумаешь, тайна какая! Да это и так понятно. Нет, в самом деле, неужели капитан решил, что я не способен сложить два плюс два?»
— Что ж, и на том спасибо!
Рутолов молча протянул экспату свою зажигалку, заметив, как тот роется в карманах своей куртки.
— Спасибо, — нехотя буркнул Григорий. Прикурил, сделал пару коротких затяжек и длинно сплюнул. — Почему спать не пошел?
— Тебя ждал. Решил, все одно не засну.
— Чего так?
— Да…понимаешь, не выходит из головы наш полет. По-дурацки как-то вышло: старшина хотя бы теоретически мог помочь в случае чего. В крайнем случае, ты бы ему подсказал, куда стрелять, верно? А я, выходит, только под ногами у тебя путался.
— Ну почему же, — не удержался экспат и ехидно улыбнулся. — Торосяну вон сколько всего напел! Оказывается, даже к месту нашей встречи с подлодкой привязаться сумел.
— В смысле? — штурман смотрел с удивлением. — Я ж ему сразу сказал, что ни черта не знаю, где именно мы летели. Так, очень приблизительно, исходя из показаний приборов. Плюс-минус десять-двадцать километров. Стыдно признаться, но блуданул изрядно. Со мной такого с первого курса училища не было.
— Вот, жук! — восхищенно протянул Дивин. — Купил! Точно пацана желторотого. Артист похлеще Мессинга!
— А в чем дело-то?
— Да, ерунда, — отмахнулся Григорий. — Уже не имеет значения. Поведай мне, лучше, почему нам не разрешили снова вылететь? Или конвой фашистский кто-то другой обнаружил?
— Шепорцов решил перестраховаться. Сказал, что в такую погоду даже ты со своим уникальным зрением можешь сплоховать. А ему, дескать, похоронки подписывать больше не хочется. Слыхал еще, что после нас самолет лейтенанта Римского пробовал взлететь — в облаках просвет появился ненадолго.
— И?
— Нет больше Римского, — мрачно произнес майор. — Пост ВНОС на берегу передал, что слышал падение самолет и звук удара о воду. По времени он, больше некому. По рации пробовали докричаться — тишина.
— Твою ж дивизию! А на хрена его вообще пос