и устало курил возле летной столовой. — Наблюдал, как ты в зоне крутился. У меня мало кто так может. Подумай, я бы тебя сразу, не глядя, в комполка определил бы. Подпола сразу гарантирую.
— Благодарю, товарищ генерал, мне и в своем полку неплохо, — отказался Дивин.
— Да? Ну смотри, майор, смотри. — И, посерьезнев, перешел к делу. — Я получил разрешение от командарма на твой полет. Наш план операции утвержден. Командарм внес кое-какие замечания, но ничего серьезного. Так, поправил по деталям обеспечения секретности полета и обеспечению твоей безопасности.
— А говорите, ничего серьезного, — укоризненно покачал головой экспат. — Я, знаете ли, на тот свет не тороплюсь.
— Боишься? — прищурился генерал.
— Боюсь, — кивнул Григорий. И, заметив, как поползли вверх брови Савицкого в непритворном изумлении, добавил с грустной улыбкой. — Знаете, я искренне убежден в том, что людей, которым неведом страх, в природе не существует.
— Поясни!
— Пожалуйста. У каждого имеется свой собственный страх. Страх, что приходится преодолевать не раз и не два, а каждый день. И так всю жизнь. Но зато, если ты не пасуешь перед ним, то с каждым разом сделать это все легче и легче. Например, здесь — на фронте — мы сталкиваемся со всевозможными опасностями. Порой, смертельными. И привыкнуть к ним нельзя. Да и не нужно, наверное. Но можно получить уверенность в том, что с этими опасностями справишься! И вот к такой уверенности можно и нужно привыкнуть. Потому что именно она позволяет нам выполнять свой долг.
— Любопытно, — задумался Савицкий. — Знаешь, что-то в твоих словах есть. Что-то дельное. Ну да ладно, обдумаю как-нибудь на досуге. А сейчас давай еще раз пройдемся по всем этапам полета. Пошли в штаб.
Обсуждение затянулось почти на два часа. Дивин дотошно копался во всех деталях, пытаясь максимально проработать разведывательный полет. Генерал, на удивление, отнесся к его действиям с пониманием. И даже осадил начштаба корпуса, когда тот попытался обвинить летчика в излишней перестраховке.
— У гитлеровцев свои привычки, свои порядки, своя манера поведения в воздухе, — жестко сказал Савицкий, глядя исподлобья на разом вспотевшего полковника. — Мы о них мало что знаем и запросто можем спалиться. Раскусят майора на какой-нибудь ерунде и сожгут к чертовой матери. Одна надежда, что фрицы не смогут даже представить себе, что наш летчик может в открытую, днем, летать у них над головой не скрываясь. Кто способен на подобную дерзость? Главное, чтобы Дивин не допустил какого-нибудь грубого просчета и не выдал себя.
— Куртка, шлем, очки, — сказал экспат. — Куртка еще сойдет — они у всех летунов похожи. Но вот шлемофон и очки у фашистов другие. У меня были трофейные, я точно знаю.
— Это на тебе, разведка, — отрывисто бросил генерал Тоносяну, что скромно притулился в углу. Тот понятливо кивнул и сделал пометку в своем рабочем блокноте. — Шарф еще шелковый ему раздобудь. Да побольше, пофорсистее! Гансы страсть как любят роскошными шелковыми шарфами шикануть.
— Ну, это у «гороха зеленого» такие манеры. У нормального летчика шарф для того, чтоб шею в бою не натирать, — усмехнулся экспат.
— Вот-вот, именно! Ладно, поехали дальше. Что у нас на очереди?
— «Горка», я — «Пятый». Вижу самолеты противника. Десять «худых». Начинаю работать по плану! — доклад ведомого комкора, капитана Самойлова, поступил неожиданно. Григорий как раз сидел в кабине «своего» Ме-109 и откровенно скучал. И потому мгновенно отреагировал на это сообщение — подал сигнал к взлету летчикам-истребителям, что также, как и он, находились в боевой готовности.
— Начали, — скомандовал сам себе Дивин, захлопывая колпак. — Надо бы успеть до захода солнца.
До Сак долетел в компании «яков». Как и договаривались. Ведущий «маленьких» приветливо качнул самолет с крыла на крыло и «ястребки» красиво ушли в набор высоты, прячась в облака. А экспат, напротив, отдал ручку от себя и кинул «мессер» в пике. Выровнял над волнами и, сверившись с приборами, устремился к намеченной точке, где следовало произвести разворот. Скорость на столь малой высоте воспринималась несколько иначе. Да и чувство собственной беспомощности от того, что летит один одинешенек, без прикрытия боевых товарищей, несколько давила. Отпустило немного только когда «худой» достиг вражеской территории. Вот здесь экспат решительно набрал высоту метров в сто пятьдесят и принялся деловито кружить над Севастополем и его бухтой.
Бросилось в глаза огромное количество артиллерии. Пушки, минометы, зенитные орудия — количество их неприятно поражало. Бесчисленные батареи стояли, что называется, под каждым кустом. Немудрено — отступая, гитлеровцы свезли их сюда со всего Крымского полуострова.
В районе Сапун-горы велись активные саперные работы. Фашисты лихорадочно сооружали мощную линию обороны, готовясь встретить наступающие части Красной армии. Экспат досадливо прицокнул языком, представив, какой ад здесь скоро воцарится. И сколько крови прольется во время штурма.
На аэродроме Херсонес Дивин обнаружил много транспортных Ю-52 и всего с десяток «мессеров» и «фокке-вульфов». Григорий надеялся, что все это попадет в поле зрения объективов фотоаппарата, который он включил сразу же, как только оказался в черте города. Но, на всякий случай, летчик исправно делал пометки в карте наколенного планшета.
Уже почти выполнив задуманный облет вражеских позиций, экспат вдруг заметил, что за ним неотрывно следуют два «мессершмитта». В хвост для атаки не заходят — и на том спасибо! — но и не отстают. Летят чуть позади, как привязанные. На мгновение мелькнула паническая мысль попытаться оторваться от них, но Дивин сразу же пресек ее. Сейчас могло помочь лишь спокойствие и показная уверенность в своих действиях. Наверняка ведь гансы пытаются вызвать его по радио, получить объяснения. Что ж, сделаем вид, что на борту неисправность, и он не может им ответить.
Один из «шмиттов» с мордой тигра на фюзеляже подошел вплотную и оказался слева от Григория. Экспат мог в мельчайших подробностях рассмотреть слегка одуловатое лицо немецкого пилота, его огромные очки-«консервы» и коричневую летчицкую куртку с непривычно узкими серебряными погонами.
Дивин как можно более дружелюбно улыбнулся врагу, приветливо помахал ему рукой и жестами показал, что, мол, не слышу ничего. А потом потыкал вниз, мол, буду садиться, скоро увидимся на земле. Фриц какое-то время вглядывался в него, но потом что-то сказал ведомому, прижав ларингофоны к шее, и отвалил. Следом за ним ушел и второй «мессер». Экспат немного выждал — не проявит ли еще кто-нибудь интерес к одинокому самолету, — а потом заложил свой истребитель в вираж и направился обратно в море, чувствуя, как сбегает по спине струйка пота. Эх, поскорее бы добраться до своих, есть о чем доложить!
— А он мне вдруг и говорит: «Хенде хох!» Грозно так, поневоле руки в гору задерешь, — сокрушенно сказал Григорий, натянув маску искренней обиды.
— Да брось, неужто ты какого-то…
— Вика!
— Да, молчу. Как бы это сказать…неужто ты замполита испугался? — старший лейтенант Авдалова глянула на Дивина с явным недоверием. — Видела я его, на серьезного бойца не похож.
— В самом деле. Гриш, как это он тебя в плен умудрился взять? — Ангелина следом за подругой требовательно посмотрела на экспата. Тот выдержал небольшую паузу, а потом ответил:
— Так он на стоянку трех автоматчиков с собой притащил!
Летчицы замерли. А потом покатились со смеху.
— Ой, умора! Трех автоматчиков!
Григорий улыбнулся. Теперь, когда позади остался трудный, выматывающий полет, он мог себе позволить немного расслабиться. И общение с любимой девушкой и ее подругой оказалось как нельзя кстати.
— Я, главное, им пытаюсь втолковать, что, мол, свой, советский, а замполит в крик: «Ишь, насобачился, гад, по-русски говорить! Вылезай, я тебя лично пристрелю, морда фашистская!»
— А почему он тебе не поверил-то? — заинтересовалась Вика.
— Так меня обрядили так, чтобы фрицы за своего приняли, — поджал губы Дивин. — Куртка, шлем, очки…даже шарф — все, как у настоящего рыцаря люфтваффе.
— Вон оно что, — понимающе кивнула Авдалова.
— Гриш, а если бы он тебя и правда решил расстрелять⁈ — вскинулась Ангелина.
— Да ну, перестань, — отмахнулся экспат. — К тому времени на стоянку уже генерал приехал. В обиду не дал бы. Я, собственно…
— Товарищ гвардии майор,вас срочно в штаб вызывают! — веснушчатый боец-посыльный вытянулся по стойке смирно и неловко приложил ладонь к пилотке. — Приказ подполковника Шепорцова.
— Твою дивизию! — вполголоса ругнулся Григорий, нехотя поднимаясь. — Ну что за срочность, почему не дают спокойно отдохнуть⁈
— Война, — Авдалова печально вздохнула. — Сами себе не принадлежим.
Ангелина тоже поднялась со скамьи, подошла к Григорию вплотную и храбро, никого не стесняясь, положила ему руки на плечи.
— Я буду тебя ждать, — просто сказала она. — Столько, сколько будет нужно. Слышишь?
— Вернусь, и вместе пойдем к Шепорцову, — решительно произнес Дивин, нежно приобняв девушку.
— Зачем? — изумилась та.
— Сюрприз, — загадочно улыбнулся Дивин.
— Завязывайте с обнимашками, голубки, — ревниво посоветовала Авдалова. — Не ровен час сюда Бершанская заглянет. А у нее, сами знаете, разговор короткий: «Любовь строго после войны!»
Ангелина густо покраснела и нехотя отодвинулась от Григория.
— Я буду тебя ждать, — повторила она.
И почему иногда от таких простых слов вдруг как-то сразу теплеет на душе?
Облачность была густой, почти до самой земли. Экспат даже засомневался, удастся ли ее пробить и выйти точно к станции, или придется расписаться в собственном бессилии. А геройствовать понапрасну, рискуя в последний момент увидеть, как «значки полетели»[1]…не, дурнив нема, как любит говорить моторист Тараненко.
Вынырнули наконец из густого белого одеяла. Нормально, даже с неплохим запасом — высота двести метров. Внизу, под стремительно летящим самолетом, степь, чахлый лесок, а за ним видна железная дорога.