Батя посмотрел на лейтенанта как на идиота.
— Считай, что ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Мало было той истории со спецпроверкой? Только-только все успокоилось, я, вон, спокойно наградные документы на тебя отправил, чтобы ты полагающееся по праву получил. Знаешь пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо»? Вот и включи соображалку, не нарывайся. Ты понял меня? Хорошо понял?
— Есть, — нехотя сказал Дивин.
— Смотри у меня! — погрозил ему кулаком комполка и зашагал вразвалочку к штабу.
От всей этой истории явственно попахивало дерьмецом. И вопросов после краткого разговора с командиром у экспата появилось еще больше, чем раньше. Это чей же кум-сват-брат Карманов, что майор так его боится? И почему даже мысли не хочет допустить, что с капитаном может что-то произойти — война ведь, в конце концов они здесь не в бирюльки играют! Или что, прикажете, самому под немецкие зенитки бросаться, лишь бы чего не вышло? Вот незадача!
Григорий с тоской оглянулся. И Тая с подругами, как назло, ушла. Догнать? В последнее время они с нею очень даже неплохо общались, почти каждый вечер встречались около столовой и потом гуляли вокруг аэродрома. И в отличие от новогоднего вечера он уже не был столь нерешителен. Удалось даже пару раз… нет, хоть убейте, но настроения веселиться нет вообще, прав тезка!
Что ж, придется возвращаться в землянку и следить за тем, чтобы ребята не начистили морду бывшему майору. Как бы так им намекнуть потихоньку, что нужно сжать зубы и потерпеть? Народ-то горячий, смерти каждый день в лицо смотрят, что им этот хлыщ — врежут сгоряча, не задумаются. Да и он сам тоже хорош — взял и смылся самым позорным образом, дал повод Карманову отпустить в его адрес шпильку. Нервишки шалят, однозначно. В лазарет, что ли, зайти, микстуру какую-нибудь спросить?
Григорий мысленно поставил жирный крест на соблазнительной идейке и решительно пошел обратно. Спустился в землянку и внимательно осмотрелся. Кажется, не все так плохо. Капитан застилает топчан, сержанты собрались в кружок у стола и о чем-то негромко перешептываются. И то хлеб, не убили друг дружку.
— Чего сидим, кого ждем? — громко осведомился экспат. — Мы свои законные — последнее слово он проговорил с нажимом — награды обмывать будем или как? Челидзе, не в службу, а в дружбу, кликни Прорву. Он наверняка где-то поблизости околачивается.
Грузин недоверчиво посмотрел на Дивина, открыл было рот, чтобы сказать что-то, но передумал, кивнул и убежал. А Григорий не торопясь подошел к нарам, достал из заначки бутылку трофейного вина и водрузил ее между тарелок и фляг. Карманов покосился, но промолчал.
— Могли бы и сами дотумкать, — укорил лейтенант товарищей. — Знаете ведь, что я ни спирт, ни водку не люблю. Или хотите, чтобы я опять, как после Нового года, фрицев зеленой рожей пугал?
— А что, — ухмыльнулся Катункин, — у них «зеленые задницы»[10], у тебя — зеленая морда!
Сержанты засмеялись. Напряжение, ощутимо витавшее в комнате, несколько спало.
— Но-но, попрошу без хамства! А то враз определю вечным дежурным по аэродрому, — шутливо пригрозил ему экспат. Потом сделал глубокий вдох, собрался и обратился к новому комэску: — Товарищ капитан, — при этих словах Карманов дернулся, словно получил разряд током. Ничего, привыкай к новому званию, родной, с мстительным удовлетворением подумал Григорий, — не побрезгуйте, разделите с нами неожиданную радость?
Все затаили дыхание. Капитан покривился, немного подумал, а потом решительно сказал:
— А почему бы и нет, собственно! — и, отложив вещи, двинулся к столу.
Стукнула входная дверь. В землянку вошли Челидзе и Рыжков в компании официанток. Сразу стало шумно, весело и немного тесно. Девушки громко раскритиковали то, как накрыли стол мужчины, и принялись все переделывать, переставлять и передвигать. Летчики, мгновенно признав свое поражение, отошли в сторону, чтобы не мешать трем симпатичным ураганам, носившимся мимо с угрожающей скоростью.
— Шварц, зараза, куда ты коробку потащил? — неожиданно всполошился Валиев. — Товарищ лейтенант, он же орден ваш сейчас упрет!
— Та-ак! — зловеще протянул Григорий, пристально глядя на мехового наглеца. — И к чему тебя это приведет?
Кот моментально выпустил из шаловливых лап бархатную коробочку, брякнулся на бок и сделал невинно-удивленную морду. Дескать, а что такое? Лежу себе спокойно, никого не трогаю.
— Кстати, — спросила Тая, остановившись рядом, — а что тебе вручили?
А и правда. Он ведь так и не посмотрел. Первым вроде «боевик». Но вот два других?
— Отечественной войны второй степени, как у меня, — пришел на помощь другу Прорва, — и Александра Невского.
— Ух ты! Гриш, можно я одним глазком?
— Да хоть двумя! — засмеялся Дивин. А про себя прикинул: Знамя — по совокупности заслуг. Орден Отечественной войны ему, скорее всего, за тех давнишних сбитых фрицев дали. Интересно, правда, почему второй степени — за троих ведь первая положена? Наверное, одного на счет всей группы записали. А Невского за удачную штурмовку аэродрома. Ну да ладно, что сочли нужным, то и вручили. В конце концов, он пока не выполнил то шутливое обещание, что дал когда-то Малахову: получить Золотую Звезду. Так что повоюем еще, есть к чему стремиться!
— Красивый, — сказала Тая, рассматривая орден.
— А я слышала, — встряла Лариса, — что для профиля Александра Невского взяли фотокарточку артиста Черкасова. Недаром ведь он в фильме его играл — говорят, что очень похож.
— Очень может быть, — задумалась Тая. — Изображений князя я даже и не припомню так сразу.
— Еще бы, — жизнерадостно заржал Прорва, — в его время ведь ни фотоателье, ни киностудий не было. Дикие люди! Ладно, айда за стол, водка греется!
Карманов установил на столе небольшое круглое зеркальце и сосредоточенно брился. Пилоты ходили мимо, посматривали на него с плохо скрываемым недоумением, но помалкивали. Не верит человек в приметы, что ж, его право. В полку было еще несколько тех, кто не соблюдал старое летное правило не бриться с утра.
Григорий взял полотенце и пошел на улицу. Морозец ночью ударил знатный, лицо сразу начало пощипывать. Но экспат, стараясь не обращать внимания на маленькие неудобства, стянул нательную рубаху, небрежно бросил ее на пенек и, отфыркиваясь, принялся умываться и обтираться снегом. То, что надо — заряд бодрости гарантирован на целый день.
Продрогший часовой, прохаживающийся неподалеку, смотрел на лейтенанта с нескрываемым ужасом, как на душевнобольного. На лице его отчетливо читалось, что он сам не стал бы делать ничего подобного даже под угрозой расстрела.
— Присоединяйся! — весело засмеялся Григорий и запустил в него снежком.
— Не балуйте, товарищ командир, — недовольно проворчал красноармеец. — Часовой — лицо неприкосновенное! Я ведь и пальнуть могу.
— Да у тебя, небось, затвор уже примерз, не передернешь, — подколол его Дивин.
— Не бойтесь, когда надо будет, все отлично сработает, — с достоинством ответил боец, поправил ремень на плече и пошел по утоптанной тропинке, зябко поеживаясь от порывов студеного ветра, что так и норовил забраться под полы шинели, обнять холодными ладонями, вымораживая живое человеческое тепло.
Теперь самое неприятное. Экспат собрался с духом и решительно прижал к лицу добрую пригоршню снега. Он решил сделать все возможное, чтобы приучить себя к холодной погоде, — мало ли что, вдруг собьют и придется пробираться к своим без теплой балаклавы?
— Смотрю я на тебя, Гриша, и не понимаю, откуда в тебе столько злости? — философски заметил Прорва. Он выскочил на улицу покурить. — Ладно, себя не жалеешь, черт с тобой, но ты ведь и нас уже замучил.
— Сиротинушка разнесчастный, заплачь еще! — Дивин взял полотенце и принялся энергично растираться. — На тебе пахать можно, не прибедняйся. Вот лучше бы взял в охапку сержантов и вместе со мной занялись бы водными процедурами. Все полезнее, чем на нарах валяться. Нет, прав комдив, ох прав — распустились, превратились в каких-то нерях и лентяев. Пора за вас браться!
— Ты это, — Рыжков глянул с притворной опаской, — лучше заканчивай в снегу нырять, а то совсем мозги застудишь!
— Вали, брехло!
Григорий подхватил рубаху и пошел в землянку одеваться.
После завтрака его вызвал к себе на КП Хромов.
— Что о Карманове скажешь? — поинтересовался командир полка. — Ты ведь летал с ним на полигон и в зону?
— Летал. В принципе, пилот он не самый слабый, — не стал кривить душой экспат. — Я так понял, что из кадровых? Чувствуется основательная подготовка, не то что у нынешних сержантов. Другое дело, что закис он явно на штабной работе, чутье летчицкое подрастерял.
— Ишь ты, — улыбнулся майор, — чутье. Слыхал, комиссар? — обратился он к Багдасаряну. По-старому обратился. С осени 1942-го институт военных комиссаров в Красной Армии отменили, провели для них переаттестацию, присвоили обычные звания и сделали заместителями командира по политической части — замполитами. Но многие называли политработников по-прежнему. Конечно, если человек того заслуживал. Вардан Эрнестович был как раз из числа таковых.
— Зря смеетесь, товарищ командир, — набычился Григорий. — Не хуже меня ведь знаете, стоит нашему брату немного оторваться от живого дела, перестать летать, и сразу все идет невпопад. Боязнь появляется, неуверенность. И лечится эта болезнь только через практику. Сейчас капитан с каждым днем избавляется от своего недуга. Осталось только поучаствовать в настоящем бою, и он, я уверен, придет в норму.
— Что предлагаешь? — деловито спросил Хромов.
— Прошу поручить нашей эскадрилье какое-нибудь задание, — твердо ответил Дивин. — Готов, если надо, слетать ведомым у Карманова.
Комполка недовольно поморщился.
— Рискованно. Если вас обоих срубят, то, считай, нет эскадрильи — твои желторотики не в счет. Поэтому выбери кого-нибудь из своих ребят потолковее, да и отправь с ним капитана. Ущемлять самолюбие Карманова мы, разумеется, не станем, пусть идет ведущим. Заодно получим представление, справится он с этой ролью или нет.