— Вот! Всё уже договорено, леди-кэп предварительное соизволение на создание школы дала, — припечатала Лоуд. — Маг-педагог — это пусть младший, но офицерский состав, положена отдельная каюта. Да, малогабаритная, но все равно лучше, чем квартировать при помойке у тронутого на всю голову Герцога. Читать-писать парней научишь, заодно все приноровятся шар-фонари мастерить, при трюмных работах незаменимый инструмент.
— Это я, конечно, могу, — признал Коровал. — С начальной грамотностью тоже как-нибудь совладаем. Просто очень неожиданное предложение…
— Не «неожиданное», а крайне запоздавшее! Две трети личного состава — абсолютно неграмотны, крестиками в ведомостях подписываются! Позор! Нет тут никаких оправданий! «Сюжеты тут этакие, линии не прописанные, матросы — они персонажами четвертого плана идут». Мы не можем ждать милостей от сюжетов, взять и прописать сюжет под себя — наша задача! Хорошо, что вовремя осознал, вдумался, взялся! — Лоуд энергично пожала руку ошеломленному магу. — До Коринты еще четверо суток, жду предложений по учебной программе, пожеланий, замечаний. Обсудим, оформим, в контракт внесем. Не боись, не в банке, тут не обманут. Серьезный фронт работ имеется, жалование будет, команда отличная, «Генриетта» и кэп — вообще сказка!
— С этим не спорю, — маг поскреб образцово бритый подбородок. — Что ж, набросаю план занятий, пока вы здесь, наверняка подскажете, поправите. Мне бы ваш университетский опыт, Профессор…
Подходило к концу путешествие вверх, уже гуще потянулись обитаемые острова-«линзы», приближалась знаменитая и богатая Коринта. Укс еще раз перепроверил отремонтированный дельтаплан, посидел с ремонтниками над рабочими чертежами аппарата и инструкцией по пилотированию — изыщут умельцы «Генриетты» подходящую ткань, сделают палубные дельтапланы для корабля. Таким крылатым «тузикам» на контрабандистском корабле цены не будет. Главное, конечно, не угробиться при первых полетах. Ничего, это насчет школьной программы контрабандисты несколько отсталые, так-то здравым смыслом и интуицией не обижены.
Оставалось еще немаловажное «культурное мероприятие». Готовились все: моряки, монашеская эмиграция, маг обещался выступить с «поучительными фокусами». Ну и конечно, полноценную концертную программу ожидали от «научной группы». Лоуд собирала самодеятельных музыкантов, что-то разучивала, организовывала.
…— Я собьюсь, — жалобно сказала Фунтик. — Мне всегда, когда больше пяти человек собирается, не по себе. Я бояться начинаю, слова путаю.
— Тут же все свои, чего их бояться⁈ — удивилась Профессор. — Безусловно, официальные публичные выступления требуют навыка и изрядного владения ораторским искусством. Но некоторый опыт в этом деле пригодится любому странствующему разумному существу. И не надо кокетничать, ты кое-что можешь. Когда надо. Вот как наш Укс — молчун, склонен к социофобной мизантропии, точно как и ты, но если нужно, пасть разинет и скажет мощно. Заставлять не собираюсь, но сама подумай. Конферанс — это звучит гордо!
…— Наверное, это последний спокойный вечер, — прошептала Фунтик.
— Нет, определенно не последний, — заверил Укс. — И на Коринте будут вечера, и потом, когда к Лапуте пойдем. Почти наверняка туда идти придется, эта Коринта не выглядит особенно обнадеживающей по решению наших сложных вопросов. Жаль, что «Генриэтта» в рейсы выше по островам не ходит, хороший корабль.
— О да! Я бы здесь насовсем осталась, — сказала Фунтик.
Укс протянул ей носовой платок.
— Все-таки ты омерзительно загадочный, — осудила бывшая воровка, утирая нос. — Всем мужчинам не нравится, когда бабы плачут, а ты прощаешь.
— Мне тоже не очень нравится. Но я знаю, что тебе иногда нужно пустить соленую влагу из глаз, и принять крепкой влаги вовнутрь. Лучше уж при мне это делай.
— При тебе мне не хочется, — объявила Фунтик, складывая платок. — Мне при тебе иного хочется. Надеюсь, ты не начнешь глупо «втирать», что стеснителен, что рядом Проф и команда, и прочую шмондоцевую ерунду. И ты хочешь. Тогда почему воздерживаешься?
— Заманиваю. Хочу, чтоб прикипела навсегда.
— Нонсенс, как говорит Профессор. Ты безжалостен, но не настолько. Брезгуешь? Потому что я шлюха?
Укс улыбнулся:
— Не притворяйся глупой. Не проконает, как опять же любит говорить Профессор. У меня было время поразмыслить, я знаю, что ты не шлюха, а ты насчет этого всегда знала. Собственно, мелкие нюансы ничего и не меняют. Мы связаны навечно, поздно метаться. Даже если бы я был конченым серийным насильником, а ты безмозглой шлюхой — нам друг от друга уже не отвертеться.
— Взять силой — то другое, — прошептала девушка. — Я, может, тоже могу. Взять, поиметь, со смешком прирезать урода. Даже и не спьяну, а просто со злости. Такое замолить можно. Наверное. А шлюха — чистый позор. Ими все брезгуют.
— Брезговать — это уж непременно и обязательно, — Укс взял с верхней койки уже настроенную гитару. — Вот только порой всё сложнее.
На прикосновение струны ответили негромким ропотом…
Прости, ты не летаешь,
Как тополиный пух.
Ты плохо меня знаешь:
Влюбляюсь только в шлюх.
Ты меткая — стреляешь:
Одним и сразу двух…
На палубе немедля кто-то остановился, донеслось сдерживаемое любопытное посапывание. Но Фунтик не обращала внимания, смотрела из-под ресниц только на исполнителя. Перебирая струны, пилот улыбнулся — нет, это не про тебя, Фунт Лиха. Просто песня, она, наверное, не про кого конкретного, лишь про мысли влюбленного Логоса.
… И сверлит ветер мне спину,
И мой факел потух.
Мне не нужны половины —
Я люблю губы шлюх…
Песня, сочиненная чужеземным музыкантом и поэтом Ер-Мач-Ковым, по слухам, тоже вроде бы некогда ходившим на кораблях и попадавшим на клинки случайных ножей, иссякла, струны умирали, прижатые ладонью. Фунтик молчала. Зато за дверью, на палубе, уже спорили о неправильности песни. Потом там командно гаркнули, затопали удаляющиеся ноги, а в каюту заглянул суперкарго:
— Э, нашел что петь. Это же неприлично и неуместно. Парни-то работают.
— Так пусть работают, я же репетирую, — пояснил Укс, ухмыляясь.
— Можно же что-то героическое репетировать, про пиратов, клады и мореплавателей, — заворчал суперкарго и, наконец, посмотрел на Фунтика. — Тем более она не такая. Я ее знаю, она мне пальцы выправила. Столько лет болели, а сейчас почти как в молодости.
— Да разве про нее песня? Это же старинная, с дальних островов.
— Вы, ученые пилоты, врете и даже глаз не отводите. Да про кого ты еще петь-то можешь? Вся «Генриэтта» про ваши сердечные страдания знает. Ты уж извини, Фунтик, но правду говорю. Вы глупить не вздумайте. Раз боги вас свели, значит, нужно принять дар с почтением и благодарностью. Против богов не попрешь, это общеизвестно. А песня возмутительная, но интересная. На концерте-то будет? А то я начальные куплеты не слышал.
— На концерте много чего будет, — заверил Укс.
Грузовой помощник ушел, а Фунтик посмотрела на пилота и с чувством прошептала:
— Ты исключительный мерзавец. Прилюдно объявить, что твоя подружка шлюха, которая не шлюха, и ты с нее млеешь. Очень доходчиво и понятно, доннервет, демона с два такое признание забудут. Такого даже Профессор не выдумала бы.
— Где ей. Она в губах и любви совершенно не разбирается. Это слишком человеческое.
А на концерте и правда, много чего было. Расселись на палубе матросы и эмигранты, командный состав занял места на мостике. Корабль дрейфовал по воздушному течению — леди-кэп в виде исключения освободила от работ все вахты, включая двигательное отделение.
На символический «сценный помост», сооруженный из ящиков с чаем, вышла Фунтик. Собранное общими усилиями концертное платье выглядело великолепно, пожертвованная леди-кэп шелковая косынка цвета воздушно-морской волны, эффектно укутывала узкие плечи, да и вообще блистала девушка. Укс подумал, что играй она всеми своими способностями — любую аристократку Глора и Конгера затмила бы с легкостью. Может, еще и затмит, если нужно будет.
Фунтик с достоинством поклонилась зрителям и провозгласила:
— Леди-капитан, господа, разрешите считать наш корабельный концерт открытым. По традиции, первым номером исполняется «Генриэттская походно-корабельная».
Никаких особых концертных традиций на борту «Генриэтты» до сих пор не существовало в принципе. Но нужно же когда-то начинать. На сцену вступила Профессор — фрака на ней не имелось, поскольку изыскать его не представлялось возможным, но алый галстук-бабочка на шее, подтяжки на ШУПЭ и дирижерская палочка выглядели весьма торжественно. Профессор вскинула руки — собравшиеся закончили прокашливаться и набирать воздух. Взмах дирижерской длани, ударили импровизированные барабаны, взвыли губные гармоники, а матросские глотки грянули:
— Прощай знакомый берег,
Уходим снова в Бездну,
Пропеллеры «Генриэтты»,
Усталости не знают никогда…
Стихи были слегка несовершенны, мотив слегка заимствованный, но в корабельных песнях, особенно написанными чисто научными специалистами, такое случается. Тут главное — суть, а слова и ноты всегда можно подправить.
Душевно получилось, этого у Лоуд не отнять. Песня разучивалась отдельными вахтами, сейчас впервые звучала в едином экипажном исполнении, Профессор с чувством дирижировала, давая проявить себя и голосистым монашкам-расстригам, и хрипатой группе впередсмотрящих. Вот прозвучали завершающие:
— И грузы доставлены,
Контракты закрыты,
Пропеллерам дан передых,
Но завтра нас Бездна покличет,