Сын мой, дай-ка оглядеться:
Тот же –
Памятный мне с детства,
Голубой
Высокий зал.
Значит, все-то годы эти
Неприметный чудодей
Жил и жил себе
На свете
Средь игрушек и детей!
…Воспитатели не врали:
Из страны немецких фей
Перламутровый,
В футляре,
Он с войны привёз трофей.
– В круг дружнее стали, дети!
Будто и не наяву,
Он сидит на табурете
Непричастно
К торжеству.
Как без возраста и плоти,
Сделанный когда-то –
В честь… –
Снимок,
Где на обороте
Буквы стёрлись… не прочесть.
Близорукий и опрятный,
На коленях держит он
Свой громадный,
Свой нарядный,
Громкий свой аккордеон.
К инструменту
Наклонился
И кивает головой,
И совсем не изменился:
Был тогда уже седой.
Однокрылый
Мне в школе нравилась военка,
Мне взрывы снов не леденят…
Иван Калиныч Литвиненко,
Войны минувшей лейтенант!
Сгоревшей сталью пахнут войны.
…В атаке злой октябрьским днём
Вломился в башню бронебойный –
И сталь и плоть взялись огнём.
И пахла сладко, пахла сладко
Уже подмёрзшая земля.
Хирург в твоей крови. Палатка…
Беспамятство… Госпиталя…
На руку правую похожий,
Он как пожизненный протест –
Твой чёрный, из скрипучей кожи,
В карман заправленный протез.
Да сколько же – подумать страшно,
Какой представится итог, –
Стране понадобилось нашей
Протезов этих – рук и ног.
Иван Калиныч, дядя Ваня…
Всё чаще люди новых лет
Калеке с рукавом в кармане,
Остановясь, посмотрят вслед.
Как век свой прожил? Полной мерой?
А он, как отроду левша,
Без промаха стреляет с левой
И левой в лузу лупит шар.
Лопатит землю – однорукий,
Страда садовая проста.
Снимают Литвиненки-внуки
Смороду-ягоду с куста.
И только время в нём открыло
Ту окончательную стать:
Не однорукий. Однокрылый…
Так люди стали называть.
В армию
Перрон, неровный строй ребят,
Всё так похоже, так знакомо:
Ещё гражданские стоят
Перед бывалым военкомом.
Среди торжественного дня
Он по-отечески невесел.
Уже отхлынула родня
И ждать настроились невесты.
В эпохе нашей – щит и меч,
И год от года в новой силе
Её бессонницу стеречь
Уходит молодость России.
Гармошка, смех, табачный чад.
Вагоны трогаются плавно.
И молча матери кричат,
На сыновей утратив право.
Россия-мать, твои сыны!
Твоё веление простое,
И это – искони святое:
«Служите! Не было б войны…»
Граница
Околица русской земли.
В распадки спускается лето,
Багульника жар фиолетов
На сопках – и сопки вдали.
В излуках искрится река,
Разъявшая эти пространства,
Другого за ней государства –
Деревья, холмы, облака.
К полуночи вызреют грозы.
Я даже представить могу,
Как завтра займутся берёзы
Листвою на том берегу,
А с нашего птица взовьётся, –
И всё отразится в реке,
И всё за рекой отзовётся –
Уже на чужом языке.
«Нет ходу, нет лёту, нет броду…»
Нет ходу, нет лёту, нет броду.
По хвое – берёзок мазки.
Гляжу в разъярённую воду
Высокой весенней реки.
Обличьем два берега схожи.
Похожи, откуда ни глянь,
И сопки, и сосны – и всё же
Вот здесь и отечества грань.
И вижу: круты повороты
Истории – в бровку земли
Тяжелобетонные доты
Шеломами насмерть вросли.
У этих пределов последних,
Где самая крайняя пядь,
Своих девятнадцатилетних
Поставила Родина-мать.
В наряд заступают ребята,
И сразу весна ни при чём,
И чёрен зрачок автомата
За правым солдатским плечом.
Баллада о последних фронтовиках
Ф. Ф. Синицину
У них все в классе бредили войной:
Туда же – за убитыми отцами,
На фронт, на фронт! – поспеть хотели сами,
А год рожденья был непризывной.
И двое упросили военкома,
Угрюмой ранней взрослостью сильны.
Был день весны, когда ушли из дома,
Как раз догнав
Последний год войны.
Хватило им и ярости, и боли,
И городов ненашенской земли,
Пройти которых не успели в школе, –
Они их пёхом – накрепко – прошли!
Круша людей, пахали землю взрывы.
Но всех немецких бомб, снарядов, мин,
Знать, было мало, – и остались живы.
И возмужали. И вошли в Берлин –
В дыму пожаров, грохоте и гуле.
Проломы окон… Щебень площадей…
И кровь утёрли, и в глаза взглянули
Их стариков, их женщин, их детей.
Совсем не так, как жаждалось и мнилось,
Когда своя пылала сторона:
Чего уж там… Сменили гнев на милость.
Чего уж там… Закончилась война.
Житьё-бытьё бесхитростное наше,
Дивясь, сравнили с выправкой – у них…
С войны пришли – на жизнь, казалось, старше
Невоевавших сверстников своих.
А дальше… дальше? Вечером – за парты,
Наутро – в цех; освоили дела,
И просто от зарплаты до зарплаты
Жизнь в обретённом мире потекла.
А там, глядишь, своих детей подняли,
А там и льготы выдала страна.
И перестали надевать медали –
К чему? Давно закончилась война.
Лишь в День Победы, поминая павших,
В несчётный раз расскажут о былом.
И нет давно раздела за столом
На воевавших
И не воевавших.
Живая жизнь сравняла их, выходит:
Уже и те и эти – старики.
На пенсию по возрасту выходят
Последние у нас фронтовики.
Жизнь прожита – и прожили неплохо,
Какая вышла – и была люба.
И вся на том отдельная судьба,
И вся на этом целая эпоха.
Воспоминание об авиации
Сапогами по плацу бацая,
Я вхожу в поворот судьбы.
Начинается авиация –
Не подумаете! – с ходьбы.
Плац полка – наше поле ровное.
Пашем, ратаи, не дай бог.
(Ах, как были наполированы
Тридцать новеньких пар сапог.)
Наши юные, злые, двужильные,
По команде протяжной: – Взво-од!.. –
Замирают тела пружинные,
Как поставленные на взвод.
– Шаго-о-ом!.. – пауза, –
…арш! – и будто бы
Спуск нажал старшина, и – ах! –
Ударяют в асфальт обутками
Тридцать левых в единый мах.
Мы едины до малой малости.
А когда уже через край
Побратавшей нас всех усталости:
– Авиация!.. Запевай!
И поём, и шагаем истово,
Путь – высок, а наперерез
Яснокрылые, серебристые –
Осыпают мороз с небес.
«Земля, она лишь для начала…»
Земля, она лишь для начала –
Пока, прощаясь тяжело,
С напрасной цепкостью причала
Бежит бетонка под крыло.
Но, синеву срывая с ветра,
Машина впишет нас – пора! –
В простор безоблачного света
Широким росчерком пера.
И в детской радости полёта
Похорошев лицом, пилот
Смахнёт со лба крупинки пота,
Но прежде дух переведёт.
И даль – во все края без края…
И отчуждённо – с высоты
Теперь глядим, припоминая
Неразличимые черты…
Танки на пьедесталах
Мы с ним погодки. И нежно
Касаюсь ладонью брони:
Бессмертной, уральской, железной
Надёжнее нету родни.
Ваяние рук человека –
Была лаконично проста
В глазах потрясённого века
Скульптурная их красота.
Над Волгой, Днепром… Под Москвою…
Им так и остаться в веках –
В окалине смертного боя,
На тех огневых рубежах.
Мне ночью не снятся сраженья.
Но видится долгий парад:
Машины приходят в движенье
И строятся, строятся в ряд…
«Дорога лесная, прямая…»
Дорога лесная, прямая.
Дорога в полях, васильки.
Устану – меня принимает
Блескучее тело реки.
Глаза закрываю – и сосны
Над плавной текучестью вод
В снопах раскосмаченных солнца