К Англии, переживавшей в эпоху королевы Виктории промышленный и культурный расцвет, в России было особое отношение, почтительное. Считалось, что там — все лучшее, и не только булавки. Воспитанному в строгости Шухову, надо думать, были близки и моральные ценности Викторианской эпохи, как то: трудолюбие, верность долгу, в том числе семейному, трезвомыслие, пунктуальность, экономность. Владимир Григорьевич не раз высоко отзывался об англичанах. Не могли не привлечь внимания русского путешественника и музеи Лондона — Музей Виктории и Альберта, Музей естествознания и Музей науки. Кстати, в последнем музее, расположенном на Эксибишн-роуд в лондонском районе Южный Кенсингтон, сегодня среди двух экспонатов, представляющих российскую науку, один — это макет Шуховской башни. Возвращаясь на родину, Шухов побывал также в Германии и Франции. В Париже он был принят в Центральное общество гражданских инженеров[3] — весьма почетную профессиональную организацию, основанную в 1848 году. Одним из руководителей общества был и Густав Эйфель…
Дача в Вешняках, на которой Шухов в то лето рассказывал об Англии, входила в состав большого подмосковного поселка. «У станции Вешняки продаются четыре дачи, из них две теплые с мезонином, в 9 комнат и необходимыми службами, две холодные в 4 и 5 комнат, террасы и балконы у каждой, постройки новые. Местность здоровая и дачи всегда заняты» — такое объявление можно было прочитать в московских газетах. Иметь здесь загородный дом было престижно, дачный отдых безоглядно входил в моду. Москвичи на лето разъезжались из города кто куда: под Звенигород, по Казанской дороге, на Рублево-Успенское направление. Потомки богатых дворянских родов, обладавшие большими наделами земли, сдавали их под дачи, как это и сделали в Вешняках графы Шереметевы. На фотографиях мы видим не только массивный бревенчатый дом из отличного строевого леса, но и сад, где отдыхали Шуховы. В то время рубить старые деревья на участках дачникам запрещалось, дабы дачи не лишились своего уютного подмосковного очарования.
Близость станции позволяла жить на даче все лето. Работавшие в Москве горожане покидали утром свои дачи, чтобы вернуться вечером. Шухову гораздо удобнее было бы добираться на дачу велосипедом. Жаль, что подмосковные дороги оставляли желать лучшего — на велосипеде и по булыжникам ехать было трудновато, а тут кочки да ямы.
Шухов не только проводил время в беседах, но и учил девушек играть в крокет — английскую, естественно, игру, набиравшую популярность в России. Причем в немалой степени среди женщин. В «Анне Карениной», опубликованной впервые книжным изданием в 1878 году и читаемой всей образованной Россией в это время, княгиня Бетси Тверская приглашала главную героиню на партию крокета, считавшегося игрой для избранных. А ведь, казалось бы, как легко в нее играть — взять деревянный молоточек и загнать шарик в воротца, но не тут-то было! Играли в большой теннис, карты, лото.
В те годы отсутствия Интернета и сотовой связи молодые люди как-то умудрялись проводить время с удовольствием и не скучали. Чему только не посвящали свой досуг — например, традиционным для дворянской молодежи «petits jeux» — так называемым «маленьким играм». Взять хотя бы «веревочку», суть которой сводилась к следующему: участники игры становятся в кружок, берутся руками за веревочку с колечком на ней. Колечко это прячет в кулаке один из игроков, незаметно передавая стоящему рядом, а тот — другому, и так по кругу. А в центре круга стоит тот, кто водит. Он должен угадать, у кого в данный момент в руках находится колечко, и поймать его за руку. Пойманный таким образом уступает свое место и сам становится в круг. Теперь водит он.
Не менее захватывающей была игра в «платок», также предусматривающая создание круга. Только в ней не стояли, а сидели, и объектом всеобщего внимания было не колечко, а завязанный в узел носовой платок. Тот, кто был в центре круга, бросал платок одному из участников и громко произносил первый слог любого слова. Тот, кто ловил платок, должен был быстро продолжить слово, в противном случае ему выпадало водить в новом раунде игры.
А какой непредсказуемой была игра в «Добчинского-Бобчинского»! Все сидят, руки держат под столом, у одного из игроков — серебряный рубль. Цель игры — угадать, кто скрывает рубль. Кто-нибудь кричит: «Добчинский, Бобчинский, руки на стол!» Тут игроки кладут руки на стол, происходит главная интрига: не отрывая руки от стола, надо незаметно передать рубль соседу, а тот, кто отгадывает, должен уловить это мгновение. В конце концов, у кого найдут рубль, тот и водит. А еще были игры «телефон» (словесная путаница шепотом), «секретер», «индюшка» (беготня вокруг свободного стула), «краски», «мнения», «Да и нет не говорите», «Довольны ли вы своим соседом?», шарады.
Князь Владимир Долгоруков вспоминал, как играли в «секретер»: «Рассаживались за стол, каждому давалась длинная полоска бумаги и карандаш. Все должны были писать одновременно, загибать написанное, чтобы не было видно, и передавать соседу (все в одну сторону), затем писать на полученной от соседа бумажке, снова загибать и передавать и т. д. А писать надо было следующее: 1) «Он», то есть мужское имя с отчеством или без него, или фамилию знакомого, или героя романа, или исторической личности, театральной знаменитости и проч. 2) «Она». 3) «Где». 4) «При каких обстоятельствах». 5) «Что делали». 6) «Что из этого вышло». 7) «Что сказал свет». Когда записки совершали круг, кто-либо из играющих собирал их и читал вслух. Авторы неизменно изощрялись в остроумии, и, к общему удовольствию, получалась, конечно, невероятная чепуха»{72}.
А вот «мнения»: «Садятся. Один уходит в другую комнату. Другой собирает о нем мнения каждого. Затем зовет ушедшего и говорит ему: «Был я на балу, сидел на полу, ел халву и слышал про вас молву. Про вас говорят, что вы и тут начинал передавать ему сказанное про него другими. Это были обычно самые невероятные определения наружности или характера, нелепые истории о поведении и проч. Уходивший должен был угадать, кто из присутствующих выражал то или иное мнение. Если он никого не угадывал, то уходил снова. Если же угадывал, то вместо него уходил тот, чье мнение было угадано. Если он угадал нескольких, то уходил первый».
В общем, на даче время проходило весело. Была еще одна азартная игра, увиденная Шуховым в Англии, — футбол. О ней доселе россияне слыхом не слыхали. «Суть игры состоит в том, что партия играющих старается загнать шар — подбрасывая ногой, головой, чем угодно, только не руками — в ворота противной партии. Площадь для игры была сплошь покрыта грязью. Господа спортсмены в белых костюмах бегали по грязи, шлепаясь со всего размаха в грязь, и вскоре превратились в трубочистов. В публике стоял несмолкаемый смех. Игра закончилась победой одной партии над другой»{73}, — сообщалось в газетах. Он бы и сам организовал футбольную команду на даче, как об этом писал Владимир Набоков:
Отрадная игра! Широкая поляна,
пестрят рубашки; мяч живой
то мечется в ногах, как молния кривая,
то — выстрела звучней — взвивается, и вот
подпрыгиваю я, с размаху прерывая
его стремительный полет.
Сама дачная культура, ее атмосфера склоняла к романам. Люди не отгораживались друг от друга высокими заборами, не злоупотребляли шашлыками и не орали песни во всю ивановскую. Они отдыхали, тесно общаясь с интеллигентными соседями. С утра — на местную речку, а рядом с Вешняками были озера, в которых и купались. Затем кофе, легкий завтрак «чем Бог послал», то есть продукцией местных крестьян — парным молоком, сметанкой, творогом. Проблем с едой не было — здесь так же, как и в Москве, с утра напоминали о себе громкими криками разносчики всякой снеди, будь то свежевыловленная или копченая рыбка, домашняя птица, индейки да рябчики, молочные поросята. Дачники ходили по грибы да по ягоды, удили рыбу. С удовольствием принимали гостей, много гуляли: дамы обязательно с зонтиками от солнца, выносили граммофон, слушали пластинки — Шухов обожал Шаляпина. И гуляли, гуляли, гуляли под луной и под пение птиц. Ну как тут не влюбиться…
Да, на дачах люди действительно «жили» — утверждал герой Чехова, так стремившийся за город: «Если вы хотите пожить, то садитесь в вагон и отправляйтесь туда, где воздух пропитан запахом сирени и черемухи, где, лаская ваш взор своей нежной белизной и блеском алмазных росинок, наперегонку цветут ландыши и ночные красавицы. Там, на просторе, под голубым сводом, в виду зеленого леса и воркующих ручьев, в обществе птиц и зеленых жуков, вы поймете, что такое жизнь! Прибавьте к этому две-три встречи с широкополой шляпкой, быстрыми глазками и белым фартучком…»
Вероятно, в то время Шухов был женихом на выданье, вокруг которого водилось немало завидных невест. Да и возраст у него уже был приличный: пора семьей обзаводиться! Но у его матери было свое мнение на этот счет, Вера Капитоновна, безапелляционно вмешивавшаяся в личную жизнь детей, оставляла в выборе невесты для сына последнее слово за собой. К тому времени (в 1884 году) родители Шухова вернулись в Москву из Варшавы вместе с дочерьми, сестрами Владимира Григорьевича. Это обстоятельство во многом повлияло на развитие личной жизни их единственного сына.
В семье Ольги Книппер царили не менее консервативные устои, нежели у Шуховых. Ее отец, Леонард Книппер, прусский подданный, тоже инженер, приехал в Россию из Эльзаса в 1864 году, как и многие иностранцы, коих мы уже встречали на страницах этой книги, в поисках лучшей доли, каковой оказался винокуренный завод в Вятской губернии. В этих краях зерна было достаточно, и дела быстро пошли в гору. Книппер женился на Анне Ивановне Зальц, одаренной пианистке, обладавшей к тому же прекрасным голосом. В Вятской губернии появились на свет их дети Константин (1866) и Ольга (1868