). В 1870 году разбогатевшие на торговле вином Книпперы переезжают в Москву. Как мы помним, контора Леонарда Книппера размещалась на той же улице, что и фирма Бари, неисповедимы пути Господни, как говорится.
Если у Шуховых главной в доме была мать, то у Книпперов — отец, воспрепятствовавший желанию своей жены получить профессиональное образование в консерватории. Он считал, что главное предназначение женщины есть семья и дети, к тому же в Москве в 1876 году у них родился еще один сын, Владимир, будущий певец (позднее он выступал под псевдонимом Нардов в Большом театре, среди его учеников — Сергей Лемешев, Никандр Ханаев). Лишь после смерти мужа, в 1895 году, Анна Книппер осуществила свою мечту, стала педагогом и профессором пения при школе Филармонического училища, порой выступала в концертах.
Так же строго отец воспитывал и дочь. «Я после окончания частной женской гимназии жила, по тогдашним понятиям, «барышней»: занималась языками, музыкой, рисованием. Отец мечтал, чтобы я стала художницей, — он даже показывал мои рисунки Вл. Маковскому, с семьей которого мы были знакомы, — или переводчицей; я в ранней юности переводила сказки, повести и увлекалась переводами. В семье меня, единственную дочь, баловали, но держали далеко от жизни… Товарищ старшего брата, студент-медик, говорил мне о высших женских курсах, о свободной жизни (видя иногда мое подавленное состояние), и когда заметили, как я жадно слушала эти рассказы, как горели у меня глаза, милого студента тихо удалили на время из нашего дома. А я осталась со своей мечтой о свободной жизни»{74}, — вспоминала она позднее.
Короче говоря, инженеру Владимиру Шухову и барышне Ольге Книппер было о чем поговорить, обменяться, так сказать, опытом личной и семейной жизни. В душе впечатлительной и мечтавшей о театре девушки, окруженной железными путами семейной опеки, возникали смутные желания: «Сцена меня манила, но по тогдашним понятиям казалось какой-то дикостью сломать семью, которая окружала меня заботами и любовью, уйти, и куда уйти? Очевидно, и своей решимости и веры в себя было мало»{75}. Встреча с Шуховым внушила Ольге призрачные надежды. Молодой мужчина был почти в два раза старше ее, строен, силен, красив, голубоглаз, глаза его горели — так по крайней мере утверждала Книппер-Чехова на девятом десятке лет, значит, не забыла! Вот с таким решительным мужчиной и можно было бы «уйти», вырваться из клетки, уйти из-под влияния властного отца. Так ей казалось. В 17 лет многое выглядит близким и доступным.
Их отношения развивались. За летом пришла осень, потом зима. Они встречались, ходили в театры, рестораны, опять гуляли. В Большом театре тогда давали «Севильского цирюльника» Россини, «Аскольдову могилу» Верстовского, «Евгения Онегина» Чайковского. Следующее лето снова прошло на даче в прогулках под зонтиками. Роман их длился почти два года и, учитывая нравы эпохи, должен был закончиться браком. Однако этого не случилось. Все подробности — письма — канули в Лету, скорее всего, сгорели в огне, дав богатую пищу для толкований и ассоциаций уже в нашу не менее бурную и склонную на выдумки эпоху. Во всяком случае, Ольга Книппер не последовала примеру Анны Карениной, бросившейся под колеса паровоза, коему мог быть уподоблен Владимир Шухов по причине своей исключительной целеустремленности. Он же не нашел сил пойти против мнения любимой матушки, не согласной с выбором сына, а быть может, и с его поспешностью. Видимо, мать считала, что ему еще рано жениться, в 34 года-то! О неудавшемся романе с Книппер («Она развернулась и ушла») он предпочитал никогда не говорить вслух и не обсуждал этот сюжет с близкими.
Взгляды на роль женщины в семье у Шухова были специфическими: «Назначение женщины в том, чтобы украшать жизнь, а не заниматься чем-то серьезным»{76}. Украшать жизнь мужчины, подчеркнем, а не театральную сцену, выход на которую влечет за собой обязательные атрибуты — овации, цветы, подарки, поклонники. А Шухов был еще и патологически ревнив — как показала дальнейшая семейная жизнь. Так нужно ли ему при его целях и занятости думать еще и о том, во сколько жена придет домой после спектакля? И нечего другим мужчинам глазеть на нее, пусть дома сидит. Рассказывая девушке о принципе работы шнуровых насосов и особенностях расчета цилиндрических резервуаров, об увиденных в Англии газгольдерах, он мог столкнуться и с разочарованием: кошмар! она ничего в этом не понимает! Столь широко одаренные люди, как Шухов, достигшие в своей работе гениальной простоты, когда им все легко дается (на первый взгляд), нередко не способны принять непонимание другими многих, ставших для них прописными истин. Да и Ольга, со своей стороны, могла бы поступиться честолюбивыми принципами и подождать столько, сколько нужно: придет время, сам предложит! Жить рядом с гением — не сахар, но уже своим расположением к вам он дарит счастье! Для Шухова его изобретательская работа была на первом месте. Он и жил-то по распорядку, правильно и требовательно к себе, вовремя ложился, вовремя вставал, даже ходил строго перпендикулярно земле, дабы не стаптывать башмаки и подметки (учился этому, сначала тренируясь ходить босым по сырой земле, по полю).
У Ивана Бунина в «Чистом понедельнике» есть одна примечательная фраза, которая, как нам кажется, характеризует позицию Шухова: «Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как и говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения, — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее».
Разрыв чрезвычайно тяжело переживался девушкой, если даже в автобиографии Книппер-Чехова посчитала нужным связать это с продолжением театральной карьеры: «Я вступала на сцену с твердой убежденностью, что ничто и никогда меня не оторвет от нее, тем более что в личной жизни моей прошла трагедия разочарования первого юного чувства. Театр, казалось мне, должен был заполнить один все стороны моей жизни»{77}. Так и вышло — театр стал для нее всем, хотя бы отчасти заслонив глубокую личную драму всевозможными литературными трагедиями. В театре она встретила и своего будущего супруга — произошло это на репетиции чеховской «Чайки», состоявшейся в Охотничьем клубе на Воздвиженке 9 сентября 1898 года. А через несколько дней Чехов присутствовал на репетиции пьесы Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович», где Ольга Книппер играла Ирину. «Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность — так хорошо, что даже в горле чешется… Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину»{78}, — написал он вскоре.
Как сложился бы брак Шухова и Книппер, случись он, несмотря ни на что, об этом можно лишь размышлять в сослагательном наклонении. Тем не менее с Чеховым ее счастье тоже было недолгим. Антон Павлович скончался в 1904 году. О взаимоотношениях супругов Чеховых существуют разные мнения. По словам Корнея Чуковского, супруга Горького Мария Андреева говорила: «Горький не верил Книпперше, будто Чехов, умирая, произнес «Ich sterbe» («Я умираю» — нем.)». На самом деле он, по словам Горького, сказал: «Ах ты стерва!»{79} Кто только не высказывался по этому поводу, даже Дмитрий Шостакович, со слов Евгения Шварца, говорил, что единственный недостаток Чехова — это женитьба на Книппер. «Нет, нет, вы ее не знаете! Этого нельзя простить»{80}, — говорил при этом Дмитрий Дмитриевич.
Книппер прожила 90 лет, считалась примой сталинского МХАТа, добилась успеха на сцене, была отмечена Сталинской премией первой степени, стала одной из первых народных артисток СССР. Ее юбилеи отмечались с большой помпой почти как государственные праздники. На одном из них, в 1948 году, два самых известных тенора — Козловский и Лемешев дуэтом исполнили арию Ленского из оперы «Евгений Онегин». Это выглядело очень забавно: «Я люблю Вас, Ольга!» — пели увенчанной лаврами орденоносной имениннице солисты Большого театра. Кто знает — вспоминала ли она в тот вечер Владимира Шухова? Слышала ли хоть единожды эти слова из его уст? Кто знает… Но когда в конце 1950-х годов вдруг возникла возможность встречи «Книпперши» с шуховскими внучками, то она, подумав, отказалась. До наследников Шухова дошли и ее слова о «разбитой жизни благодаря Владимиру Григорьевичу».
На память от того таинственного романа осталась у Владимира Григорьевича старая фотография 1886 года, на которой Ольга с братом Костей предстают в роли участников домашнего спектакля, одетых в причудливые костюмы…
Глава девятаяИЗОБРЕТАТЕЛЬ КРЕКИНГА
Ах, если бы Ольга Книппер знала о том, чем забита голова ее ухажера, быть может, и все сложилось не так грустно. За это ему многое можно было простить, понять. В середине 1880-х годов Владимир Шухов усиленно работает над своим новым и, как оказалось впоследствии, главным изобретением в жизни. Это изобретение называется крекинг. Только вот почему-то слово это английское, переводимое как расщепление, а ведь не раз предпринимались попытки переименовать крекинг в «метод Шухова», предпринимались у нас, но не на Западе.
Крекинг — «переработка нефти и ее фракций для получения главным образом моторных топлив, а также химического сырья, протекающая с распадом тяжелых углеводородов», — сообщает сильно постаревшая Большая советская энциклопедия. Жаль, что не названа фамилия ученого, впервые в мире сконструировавшего крекинг-установку — Владимира Шухова. Впрочем, к тому, что его фамилию забывают упомянуть, Шухов даже привык. Но и в Большой российской энциклопедии, томе № 15 за 2010 год, эта маленькая подробность также упущена. Несправедливо.