Дедушка очень серьезно и, как мне показалось, несколько грустно посмотрел на меня и спросил:
— А ты знаешь, что такое быть инженером?
Когда я с юношеским энтузиазмом начал восхвалять профессию инженера, он заметил:
— Ты не знаешь, как это трудно. Надо думать, все время думать, днем и ночью, и все время придумывать новое, иначе тебя жизнь отбросит. Профессия инженера — это заводы, монтажные площадки, где тоже твое рабочее место.
Кроме того, это рабочие коллективы, воплощающие инженерные идеи, о них тоже нужно думать и о том, как трудно работать клепальщикам, котельщикам, кузнецам.
Все это было для меня откровением. Я понял, почему рабочие «Паростроя» так любили Владимира Григорьевича и единодушно избрали его главным инженером (тогда эта должность была выборной).
Конец двадцатых — начало тридцатых годов были годами напряженной работы как в области стальных конструкций, так и в области нефтяной промышленности. Были новые задумки и планы, но сдавало здоровье. Ему, привыкшему к самостоятельности и полной личной ответственности, претили бюрократические препоны, всякие проверки, ограничения, подбор кадров не по деловым качествам. В последние годы Владимир Григорьевич отходит от активной работы. Ограниченное врачами рабочее время посвящает встречам с учениками, консультациям, много читает, размышляет о судьбах отечественной техники. Вспоминая о дедушке, думая о его творчестве, мне кажется, что его успехи во многом объясняются его жизненной чистотой, нравственной строгостью, благожелательностью к людям и пренебрежением к материальным благам — то есть качествами, присущими передовой русской интеллигенции конца девятнадцатого века»{270}.
Истощались силы, но чувство юмора не покидало Владимира Григорьевича. Например, в ответ на слова одного из сотрудников «Стальмоста», что Шухова по-прежнему рады видеть на работе, он ответил: «И в музеях у каждого из нас есть любимые экспонаты». А когда ему советовали почаще бывать на воздухе, парировал: «В таком случае самым здоровым человеком в нашем доме должен быть дворник! Он целыми днями подметает тротуар, поднимая при этом облака пыли».
Тем не менее до последнего дня поток ходоков к Шухову не иссякал, шли к нему за советом, подсказкой, консультацией. «Из бесед с Владимиром Григорьевичем мне особенно запомнился разговор о высотных сооружениях в 1937 году. Владимиру Григорьевичу было уже около восьмидесяти четырех лет. Выезжать из дому ему было утомительно. Но его квартира продолжала оставаться центром многих технических начинаний. Уже при входе в переднюю я услышал чей-то смех. Вероятно, он был вызван очередной шуткой Владимира Григорьевича. Через минуту показался и сам хозяин и, добродушно улыбаясь, ввел меня в свой кабинет, где уже сидело несколько гостей.
Сразу о деле ни в коем случае нельзя было говорить. Как обычно, первые полчаса отводились той легкой, всегда интересной беседе, которую не мог не ожидать, предвкушая удовольствие, каждый приезжавший к Шухову. В ходе этой беседы, оставлявшей какое-то удивительное ощущение живой мысли, Владимир Григорьевич неизменно и искренне интересовался, «как жив-здоров» собеседник, с неподдельным юмором сообщал о каких-либо казусах из своей жизни.
— Ну-с, а теперь перейдем к делу, — сказал Владимир Григорьевич, — и начал внимательно, не спеша, просматривать проектные материалы. В тот день я принес Шухову свой проект 600-метровой башни, премированный затем на Всесоюзном конкурсе ВНИТО строителей, посвященном 20-летию Октября. Башню эту, предназначенную для коротковолновых передач и других целей, по проекту предполагалось возвести в Москве, в парковом массиве «Зеленый стан». Уточнив со свойственной ему обстоятельностью все детали проекта и сделав ряд замечаний о дальнейшей разработке темы, Владимир Григорьевич, не ожидая просьбы, тут же написал свой отзыв… Затем, задумавшись на несколько минут, Владимир Григорьевич заметил:
— Это, конечно, закономерно, что самые большие высоты будут достигнуты именно у нас. Иначе и быть не может в наших условиях. И как же это хорошо! Самое, знаете ли, невыносимое, что может быть в жизни, — это стояние на месте. Нам ведь необходимо продвигаться вперед. Очень необходимо.
Когда я спросил Владимира Григорьевича, не утомила ли его столь затянувшаяся беседа, он с деланой суровостью ответил:
— Как же вам не стыдно такой вопрос задавать? Вы что же, не видите, как я еще молод? Не видите, что чертежи ваши я без очков читаю? Пока получается… Знаете, — добавил он каким-то очень доверительным тоном, — я ведь как ребенок радуюсь, когда ко мне приезжают за советом. Вот с утра у меня были нефтяники. Со всех концов страны мои бывшие питомцы приезжают. И, поверите, такие все важные стали: тот директор, этот главный конструктор. Все самые что ни на есть главные. Только одна мысль меня все гложет, — заметил Шухов, лукаво усмехаясь. — Зачем нужен вам такой старик? Не из вежливости ли больше приезжают? Пусть, мол, Шухов думает, что он еще полезен. Пожалуй, верно!
И Владимир Григорьевич от души рассмеялся.
— Вот со всеми вами мне просто. Но, бывает, приезжают корреспонденты, хотят проинтервьюировать меня. Придут, знаете, а мне и говорить как-то неловко. Ведь все сверстники мои, увы, уже давно умерли. Проверить то, что я скажу, ни у кого нельзя. Ну, каково же мне рассказывать в этих условиях?
После беседы о последних событиях в нашей стране и за рубежом Владимир Григорьевич, как обычно, не преминул доставить мне удовольствие, показав через большой стереоскоп несколько сделанных им чудесных объемных снимков из богатой коллекции, собранной за много лет»{271}, — вспоминал Г. М. Ковельман.
Последняя запись в дневнике сделана Шуховым 30 октября 1938 года и касается водяного газгольдера. А в ночь с 26 на 27 января в квартире на Зубовском бульваре произошел тот трагический и нелепый несчастный случай. Сильно обгорев, Шухов был обречен. Врачи находились у постели Шухова неотступно. Дети до последнего часа пытались облегчить его участь, Сергей принес любимую отцом икру из ресторана гостиницы «Савой», а Фабий где-то достал курицу. Владимир Григорьевич заметил, что Сергей не брит, спросил отчего, пытался шутить. Последние часы он был без сознания… Народу на прощании собралось полно — венки, цветы, траурные речи. Похоронили его на Новодевичьем кладбище 4 февраля. Оплакивали Шухова много людей, в разных концах страны.
У Чехова есть примечательный рассказ «Пассажир 1-го класса», его герой — инженер, действительный статский советник, который построил «на Руси десятка два великолепных мостов, соорудил в трех городах водопроводы, работал в России, в Англии, в Бельгии…». Он много достиг в жизни, лишь одного не изведал — славы, ради которой учился и работал, ночей не спал, куска недоедал и здоровье потерял. И вот теперь на исходе жизни он задается горьким вопросом: на что же ушли все силы, ради чего, собственно, жил, если известность к нему так и не пришла?
У Владимира Григорьевича Шухова вряд ли возник бы такой вопрос, и не только потому, что он жил в другой системе ценностей и не дослужился до действительного статского советника. А по поводу известности инженера он высказывался так: «Инженерное искусство менее популярно, чем живопись, скульптура, архитектура, так как для его восприятия помимо чувств требуются определенные знания»{272}. Но его слава живет, несмотря на отсутствующие порой знания у наших современников, не позволяющие по достоинству оценить талант изобретателя. Память о Шухове хранят улица его имени в Москве в районе Шаболовки и других городах, Белгородский университет им. Шухова, наконец, мемориальные доски, установленные на домах, где он жил, и сооружениях, возведенных при его непосредственном участии. Наконец, в декабре 2008 года в столице на Сретенском бульваре открыт бронзовый памятник изобретателю (скульптор Салават Щербаков). На постаменте, напоминающем гиперболоид, мы видим десятиметровую фигуру Шухова, целеустремленно идущего вперед, в правой руке его — чертежи, на плечах накинут плащ. Владимир Григорьевич словно и не уходил из жизни, он по-прежнему полон планов и идей, направляется в свою строительную контору, чтобы работать, ведь главное для него — не стоять на месте. Такова общая идея памятника.
Много сделано для увековечения научного вклада изобретателя, работает комиссия в Академии наук по изучению его наследия, созданы фонды его имени, проводятся конференции и симпозиумы, выпускаются труды о нем, а также фотоальбомы с его снимками. К сожалению, до сих пор нет персонального музея, полного свода его конструкций и не издан дневник Шухова с серьезным научным комментарием, без которого трудно составить полноценную картину всего его творчества, ведь даже по поводу точной высоты его самой известной башни есть разночтения. И все же главной задачей на сегодня является сохранение всего того, что еще каким-то чудом осталось от Шухова (и принесло известность всей нашей стране, ибо впервые появилось в России). В настоящее время нет даже точного реестра его конструкций, а ведь многие из них нуждаются в скорейшей реставрации и в строжайшей государственной охране. И пусть эта книга послужит посильным вкладом в это важное дело. Хочется закончить повествование очень точными словами академика Дмитрия Васильевича Налив-кина: «Удивительный был человек Владимир Григорьевич Шухов! Во всем мире, пожалуй, не было более талантливого и изобретательного инженера. Он никому не подражал, но все подражали ему».
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВАВ. Г. ШУХОВА
1853, 16 (28) августа — в городе Грайвороне Курской губернии (ныне Белгородской области) в семье городничего Григория Петровича Шухова и его жены Веры Капитоновны родился сын Владимир.
1863 —