— Я тупица! Я рассказал вам о Ковбое Джо, убитом в своем доме в Старом Крыму. Он еще называл себя Калиостро…
— Он самозванец.
— Это я понял. Его настоящая фамилия — Бальзамов. Калиостро тоже звали Джузеппе Бальзамо. Здесь какая-то связь.
— Чисто умозрительная.
Глория хотела пояснить, что Бальзамо — это сакральное имя, составленное по каббалистическому методу, но воздержалась. Клиенту незачем вникать в такие тонкости.
— Что же это все значит? — растерялся он.
— Вопрос поставлен слишком широко, — усмехнулась она. — Давайте внесем конкретику, господин Крапивин.
— Николай… так будет проще.
— Хорошо. Что вас больше тревожит, Николай, бриллианты или ваше будущее?
— Моя сестра — убийца. Она лишила жизни двух человек — картежника, с которым крутила роман, и частного сыщика. А я… покрываю ее! Мало того, я… испытываю к ней далеко не братские чувства. Сказать по правде, разве она виновата в смерти этих двух людей? Она больна! Она…
— Вы любите ее?
Крапивин понуро развел руками, потом сцепил пальцы в замок и сжал их до хруста в суставах.
— Я ничего не могу с собой поделать! — признался он. — Я извращенец. Подонок, жаждущий уложить в постель собственную сестру. Узнай об этом отец, он бы проклял меня! Я не заслуживаю снисхождения.
— Зачем же вы пришли ко мне?
— Как мне остановить ее?
— Кого?
— Анну! Она будет продолжать убивать, а я не смогу без конца заметать следы и уничтожать улики. Какая жизнь нас ждет? Нас! Видите, я уже не мыслю себя без Анны. Я дал слово отцу… черт! Я перестал различать, где мой долг, а где… вожделение. Неужели это похоть заставляет меня безумствовать? Никогда не думал, что могу быть настолько безрассудным. Как будто до Анны у меня не было женщин. Я не помешан на сексе, уверяю вас. У меня есть любовница… танцовщица из варьете. Но с тех пор как появилась Анна, я совершенно охладел к ней. Я не узнаю себя.
Глория помолчала, глядя в его красивое лицо, искаженное страданием.
— У вас развивается «синдром Адели», — заявила она. — Это своего рода психоз, говорю вам как врач.
— Вы… врач? — поразился Крапивин.
— У меня диплом врача, — улыбнулась она. — Кстати, в Международной классификации болезней описанное вами состояние классифицируется как «расстройство привычек и влечений». Примерно такое же, как страсть к азартным играм или клептомания[8].
— Да ну? — засомневался посетитель. — Вы шутите.
— Ничуть. Подобная патология характеризуется непреодолимым желанием совершать опасные для себя и окружающих действия. Причем возникает это желание спонтанно, и ему невозможно противостоять.
— Похоже…
— «Синдромом Адели» сей недуг назвали по имени дочери знаменитого писателя Виктора Гюго, — объяснила Глория. — Девушку охватила любовная одержимость. Ее неразделенное чувство к офицеру Альберту Пинсону переросло в душевную болезнь. Офицер не отвечал ей взаимностью, а она всюду преследовала его, оплачивала карточные долги Пинсона и даже нанимала ему проституток.
— Похоже, — хрипло повторил молодой человек. — И что потом?
— Адель Гюго закончила свои дни в психиатрической клинике.
Крапивин издал нечленораздельное восклицание и закрыл лицо ладонями.
«С ума сойти! — подумал сидящий за ширмой Лавров. — Любовь — это диагноз! Насколько такой диагноз применим ко мне?»
— К кому вы питаете болезненную страсть? К Анне Ремизовой или Жанне де Ламотт? — без обиняков спросила Глория.
— К обеим, — выдавил Крапивин. — Для меня они… неразделимы.
— У вас к тому же осложненный синдром.
Повисла напряженная пауза. Глория погрузилась в свои мысли, ее собеседник нервно кусал губы. Лавров ему сочувствовал.
«Врач обязан не только поставить диагноз, но и назначить лечение, — злился начальник охраны. — Бедняга Крапивин. Ему не позавидуешь!»
— Зачем вы посылали детектива в Старый Крым? — как ни в чем не бывало осведомилась Глория. — Вы поверили в клад покойной графини де Гаше?
Ее будничный тон отрезвил посетителя.
— Я надеялся, что он раскопает какие-нибудь подробности, проливающие свет на поведение Анны. Я ничего не знал о ней. Не знал ее окружения, ее образа жизни, привычек, пристрастий. Этот ее шрам на груди поразил меня! Мне хотелось понять, с кем я имею дело.
— Только-то?
— Не только… — скрепя сердце, признал гость. — Я невольно оказался втянутым в чью-то аферу. Кто-то использует меня. Допускаю, что стал частью дьявольского плана, выношенного в больном сознании Анны. Как бы там ни было, я ее друг, а не враг. Я хочу помочь ей, если это возможно.
— Полагаете, вас используют?
— Не исключено.
Глория отнеслась к его словам нейтрально. У нее уже сложилось определенное мнение об Анне Ремизовой, но она не торопилась делиться им с Крапивиным. Жанна де Ламотт не обретет покоя, пока не избавится от своей тайны. Должно быть, она стала заложницей собственной интриги.
— Я чувствую, что ее судьба зависит от… бриллиантов! — выпалил Николай. — Чертовых камней, которые уже однажды сломали ее жизнь и продолжают тяготеть над ней. С этим пора покончить.
Влюбленность наделила его даром прозрения. Но на него обрушилось слишком много впечатлений.
— Вами движет любопытство, а не корысть, — констатировала Глория. — Это плюс. Пожалуй, я возьмусь за вашу проблему. Мне самой интересно раскрыть загадку злосчастного ожерелья.
— Вы можете сказать, что заставляет Анну убивать?
— Нет.
Крапивин опешил. Он успел поверить в безграничные возможности Глории, и ее отказ поверг его в уныние.
— Вы не знаете?
— Не огорчайтесь, — улыбнулась она, уходя от ответа. — Мы будем открывать дверцу за дверцей, постепенно.
Она вдруг постигла значение анфилады комнат из своих повторяющихся снов. Открывать дверцу за дверцей! Нельзя объять необъятное. Но можно делать шаг за шагом и двигаться вперед.
— Тогда хотя бы намекните, что кроется за полотном Жоржа де Латура «Шулер с бубновым тузом», — взмолился он. — У меня из головы не идет эта картина. Почему Анна лжет? Зачем ей выдавать дрянную копию, сделанную пару лет назад, за семейную реликвию?
— Очевидно, картина должна постоянно находиться у нее перед глазами, — предположила Глория. — Чтобы пробудить воспоминания.
— Какие воспоминания? О чем?
— Этого я вам сказать не могу. Дайте мне время. День или два.
Крапивин пришел в неописуемое возбуждение. Его смутные догадки совпали с предположением Глории!
— Я хочу взглянуть на картину, — добавила она. — Меня устроит даже вариант в Интернете.
— У вас есть компьютер?
— Разумеется, есть.
К посетителю вернулись самообладание и юмор.
— Я думал, вы творите заклинания и варите зелье из сушеных змеиных языков и лягушачьей кожи.
— Это у нас впереди, — развеселилась Глория. — Вы готовы выпить приготовленный мной напиток?
— После того, как проясню ситуацию.
— Договорились, — удовлетворенно кивнула она.
Название полотна — «Шулер с бубновым тузом» — засело у нее в голове. Шулер… бубновый туз… что является ключом к ребусу?
— Вы принесли карту, — быстро произнесла она, глядя на борсетку Крапивина. — Не так ли?
— Так…
— Покажите мне ее!
Потрясенный молодой человек послушно вытащил из закрытого на молнию кармашка туза и показал Глории со словами:
— Эта карта хранилась в кипарисовом ларце.
— Я помню, вы говорили. Положите ее на стол.
Крапивин молча повиновался. Глория осторожно придвинула к себе пожелтевший от времени бубновый туз и уставилась на него.
«Каждый предмет есть часть целого, — нашептывал ей на ухо карлик. — Любая частичка содержит всю информацию о целом. Сумеешь ли ты получить ее? Вот в чем вопрос! Гриф «совершенно секретно» ставят не только на документах. Это относится и к более тонким материям. Владеешь ли ты искусством преодолевать «табу», наложенные другими?»
Глория долго, до ряби в глазах смотрела на красный ромбик, обозначающий в игральных картах бубновую масть.
Ничего.
— Мне нужно время, — сказала она. — Вам придется подождать, господин Крапивин.
— Сколько?
— Не знаю…
Посетитель разочарованно вздохнул.
— Я подожду, — согласился он. — А как быть с Анной? Она очень напугана. Я тоже боюсь за нее! Я не могу проводить с ней двадцать четыре часа в сутки. У меня больная мать… бизнес, наконец. Я должен хотя бы полдня проводить в офисе.
— Анна не сбежит, если вы об этом, — бросила Глория, продолжая разглядывать туза. — Она не для того нашла вас, чтобы потерять. Вы служите ей палочкой-выручалочкой.
Витиеватое обрамление ромбика вряд ли несет в себе какой-то смысл. Обычное украшение игральных карт, принятое в прошлом. Насколько далеком прошлом, Глория затруднялась определить. Туз — не что иное, как символ. Его возраст не имеет значения, как и подлинность картины. Без разницы, когда их изготовили. Важно, о чем они молчат. Для непосвященного картина и туз немы.
— Немые обмениваются знаками! — вырвалось у нее.
— Не понял?
— Мысли вслух, — отшутилась Глория. — Не обращайте внимания.
Крапивин напрягся, видимо собираясь с силами.
— Скажите… кровосмешение… очень тяжкий грех? — с усилием вымолвил он.
Глория оторвалась от карты и подняла на него удивленный взгляд.
— Кровосмешение? Вы о чем?
— Ну… Анна же моя сестра по отцу. А я… в общем, что говорить? Сами знаете…
— Анна вам не сестра.
Николай судорожно сглотнул, ему не хватало воздуха.
— Не… сестра?
— Нет, — отрезала Глория.
— Почему же вы раньше молчали?!
— Вы конкретно не спрашивали. Ходили кругами.
— О-откуда вы знаете, что…
— Я не вижу кровного родства между вами, ни близкого, ни дальнего.
Крапивин не верил своим ушам.
— Господи! Анна мне не сестра! Не сестра! Вы не представляете, какой камень вы сняли с моей души! — растрогался он. — Она мне не сестра! Я ни в чем не виноват перед ней. И ничего не должен своему отцу. Но я же… дал ему слово… я пообещал заботиться он Анне…