взгляда. Невидимка он, что ли?
— Не все сразу, Рома. Наберись терпения.
Он отпустил копию, и та опять свернулась.
— У меня руки болят…
Лавров чувствовал себя не в своей тарелке. Нарушение закона есть нарушение закона, какими бы мотивами оно ни оправдывалось. Если их тут кто-нибудь застанет, — соседи, агент или сам Крапивин, — им несдобровать.
— В момент убийства копия «Шулера» висела на этом гвозде, — объяснила Глория. — Это недостающая деталь. Понимаешь?
— Нет.
— Лучше, когда обстановка воссоздана полностью.
— В таком случае не мешало бы и действующих лиц сюда пригласить, — нахмурился начальник охраны. — Хотя это уже невозможно. Один из них умер.
— Зато его чувства и эмоции продолжают витать в квартире.
Лавров пробежался глазами по типичной обстановке, излюбленной средним классом: стильная стенка, мягкая мебель, стеклянный стол, стулья, плоский телевизор. Этот почти гостиничный интерьер — последнее, что видел перед смертью частный сыщик Томашин.
— И что он чувствовал, по-твоему?
— Удивление… он даже не успел испугаться, — пробормотала Глория.
— Потому что не ожидал нападения от собственного работодателя.
Удовлетворенный своим заключением, Роман расправил копию «Шулера». Игроки вновь сидели за картами в прежних позах и с прежним выражением на лицах. Служанка в тюрбане так же держала в руке бокал, полный вина.
— О чем эта картина должна была напоминать Анне-Жанне? О бутыли с вином… то бишь с бриллиантами? Хм! — скептически поджал губы Лавров. — Сомневаюсь.
Глория шевельнула губами, и вдруг ее «повело». В глазах потемнело, сознание помутилось…
Очнулась она в полумраке, рассеиваемом желтым язычком свечи. Кто-то, прячась за портьерой, заглядывал в большую ярко освещенную залу. В зале обсуждали визит посыльного от графини де Гаше. Та прислала своей подруге и благодетельнице несколько вещиц на память.
Глория ощущала себя неведомым соглядатаем, проще говоря шпионом, который подслушивал разговор княгини Голицыной с ее компаньонкой.
В полдень посыльный доставил княгине коробку с двумя греческими вазами и укутанное в холстину полотно в багетной раме. Графиня-де просила ее сиятельство принять в дар картину, которая очень ей дорога и напоминает о проведенном в приятных беседах времени.
Анна Сергеевна вазы поставила на видное место, а дареное полотно вызвало у нее недоумение.
— Это копия, Мари, — заявила она компаньонке, которая с интересом разглядывала картину. — Отличная копия, сделанная нашим крымским художником. На обороте есть его подпись. Впрочем, не важно. Почему моя дорогая Гаше выбрала сюжет с игрой в карты? Мы никогда не играли вместе.
Компаньонка мечтательно закатила глаза.
— Должно быть, это напоминает ей Париж, Лувр, Версаль. По ее словам, Мария-Антуанетта была большой охотницей до карт и частенько развлекалась игрой, спуская деньги из королевской казны. Расточительность и сгубила бедняжку.
— Графиня сообщает в письме, что сильно занемогла, — взволнованно произнесла Голицына. — Уж не собралась ли она покинуть нас? И эти подарки — прощальные?
Она встала, взяла в руку канделябр с зажженными свечами и поднесла к полотну.
— Один из игроков плутует, он шулер! — воскликнула компаньонка, указывая на картину. — Вытаскивает из-за пояса бубнового туза!
— Верно, Мари… Но что хотела сказать этим моя дорогая подруга? Неспроста же она выбрала именно этот сюжет! Мы с ней часто обменивались символами, а потом угадывали их тайный смысл.
Компаньонка прижала пальцы к вискам. От таких заумных рассуждений у нее начиналась мигрень.
— Мне дурно, — жалобно вымолвила она. — Где моя нюхательная соль?
За окнами дома бушевала непогода. Ветер ударил в створку, распахнул окно, и в лицо княгини полетели капли дождя…
Глава 30
Глория ясно ощутила, как на нее полилось что-то мокрое и холодное, вздрогнула и… увидела над собой бледного от испуга Лаврова. Он держал в руке стакан и брызгал ей в лицо водой.
— Ты больше так не шути, — с кривой улыбкой выдавил он. — Я уж думал «скорую» вызывать.
— Какую «скорую»? Я сама врач.
— А я ни черта не смыслю в медицине. У меня сердце в пятки опустилось, когда ты потеряла сознание.
— Я была в обмороке?
— Не так, чтобы в обмороке… но… словно уснула. Внезапно. Без предупреждения. Я к тебе обращаюсь — молчок. Зову — ты не слышишь. Пульс есть, дыхание тоже, а в остальном — ноль! Я не знал, что делать! Трясти побоялся. Лунатиков ведь нельзя будить.
— Во-первых, я не лунатик. А во-вторых, где ты видишь луну? На улице — белый день.
Глория пыталась сообразить, что с ней произошло. Она опять «провалилась» в прошлое. Оказалась в доме княгини Голицыной… и там с ней случилась странная вещь. Она как будто находилась внутри других людей: Анны Сергеевны, ее компаньонки и даже внутри шпиона, подглядывающего за дамами в щелку. Поочередно.
— Я все видела их глазами… и слышала их ушами…
Лавров решил, что она не совсем пришла в себя и заговаривается.
— Выпей воды.
Глория сделала маленький глоток и отвела его руку со стаканом.
— Я в порядке, — неуверенно вымолвила она. — Кажется, я кое-что поняла. Эту картину графиня де Гаше прислала Голицыной в числе прочих безделиц. Она знала, что Анна Сергеевна сохранит ее как память и… и…
На этом Глория призадумалась и замолчала.
— Расчет оказался верным, — заявила она после паузы. — Картина была послана с особым смыслом. Это был знак! На будущее. Метка, намек… понимаешь?
— Метка для кого? Для себя самой? Да, да, помню: умирая, графиня лелеяла надежду на новое воплощение. Шарлатан Калиостро вполне мог внушить ей эту мысль, — усмехнулся Лавров. — Она и рада верить. Я бы тоже поверил. Насовсем умирать не хочется. В промежутке между веками Жанна де Ламотт де Гаше бродила в виде привидения Белой Леди в окрестностях «Чертова домика» на территории лагеря Артек и пугала юных пионеров. А когда сбылось обещание Калиостро, она появилась на свет в Старом Крыму, там же, где и почила в бозе энное количество лет тому назад.
— Почему бы и нет?
— Давай не будем, — фыркнул начальник охраны.
— Давай, — легко согласилась Глория.
Однако Лаврова уже увлекла эта идея. В обществе Глории он начал привыкать к самым невероятным допущениям, которые необъяснимыми путями сбывались.
— Почему в Старом Крыму? — спросил он и сам себе ответил: — Да потому, что именно там спрятан клад! Бриллианты, из-за которых наша героиня хлебнула немало лиха. Страсть к драгоценностям ничуть не уступает любовному безумию. Только предметом обожания являются камни и золото. Люди сходят с ума из-за них не реже, чем из-за любви. Это тоже разновидность душевной болезни.
Глория могла бы подписаться под каждым его словом.
— У Жанны де Ламотт не было уверенности, что она вспомнит место, где хранятся бриллианты из похищенного ожерелья…
— …вот она и оставила метки — знаки, которые приведут ее куда следует! — подытожил начальник охраны. — Мне все ясно! Надо искать плетеную бутыль с вином… и достаточно широким горлышком, чтобы туда могли проскользнуть ограненные алмазы.
— За чем же дело стало?
— Нужны дополнительные ориентиры. Плетеная бутыль — слишком размытый намек. Не мешало бы сузить рамки поисков.
— У нас есть еще бубновый туз.
— Бубновый туз! Бубновый туз! Лично мне это ни о чем не говорит.
Глория принялась рассуждать вслух:
— Картину Жанна вручила княгине Голицыной… а бубновый туз отправился к барону Боде, с которым графиня водила дружбу. Оба «носителя» информации выбраны с умом. Это не географическая карта, которую можно потерять, не схема, не запись, которая может исчезнуть. Эти вещи всегда на виду, всегда доступны и воспроизводимы без всякого труда. С полотна Жоржа де Латура можно снять сколько угодно копий, а игральные карты всегда в ходу.
— Этого мало! — возразил Роман. — Должно быть что-то еще. Какое-то конкретное указание.
— Полагаю, оно есть. Просто мы его пока не видим.
— Бубновый туз повторяется дважды. На картине… и в виде настоящей игральной карты из кипарисового ларца.
Глория встала, пошатнулась, но быстро восстановила равновесие и отказалась от помощи начальника охраны, который вскочил и хотел подать ей руку.
— Разверни копию, — велела она.
Он поспешно разгладил «Шулера» и придержал за концы.
Плутоватый игрок один из всех изображенных на картине людей косился в сторону зрителя и как бы посмеивался над незадачливыми искателями сокровищ.
— Шулер… — пробормотала Глория. — Именно у него в руке бубновый туз.
— Ну…
— Кто у нас шулер?
— Джо! — выпалил Роман. — Если перевести на нынешних героев, то дама в жемчугах — Анна-Жанна, благовоспитанный кавалер справа от нее, это Крапивин… а шулер — убитый картежник.
— Верно… верно. Вот и недостающий штрих.
— Джо мертв, — огорчился начальник охраны. — Он уже ничего нам не расскажет. Зато становится понятным, за что его убили. Он поведал свою тайну любовнице… и та прикончила беднягу. Джо знал свою часть головоломки и поплатился за это.
Глория отошла назад, всплеснула руками и села обратно в кресло.
— Рома, — строго начала она. — У тебя плохая привычка добавлять к фактам кучу отсебятины.
— Это я-то добавляю? — опешил он. — Я?! Шулер на картине держит туза. Ясно, как божий день, что ему известно, где клад.
— Отчего же он его до сих пор не добыл?
— Может, как раз добыл. Только воспользоваться не успел. Его убили. Тот, кто его убил, и забрал себе бриллианты.
Глория рассмеялась.
— По-твоему, больше чем двести лет назад Жанна де Ламотт доверила свою тайну Ковбою Джо, которого еще и в помине не было?
Лавров схватился за виски и с силой надавил на них.