Он сказал это с таким же выражением лица, с каким заказывал бы канцелярские скрепки.
Подземная лаборатория под Москвой гудела. Гудели серверные стойки, выла вентиляция, заливая всё холодным, мертвенным светом.
Дмитрий Воронов стоял перед огромным монитором. На нём бежали строки кода, вспыхивали диаграммы, переплетались графики. Вскрытый мозг «Левиафана».
Уродливый. Повреждённый. Бесполезный.
Рядом нервно переминался с ноги на ногу молодой аналитик в очках. В углу, прислонившись к стене, застыл капитан Лебедев. Он смотрел в свой телефон, и уголок его рта едва заметно дрогнул в усмешке.
— Майор… — голос аналитика дрожал. — Это… это не оружие. Это, блин, цифровой вирус, который атакует синаптические связи. Он не перепрограммирует. Он стирает. Безвозвратно.
— Нестабильность можно исправить, — тихо сказал Воронов, цепляясь за свою мечту, как еретик за единственную строку из запрещённой книги. — Найти ключ…
— Ключ был в биометрии самого Кросса. В его ДНК. Без него это просто… шум. Бессвязные, повреждённые фрагменты, которые вызывают каскадный некроз нейронов. Мы пытались воссоздать протокол на виртуальной модели…
Его прервал крик.
Глухой удар упавшего тела. Звон разбитой кружки. Техники в белых халатах с криками бросились к одному из терминалов.
Воронов обернулся. Молодой лейтенант, один из лучших шифровальщиков, лежал на полу. Его тело билось в конвульсиях, изо рта шла пена. Из наушников, валявшихся рядом, доносился скрежет. Звук, похожий на скрежет металла по кости.
— Он подключился напрямую к аудиофайлу! К исходнику «Шума»! — крикнул кто-то. — Медика! Срочно!
Воронов смотрел на это с холодным, парализующим ужасом. Он искал меч, способный перекроить мир. А нашёл чуму. Технологическую проказу, которая калечила его собственных солдат прямо у него на глазах.
Технология была не просто бесполезна. Она была враждебна.
Он медленно отвернулся от хаоса. Его взгляд нашёл Лебедева. Капитан даже не поднял головы от телефона. Лишь чуть заметно покачал ей, будто расстроенный неудачной ставкой. Он не видел трагедии. Он видел лишь ещё один списанный актив.
В этот момент Воронов понял.
Всё кончено. Его мечта мертва. Его вера в высокую цель, в реставрацию империи, в историческую справедливость — всё это оказалось таким же уродливым шумом, как и данные на экране.
Он проиграл не корпорации. Не американцам. Не этому выскочке Рейесу.
Он проиграл времени.
Молча, не сказав ни слова, он развернулся и пошёл к выходу. Проходя мимо тёмного экрана, он на секунду поймал своё отражение. Усталый, седой мужчина. Один из тех слабых, списанных людей, которых он презирал всю свою жизнь.
За его спиной оставался гул серверов и крики техников.
Глава 15. Ответственность
Воздух в горах был тонким и холодным, пах смолой и влажной землёй. Чистота, от которой першило в горле. Посреди этой стерильной тишины, в старой ржавой бочке, горел огонь.
Хавьер кормил его своим прошлым.
Он делал это методично, без злости или сожаления. Просто работа.
Первым в пламя полетел румынский паспорт. Чужое лицо на фотографии — уставший мужчина с пустыми глазами. Ламинат пошёл волдырями, потом почернел, скукожился, как обожжённая кожа. За ним — венгерское водительское удостоверение. Немецкое ID. Имена, легенды, чужие жизни, которые он носил, как одежду.
Едкий химический дым ударил в нос. Запах лжи.
Пачки наличных он бросал в огонь небрежно. Евро, доллары, франки. Бумага вспыхивала с сухим шелестом и оседала невесомым серым пеплом. Деньги, за которые он когда-то убивал. Ничего не стоили.
Последним остался пистолет.
Макаров.
Он держал его в руке. Знакомый, успокаивающий вес холодной стали. Вытащил магазин, проверил патронник. Привычным движением снял затвор. Пружина, боёк, рукоятка. Через минуту верный, смертоносный инструмент лежал на ладони грудой бесполезного металла.
Он начал бросать детали в огонь. По одной.
Рама. Затвор. Мелкие пружины исчезали в пламени беззвучно. Металл медленно раскалялся докрасна. Хавьер смотрел на это, и внутри нарастало холодное понимание. Он уничтожал инструменты, но навыки, отточенные ими, никуда не делись. Они сидели в его мышцах, в его рефлексах.
Солдат без войны. Поломка в механизме мира.
Когда от прошлого не осталось ничего, кроме пепла и раскалённого металла, он замер. Огонь медленно угасал. Тишина стала плотной, тяжёлой.
И в этой тишине из приоткрытого окна дома донёсся звук.
Тихий. Ровный. Бесконечный.
Тук. Тук. Тук.
Пальцы Люсии. По подлокотнику кресла.
Война закончилась. Шум — нет.
Квартира в пражском Жижкове была пустой. Не просто безликой — агрессивно пустой. Белые стены. Дешёвая мебель, собранная наспех. Ни фотографий, ни книг. Место, предназначенное для того, чтобы его покинули, не оставив следов.
Ева сидела перед ноутбуком. Холодный свет экрана выбеливал её лицо. Последняя строка кода. Скрипт очистки. Она нажала Enter.
Никакой драмы. Просто зелёные строки текста, с сухой, деловитой скоростью побежавшие по чёрному экрану. Цифровая гильотина, отсекающая прошлое. Чаты с Хавьером. Транзакции для «Аптекаря». Поддельные бронирования, которые вывели Рихтер на Воронова. Вся паутина, которую она плела месяцами, растворялась без следа.
[PROCESS COMPLETE. ALL TRACES ERASED.]Она закрыла крышку ноутбука. Щелчок замка был единственным звуком в комнате — резким, окончательным.
Ева встала и подошла к столу. На нём, рядом с пустым стаканом воды, стояла единственная личная вещь. Выцветшая фотография в простой рамке. Мужчина лет сорока с добрыми, чуть усталыми глазами. Кассиан.
Её наставник. Создатель «Левиафана».
Она смотрела на его улыбку, и в её взгляде не было ничего. Ни триумфа, ни удовлетворения. Она отомстила. Она разрушила его наследие, стравив волков, которые должны были его защищать. Они пожрали друг друга.
Но цена… Хавьер, ставший сиделкой для пустой оболочки. Рихтер, списанная в утиль. Воронов, чья мечта оказалась построена на провальном эксперименте.
Её победа была такой же холодной и пустой, как эта квартира.
Ева взяла фотографию. Мгновение она смотрела на лицо человека, которого когда-то почти любила.
Потом медленно поставила её на стол.
Лицом вниз.
Закат окрасил снежные вершины в розовый. Хавьер сидел на ступенях крыльца и смотрел, как тени удлиняются в долине.
Рядом, укутанная в толстый плед, сидела Люсия. Её глаза, пустые и неподвижные, были устремлены куда-то за горы. Её пальцы отбивали свой тихий, бесконечный ритм. Тук. Тук. Тук.
По гравийной дорожке кто-то шёл.
Хавьер напрягся всем телом. Инстинкты, которые он только что пытался сжечь, взвыли. Он мгновенно оценил дистанцию, укрытия, пути отхода.
Мужчина был пожилой. В руках — буханка хлеба и кусок сыра.
Угрозы не было. Тело этого не знало.
— Добрый вечер, — сказал мужчина, остановившись в нескольких метрах. Мягкая улыбка. — Я Гюнтер. Живу через дорогу. Увидел свет, решил поздороваться.
Хавьер молчал. Сердце колотилось в груди, выбивая тяжёлый, тревожный ритм.
— Спасибо, — наконец выдавил он. Голос прозвучал хрипло.
— Надолго к нам? Места, эм, тихие. Для отдыха… — Гюнтер перевёл взгляд на Люсию. Его улыбка погасла. — Ваша сестра? Она… нехорошо себя чувствует?
Хавьер встал. Резко, почти агрессивно. Он встал так, чтобы загородить Люсию от взгляда незнакомца.
— Она устала.
— Ах, да, конечно… — заторопился Гюнтер, почувствовав холод, исходящий от Хавьера. — Я не хотел… Если что понадобится…
— Мы справимся.
Это прозвучало как приказ. Как угроза.
Сосед неловко кивнул, положил хлеб и сыр на перила и поспешно удалился. Хавьер смотрел ему вслед, пока его фигура не скрылась за поворотом. Напряжение медленно отпускало мышцы, оставляя после себя дрожь и холодный пот. Он выиграл войну против спецслужб, но теперь его врагом было простое человеческое любопытство.
Он снова сел рядом с сестрой.
Тишина.
Точнее, не тишина. Тук. Тук. Тук.
Хавьер сунул руку в карман куртки и достал старый «Зенит». Её фотоаппарат. Его пальцы нащупали трещину, рассекавшую стекло объектива. Такая же глубокая, как та, что прошла через её разум.
Он не знал, как починить ни то, ни другое.
Он смотрел на её пустое, прекрасное лицо.
И знал, что будет пытаться.
Это была его ответственность.
Рука, державшая фотоаппарат, безвольно упала ему на колени.