На долю секунды — вспышка.
Лагос. Крики по рации, искажённые помехами. Запах горящего пластика и меди. Чужая ошибка, ставшая её ответственностью. Фантомная боль на безымянном пальце.
Она отсекла воспоминание с той же безжалостной эффективностью, с какой система вентиляции удаляла из воздуха углекислый газ. Эмоции — это шум. Помехи. Их нужно отфильтровывать.
Хаос — всего лишь ещё одна переменная. Её нужно учесть и обнулить.
— Директива? — спросила она, возвращая разговор в русло протокола.
Дэвис наконец посмотрел ей в глаза. В его взгляде проступило отчётливое облегчение. Он перекладывал груз.
— Актив… журналистку… нейтрализовать. Всех причастных, включая наших горе-подрядчиков, — зачистить. Полностью. Следов быть не должно.
Он помолчал, набирая воздуха.
— Совет директоров требует хирургической точности.
Хелен молча кивнула. Констатация факта. Не вопрос.
Она встала. Дэвис остался сидеть — маленький, вспотевший человек за огромным столом, наедине со своим страхом.
— Допустимый уровень сопутствующего ущерба? — спросила она, уже у двери.
Её единственный вопрос. Не «почему». Не «зачем».
Только «как».
— Максимальная эффективность, — выдавил Дэвис. — Минимальный резонанс.
— Принято.
Тяжёлая стеклянная дверь закрылась за ней с тихим шипением доводчика. Щелчок магнитного замка отсёк её от запаха чужого страха. Здесь, в коридоре, царила почти абсолютная тишина, подчёркнутая ровным гулом жизнеобеспечения здания.
Она прошла мимо стола своей ассистентки. Молодая женщина, Сара, торопливо свернула окно на мониторе, но Хелен успела заметить угол экрана. Не рабочие графики. Яркие, аляповатые картинки. Сайт по продаже детских игрушек.
На краю стола Сары стояла маленькая цифровая фоторамка. На ней сменялись фотографии улыбающегося мальчика с дыркой вместо переднего зуба.
Хелен не замедлила шаг.
Эмоциональная привязанность.
Мысль была холодной и точной. Как разрез.
Уязвимость. Расходный материал.
Она остановилась у двери своего кабинета, такого же стерильного и безликого. Не оборачиваясь, бросила через плечо:
— Забронируйте рейс в Стамбул. Сегодня. Подготовьте протокол «Омега». Полный комплект.
— Да, мэм.
Хелен вошла внутрь. Дверь закрылась с таким же финальным, отсекающим звуком. Ни фотографий, ни личных вещей. Только стол, стул и вид на город.
Теперь он не казался серым.
Он казался операционной, готовой к работе.
Кабинет майора Дмитрия Воронова был другим.
Он находился в старом, неприметном здании на берегу Яузы, и время здесь, казалось, остановилось. Или просто двигалось по своим, внутренним законам. Тёмные дубовые панели на стенах впитывали свет. Тяжёлые портьеры скрывали суету набережной. В воздухе висел запах крепкого чёрного чая, лимона и старой бумаги — сотни книг в шкафах от пола до потолка.
Это была берлога. Крепость.
На стене, прямо над головой Воронова, висел единственный портрет. Строгий, аскетичный лик Андропова.
Воронов сидел за массивным столом, на котором царил идеальный порядок. Перед ним — стакан в серебряном подстаканнике. Он не пил чай. Он смотрел на янтарный кружок лимона, плавающий в почти чёрной жидкости.
Дверь тихо открылась.
Вошёл капитан Лебедев. Его правая рука. Молодой, подтянутый, с короткой стрижкой и хищным, нетерпеливым блеском в глазах. Он двигался бесшумно, как хорошо смазанный механизм. Положил на стол тонкую папку.
Воронов неторопливо допил чай, поставил стакан. Только потом открыл папку. Его движения были плавными, академическими.
Внутри лежал один лист.
Донесение из Стамбула. Американская журналистка Люсия Рейес. Расследование деятельности корпорации Aethelred. Пропала два дня назад. Последние контакты — криминальные элементы, связанные с Aethelred.
Воронов читал, и уголки его губ едва заметно дрогнули. Он пропустил слова. Его интересовала пустота между ними. Aethelred. Пропажа журналиста. Идеальный шторм. Факты мгновенно сложились в единственную картину, которая его интересовала, — глухие, почти мифические слухи о «Протоколе Левиафан».
Он поднял глаза на Лебедева.
— Они играют в свои игры и думают, что мир — это их совет директоров, – голос Воронова был мягким, почти отеческим. – Они потеряли фигуру, капитан. И теперь вся доска перед нами.
Лебедев стоял неподвижно, лицо непроницаемо.
— Доложить наверх?
Воронов медленно покачал головой. Взял со стола нераспечатанную пачку «Беломорканала», повертел в пальцах. Не открыл.
— Наши… кураторы в высоких кабинетах увидят в этом лишь мелкий инцидент. Угрозу инвестициям. Они слишком заняты подсчётом денег на счетах в тех же банках, что и эти дельцы. Нет.
Он положил папиросы на стол.
— Это наш шанс, Лебедев. Шанс получить то, что заставит их всех — и наших, и чужих — вспомнить, что такое настоящее величие. А не блеск позолоты на ворованных часах.
В его голосе не было злости. Была глубокая, выстраданная усталость и ледяная решимость.
— Собирайте группу. Вылет в Стамбул немедленно. Снаряжение — по протоколу для работы в недружественной городской среде.
— Цель?
— Цель не журналистка, – отрезал Воронов. – Она, голубчик, уже не человек. Она — информация. Ключ. Нам нужен этот ключ. Живой или мёртвый. Найдите всё, что она знала. Всех, с кем говорила. Всё, что от неё осталось.
Лебедев коротко кивнул.
— Будет сделано, товарищ майор.
Развернулся и вышел. Так же бесшумно, как и вошёл.
Дверь закрылась. Воронов остался один. Он снова посмотрел на портрет Андропова, потом на свой нетронутый чай. Тихо, почти беззвучно, он начал постукивать подушечками пальцев по столешнице.
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли…»
Его личная, безмолвная молитва.
Лебедев шёл по тусклому коридору, пахнущему пылью и воском для паркета. Лицо спокойное, сосредоточенное. Он достал служебный терминал, отдал первые распоряжения группе. Голос чёткий, деловой.
Завернув за угол, он убедился, что один.
Остановился на секунду.
Убрал служебный терминал. Достал свой личный смартфон. Плоский, чёрный, анонимный. Разблокировал отпечатком пальца. Открыл не мессенджер. Зашифрованное приложение для трейдинга.
На экране светились графики. Котировки акций частных военных компаний. Курсы криптовалют, подскочившие после очередного конфликта где-то в Африке.
Одна из его позиций была в жирном плюсе.
На его лице мелькнула быстрая, довольная ухмылка. Он провёл пальцем по экрану, закрывая сделку. Убрал телефон.
Риторика майора стихла, сменившись единственным реальным звуком — тихим шелестом зачисленных на счёт денег, который он почти слышал физически. Он уважал Воронова как стратега, как динозавра уходящей эпохи. Но не разделял его веры.
Эта война, как и любая другая, была рынком. Набором возможностей.
Его верность принадлежала не идее.
Она принадлежала зелёной линии на графике, устремлённой вверх.
Хитроу.
Гладкий, безликий Airbus прорезает низкие дождевые тучи. Взмывает в серое небо. На его борту, в стерильной тишине бизнес-класса, сидит женщина с непроницаемым лицом. Она смотрит на облака внизу, но видит лишь логистические схемы и векторы угроз.
Чкаловский.
Тяжёлый, натужный рёв турбин. Транспортный Ил-76 отрывается от бетонной полосы. Его брюхо набито вооружёнными людьми в форме без опознавательных знаков. В воздухе пахнет потом, металлом и керосином. Их командир в последний раз проверяет свой личный счёт, прежде чем перевести телефон в авиарежим.
Две силы.
Два мира.
Не зная о существовании друг друга, они устремляются в одну точку на карте.
В Стамбул.
В центр невидимой конструкции, где в дешёвом отеле с видом на грязный двор бывший наёмник по имени Хавьер Рейес, ведомый лишь виной и призрачным голосом из телефона, только что закончил чистить пистолет.
Он дёрнул за первую нить.
И почувствовал, как вся конструкция вокруг него задрожала в ответ.
Глава 3: Точка пересечения
Красный огонёк на крыше «Орион Плаза» мигал с методичностью кардиомонитора. Раз в секунду. Точка замершего пульса над спящим городом. Взгляд Хавьера вцепился не в него, а в стальную решётку вентиляции на соседнем здании, этажами ниже.
Ветер, налетевший с Босфора, дёрнул ворот его куртки. Принёс с собой город: горелое мясо, дизель и соль.
Он работал. Молча.
Отвёртка, купленная в круглосуточной лавке, повернулась в первом винте с сухим металлическим скрежетом. Руки, привыкшие к податливой липе, двигались с той же выверенной точностью по холодной стали.
Второй винт.
Третий.
Четвёртый щёлкнул, сдаваясь. Решётка отошла, открывая провал в гудящую темноту.
Спуск по кабельной шахте был знакомым ритуалом. Запах остывшей пыли и нагретого пластика. Скрежет подошв о скобы лестницы отдавался гулким эхом. Он считал этажи, как ступени в ад.
Четырнадцатый.
Тонкая сервисная дверь. Набор отмычек в руке ощущался до отвращения привычно.
Первый штифт. Второй. Третий поддался с тихим, покорным щелчком.
Дверь приоткрылась на пару сантиметров. Он замер, сам превратившись в слух.
Тишина. Не мёртвая, а офисная. Гудение невидимых серверов. Треск кулера где-то в глубине коридора. Шум вентиляции, похожий на далёкий выдох.
Он проскользнул внутрь.
Ковролин съел звук его шагов. Воздух в коридоре был тяжёлым, с привкусом вчерашнего дешёвого кофе. И чего-то ещё. Едва уловимого.
Электричества.
Он прижался к стене. Камера под потолком смотрела в другую сторону. Датчик движения над аркой в главный зал…
Тонкая полоска скотча.
Что-то холодное и острое шевельнулось под лопатками, не имея ничего общего с ночным сквозняком. Кто-то был здесь до него.
Или всё ещё здесь.
Хавьер заглянул за угол. Огромный зал, поделённый на отсеки стеклянными перегородками. Десятки пустых столов. Спящие экраны мониторов. На полу разбросаны бумаги. Дверца шкафа сорвана с петель, висит на одном креплении.