И тут донеслось.
Приглушённый разговор на русском. Спокойный. Деловой.
Он отступил в тень, и тело само вспомнило, как превращаться в камень. Пистолет в руке стал продолжением воли. Холодный, тяжёлый. Он снова выглянул, медленнее, ниже.
Их было трое.
Двое в одинаковых тёмных куртках возились у серверной стойки. Движения слаженные, экономичные. Подключали что-то к панели.
Третий стоял у панорамного окна. Спиной к нему. Высокий, в дорогом пальто, он смотрел на огни ночного города. Внезапно он достал смартфон. Холодный свет экрана на секунду выхватил из темноты его лицо: резкие черты, короткая стрижка, брезгливая складка у губ. Он провёл пальцем по экрану с коротким, раздражённым движением. Словно смахивал дохлую муху. Убрал телефон. Снова уставился в темноту.
Русские. Здесь.
Вопрос «зачем?» испарился, не успев оформиться. Неважно. Важно то, что он опоздал. Снова.
Это была чужая операция.
Нужно уходить.
Он начал отступать. Шаг. Ещё шаг. Не сводя глаз с тёмных фигур. Его нога задела что-то мягкое.
Офисное кресло. На колёсиках.
Он замер, но мир уже качнулся. Кресло с тихим, почти непристойным скрипом откатилось на полметра.
Звук взорвал тишину.
Человек у окна обернулся. Не по-человечески. Движение слитное, мгновенное, как срабатывание нажимной мины. Его глаза впились прямо в тень, где замер Хавьер. В них не было ни страха, ни удивления. Только холодная оценка.
— Взять его, — бросил он по-русски. Коротко. Как удар хлыста.
Двое у стойки развернулись как по команде. В руках застыли пистолеты с глушителями.
Времени не было.
Хавьер выкатился из-за угла, открывая огонь. Громкий, неприличный треск его «Макарова» разорвал стерильную тишину. Пуля выбила сноп искр из металла рядом с головой одного из русских. Тот нырнул за стойку.
Второй ответил. Тихие, деловитые хлопки. Штукатурка взорвалась у щеки Хавьера, осыпав его гипсовой пылью. Он откатился за угол, тяжело дыша.
Профессионалы.
Он снова выглянул, ниже. Один перебегал от стола к столу, сокращая дистанцию. Хавьер выстрелил дважды. Мужчина дёрнулся, его тело на миг застыло в нелепой, сломанной позе. Выронил пистолет. Молча рухнул на пол. На ковролине под ним начало расплываться тёмное пятно.
Хавьер не почувствовал ничего. Пустота. Выжженная, знакомая.
Он снова был этим.
Второй русский и тот, в пальто, открыли шквальный огонь. Гипсокартонная стена, его единственное укрытие, превращалась в решето. Он вжался в неё спиной. Двое против одного.
Хреновый расклад.
И тут раздался звук, которого здесь быть не могло. Не хлопок. Не выстрел. Резкий, как щелчок бича, треск.
И сразу за ним — тихое шипение.
Панорамное окно рядом с командиром русских не разлетелось. Оно пошло тонкой паутиной от маленького, аккуратного отверстия в центре.
Снайпер.
Русский командир, Лебедев, отпрыгнул от окна, на его лице ярость смешалась с мгновенным анализом.
— Снайпер! В пол! — заорал он.
Поздно.
Ещё один треск.
Второй русский, целившийся в Хавьера из-за стеклянной перегородки, дёрнулся. Его голова неестественно мотнулась вбок. Он осел на пол, как марионетка с обрезанными нитками.
Хаос.
Это не была операция по захвату данных. Это была грёбаная зачистка. И он, Хавьер, был таким же расходным материалом в этой игре, как и эти русские.
Люсии здесь никогда не было.
Его использовали.
Лебедев, матерясь сквозь зубы, укрылся за массивным серверным блоком, отстреливаясь в сторону окон. Бесполезно. Снайпер сидел где-то там, в темноте соседнего небоскрёба, и методично отстреливал всё, что двигалось внутри.
Выжить.
Единственное слово, стучавшее в висках.
Он огляделся. Выход через коридор простреливался. Смерть. У стены стоял огромный пучок силовых кабелей, идущих вниз по фасаду.
Он рванулся к окну, выходившему на другую сторону здания. Всадил две пули в стеклопакет. Стекло взорвалось тысячей осколков. Вой сирен, до этого далёкий, ворвался в офис.
Не раздумывая, Хавьер выскользнул в проём. Обхватив руками и ногами толстые, жёсткие кабели, он заскользил вниз. Оболочка обжигала ладони. Он почти не контролировал скорость, просто тормозил, как мог, рискуя сорваться каждую секунду.
Он рухнул на узкий технический балкон этажом ниже, ноги подкосились от удара. Руки мёртвой хваткой вцепились в ледяной металл ограждения, ладони горели.
Он не оглядывался. Карабкаясь по внешним конструкциям, с выступа на выступ, он спускался вниз, в темноту улиц.
За спиной остались трупы, вой сирен и разбитый офис.
Комната в отеле «Paradise» пахла хлоркой, въевшимся табачным дымом и сыростью старого ковролина. Красно-зелёная неоновая вывеска за окном заливала обшарпанные стены то больничным, то трупным светом.
Хавьер сидел на краю кровати. Голый по пояс. От лопатки до предплечья тянулась рваная царапина от стекла. Кровь уже запеклась чёрной коркой.
Он открыл аптечку от «Аптекаря». Флакон с антисептиком. Марля.
Жидкость обожгла рану. Он стиснул зубы. Чистая, острая боль помогала. Она перебивала гул в голове, мысли, кружившие, как стервятники.
Русские. Снайпер.
Ловушка.
Люсия.
Она вляпалась во что-то огромное. Что-то, где жизни оперативников и снайперские зачистки — просто расходный материал.
Он не был охотником. Он был приманкой.
Тяжесть в груди мешала дышать. Он один. Против них. Он не справится.
Эта мысль была холоднее пистолета.
Он опустил голову, посмотрел на свои руки. Пару дней назад они вырезали из дерева сову. Теперь они пахли порохом.
В рюкзаке лежал старый спутниковый телефон Iridium. Реликт прошлого. Тяжёлый, как кирпич. Он включил его. Тусклый зелёный свет экрана.
Один контакт.
«Эхо».
Он не связывался с «Эхо» два года. С тех пор, как решил, что всё кончено. «Эхо» был последним средством. Информационный брокер без лица и пола. Говорили, «Эхо» знает всё. И что цена за это знание — часть души.
Он набрал короткое сообщение.
Нужна инфа. Срочно.
Отправить.
Ждать.
Минута. Две. Мигающий неон за окном красил стены в красный, потом в зелёный. Левый кулак непроизвольно сжался.
Телефон вибрировал.
Ты пропал на два года. Цены изменились.
Пальцы быстро застучали по кнопкам.
Aethelred. Проект Левиафан. Они забрали сестру. Люсия Рейес.
Он отправил. И замер. Выложил всё, что у него было.
Пауза затянулась. Он почти решил, что ответа не будет.
Вибрация.
Глупец. Ты пришел на похороны, думая, что это крестины.
Кровь отхлынула от лица.
Что?
Офис — зачистка. Ловушка для русских. И для тебя. Ее там никогда не было.
Пол качнулся. Каждый выстрел, каждый риск — бессмысленны. Он был марионеткой.
Где она.
Это был не вопрос. Ультиматум.
Ты мне должен. По-крупному.
Я знаю. Блин… просто скажи.
Мюнхен. Кросс.
Соединение прервалось.
Хавьер сидел в полумраке, глядя на погасший экран. Мюнхен. Кросс. Два слова. Единственная нить.
Он медленно поднялся. Рана на плече горела. Усталость навалилась всем весом. Но теперь у него было направление.
Он подошёл к рюкзаку и начал молча, методично собирать вещи. Мир разросся до чудовищных размеров. А он сам сжался до точки на его карте.
Но он всё ещё был на этой карте.
Глава 4. Мюнхенская приманка
Воздух в мюнхенском хостеле был мёртвым. Въевшийся в ковролин запах сырости пытались убить лимонным чистящим средством, но химия лишь царапала горло, делая затхлость ещё гуще.
Хавьер сидел на краю узкой кровати, прогибающейся под его весом. На коленях лежал раскрытый ноутбук. Экран был единственным источником света в комнате. Хавьер ощущал лишь слабое тепло от его корпуса, давившего на колени.
В окне зашифрованного мессенджера мигнуло сообщение. «Эхо».
Никаких приветствий. Никаких лишних слов.
Только файл.
Он открыл его. Досье на Клауса Бауманна, сорок семь лет. Бывший вице-президент по аудиту в «Aethelred Logistics». Официальная причина увольнения — финансовые махинации. Неофициальная, как следовало из короткого примечания «Эхо», — попытка продать на сторону архивы проекта «Левиафан».
Хавьер медленно пролистывал фотографии. Мужчина со скользящим, неуверенным взглядом и влажным лбом, закутанный в слишком дорогое для него пальто. Расписание дня, выверенное до минуты. Адрес временного проживания в респектабельном Богенхаузене.
Всё выглядело слишком правильно. Слишком профессионально.
Как хорошо подготовленная наживка.
Он захлопнул крышку ноутбука. Комната снова погрузилась в полумрак. Хавьер подошёл к своему рюкзаку и вытряхнул содержимое на серое покрывало. Смена одежды. Бинокль. Компактный фотоаппарат.
И пистолет.
Холодный, тяжёлый «Макаров». Руки двигались сами, с механической точностью. Проверить патронник. Щелчок предохранителя. Уложить в кобуру. Он делал это сотни раз.
Эти же руки так и не научились вырезать из дерева идеальную птицу. Его фигурки всегда оставались чуть-чуть неровными, с заусенцами, словно сомневались в собственном праве на существование.
Незавершённые.
Он поймал себя на том, что сжимает левый кулак. Костяшки побелели. Вот оно. Знакомое, ненавистное напряжение в мышцах. Ледяная ясность в голове. Прилив энергии. Он не хотел быть охотником.
Но тело помнило.
Слежка началась на следующий день. Хавьер не шёл за Бауманном, он двигался параллельными улицами, опережал его, ждал в ключевых точках, сливаясь с толпой. Он читал маршрут цели в отражениях витрин, в стёклах припаркованных машин, в окнах проезжающих трамваев.