Высохший одноглазый старик, хозяин варунга, лениво переругивался с двумя рыбаками. Их быстрая, гортанная речь была для Хавьера просто фоном. Но он слушал не слова. Он слушал музыку. Искал фальшивую ноту.
Через полчаса она прозвучала.
К варунгу подошли четверо. Двигались не как местные. В их походке была ленивая, хищная уверенность тех, кто считает эту территорию своей. Они не смотрели на Хавьера. Это и было сигналом. В таком месте не смотреть на чужака — значит, уже всё про него знать.
Они сели за соседний стол. Самый крупный, с лицом, испещрённым шрамами, лениво кивнул хозяину. Тот подобострастно принёс им бутылку апельсиновой газировки.
Хавьер допил свой кофе. Поднялся, бросил на стол несколько мятых купюр. И пошёл вглубь лабиринта, подальше от воды.
Он не оглядывался. Он знал, что они пойдут за ним.
Шаги за спиной были тихими, но он их чувствовал. Не слухом. Кожей. Четыре тени, скользящие по гнилым доскам.
Он свернул в узкий проход между двумя лачугами. Здесь воняло мочой и протухшей рыбой. Впереди — тупик, заваленный мусором.
Ловушка. Идеально.
Он остановился и медленно повернулся.
Они перекрыли выход. В руках — не пистолеты. Мачете и ржавые ножи. Практичное оружие для места, где громкий звук — это самоубийство.
— Bule, — просипел лидер, обнажая гнилые зубы. Белый. Чужак. — Потерялся.
— Я ищу человека, — сказал Хавьер ровно. — Европейца. Старого. Пьёт много.
Лидер усмехнулся.
— Здесь много кто пьёт. Ты дашь нам деньги. Телефон. Часы. И уйдёшь. Если сможешь.
Хавьер знал эту расстановку. Разговоры — лишь ритуал перед насилием. Он шагнул не назад. Вперёд. Прямо на них. Каждый шаг отзывался тупым толчком боли в зашитом боку.
Это сбило их с толку. На долю секунды. Ему хватило.
Пистолет он не трогал. Он работал тем, что было.
Первый справа замахнулся ножом. Хавьер не блокировал — шагнул внутрь, под руку, и ударил основанием ладони в горло. Короткий, сухой удар. Мужчина захрипел, выронив нож. Не давая ему упасть, Хавьер схватил его за рубаху и швырнул на второго, с мачете.
Пока те двое пытались расцепиться, он развернулся к третьему. Тот был быстрее, полоснул ножом по воздуху. Хавьер отскочил, и резкое движение взорвалось огнём в раненом боку. На мгновение перед глазами потемнело, и противник, воспользовавшись заминкой, шагнул вперёд, чтобы закончить. Падая, Хавьер ударил его ногой в колено.
Хруст был отвратительным. Мокрым.
Взгляд лидера банды на мгновение утратил свою хищную уверенность. Он не ожидал этого. Он двинулся вперёд, его мачете описывало ленивую дугу. Хавьер откатился в сторону. Схватил с земли пустую бутылку.
Бой был грязным, быстрым и тихим. Только хрипы, звуки ударов и скрип досок. Хавьер двигался не грациозно. Эффективно. Он опрокинул на одного из бандитов шаткую бочку с дождевой водой. Сорвал кусок брезента со стены лачуги и накинул на лицо другому.
Он повалил лидера на мостки. Приставил к его горлу осколок бутылки.
Остальные трое были выведены из строя. Один барахтался в чёрной воде, двое корчились на досках.
— Я спрошу ещё раз, — выдохнул Хавьер, тяжело дыша. Рваная рана горела. — Где он?
Лидер хрипел. Его рубаха задралась, обнажив шею. И тут Хавьер увидел это.
Выцветшая, расплывшаяся татуировка у основания шеи. Стилизованная буква «А» в круге. Старый логотип службы безопасности Aethelred.
Чёрт.
Это не были просто бандиты. Это были бывшие подрядчики. Псы, которых корпорация натравливала на врагов, а потом бросила. Его бывшие «коллеги». Он дрался с призраками своей собственной прошлой жизни. Во рту снова появился вкус того горького кофе, но на этот раз его принесло не воспоминание, а волна отвращения.
— Он… он там, — прохрипел бандит, указывая подбородком на самую дальнюю, самую убогую лачугу, которая почти сползла в воду. — Оставь нас…
Шум драки, хоть и был тихим, нарушил хрупкое равновесие этого места. Из щели в той самой лачуге выглянуло лицо. Бледное, испуганное, заросшее седой щетиной. Европейское.
Милош.
Увидев Хавьера, он развернулся и бросился бежать вглубь своей конуры.
Хавьер отпустил бандита. Перешагнул через него и, прихрамывая, пошёл к лачуге.
Он вышиб хлипкую дверь плечом. Внутри воняло дешёвым самогоном, потом и страхом. Милош забился в угол, пытаясь спрятаться за грудой тряпья. Худой, как скелет. Руки тряслись.
— Я не из Aethelred, — сказал Хавьер, закрывая за собой дверь. Его голос был тихим, но в тесном пространстве лачуги он прозвучал как выстрел.
Милош поднял на него безумные, выцветшие глаза.
— Они… они всё равно придут, — забормотал он. — Всегда приходят. За… за всеми.
— Мне нужен Кросс. — Хавьер сделал шаг вперёд. Милош вжался в стену. — Где он?
— Кросс… сгинул… он проклят! — Милош истерически хихикнул. — Все мы прокляты, кто видел «Левиафана». Они всех найдут… как тех… несчастных…
Хавьер нахмурился.
— Каких несчастных?
— «Неудачные образцы»… — прошептал Милош, и в его глазах промелькнул настоящий ужас. — Тех, у кого «Шум» был слишком сильным. Их привозили сюда. На «утилизацию». Думаешь, их просто топили в этой воде? — он снова засмеялся, но смех оборвался всхлипом. — Нет… на них… на них тренировали новичков из службы безопасности. Устраивали сафари… грёбаное сафари в этих трущобах…
Хавьер почувствовал, как внутри всё заледенело. Он представил Люсию, которая искала правду об этих людях. Которая хотела им помочь.
— Люсия Рейес, — его голос стал твёрдым, как сталь. — Журналистка. Она была с ним?
При имени Люсии Милош затрясся ещё сильнее.
— Что — она? — Хавьер схватил его за воротник рваной рубахи. — Они её похитили?
Милош поднял на него взгляд, полный слёз. Он выдавил из себя шёпот.
— Нет… нет, ты не понимаешь… Она…
Он замолчал, задыхаясь.
— Что?!
— Она… она пришла к нему сама.
Слова упали в тишину лачуги, и звук от них был глухим, как от камней, брошенных в ил. Хватка Хавьера ослабла. Он смотрел на Милоша, и слова того не складывались в смысл.
— Что ты сказал?
— Добровольно, — всхлипнул Милош. — Она нашла его. Сказала… сказала, что хочет стать… лекарством. Что только так можно понять, как обратить «Шум». Она сама это устроила. Её исчезновение… это была приманка. Чтобы вытащить Кросса из тени. Чтобы заставить Aethelred и… и других… показать себя.
Вся его миссия — спасение сестры, искупление вины — рассыпалась в прах. Основание, на котором он стоял последние недели, оказалось ложью.
Люсия. Его маленькая сестра. Не жертва. Игрок. Фигура, которая сама двинула себя на доску. Его миссия по спасению превратилась в фарс.
— Где они? — его голос был глухим.
— Швейцария, — выдавил Милош. — У него там… убежище. Старый военный бункер… «Редюи». Переоборудован под частную клинику. Неприступная крепость… Я слышал, как он говорил ей… — Милош вдруг замолчал, его глаза расширились.
— Что говорил?
— Что он не может её вылечить… потому что он сам… он сам первый. Первый успешный «выпускник». Он не создатель. Он… продукт. Он пытался на ней понять, что с ним сделали…
Хавьер отпустил его. Милош мешком осел на пол, беззвучно рыдая.
Вся конструкция рухнула. Кросс — не ключ. Он — замок. Люсия — не заложница. Она — доброволец в самоубийственной миссии. А он, Хавьер, — всего лишь слепой бульдозер, которого использовали, чтобы расчистить дорогу.
Он вышел из лачуги. Снаружи ничего не изменилось. Тот же тяжёлый воздух, тот же запах гнили. Он смотрел на чёрную, маслянистую воду. Он нашёл то, что искал. Но правда оказалась грязнее и мутнее, чем эта вода.
Его вина не стала меньше. Она просто потеряла смысл.
Как спасти того, кто не хочет, чтобы его спасали? Как искупить вину перед тем, кто сам шагнул в огонь?
Он достал из кармана телефон. Открыл последнее сообщение от Люсии. Голос, оборванный на полуслове.
Теперь он слышал в нём не страх.
Он слышал в нём решимость.
И это было хуже всего.
Глава 8: Сбор у вершины
Дешёвый пансион в Гринденвальде.
Из щелей в рамах тянуло холодом, который пах хвоей и снегом. Этот влажный, пронизывающий холод заставлял старую рану в боку ныть без перерыва. За мутным стеклом — открытка, за которую люди платили состояния. Пик Эйгер царапал небо, как зазубренный осколок стекла. Ледники сползали по склонам застывшими, мёртвыми реками.
Хавьер не смотрел.
Его мир сжался до тусклого экрана старого ноутбука. Выцветшие схемы бункера «Редюи» — прощальный подарок от «Эха». Синие линии вентиляции, красные пометки аварийных выходов. Он смотрел на них, пока они не начали плыть перед глазами, отпечатываясь на сетчатке.
Он работал молча, методично.
Он выкладывал на застиранное покрывало предметы, один за другим. Тридцать метров чёрной альпинистской верёвки. Несколько лёгких карабинов. Старый ледоруб. Пистолет Макарова и одна запасная обойма.
Не арсенал. Инструменты.
Каждый затянутый узел, каждый щелчок карабина был шагом назад — возвращением в мир, который он ненавидел. Эти выверенные движения держали его на плаву, не давая утонуть в голосе охранника из джакартской лачуги. Голос, воняющий дешёвым алкоголем и потом.
Она пришла сама, парень. Сказала, хочет помочь.
Помочь. Блядь.
Он поднял ледоруб. Сталь вытягивала из ладони тепло. Ладонь, которая помнила гладкость рукояти резца. Когда-то давно он вырезал для Люсии маленькую птичку. Руки пахли стружкой. Руки, которые умели создавать.
Он взвесил ледоруб. Инструмент, чтобы цепляться за жизнь на ледяном склоне. В его руке он ощущался иначе.
Как ключ. Как лом. Как оружие.
Он подошёл к балкону, толкнул стеклянную дверь.