Ночью за двадцать метров бакен казался чем-то смутно-белым. Когда ветер глыбой налетал на шхуну и волна махом вздымала ее на самый гребень, бакен нырял во мрак и совсем пропадал из виду. Скрипели и скрежетали тросы. Ветер свистел. Матросы держались за кнехт. Их глаза заливала соленая вода. В той беспредельной ночи, осаждавшей их ревом ветра и моря, порой возникало зловещее затишье.
Тросы и канаты натягивались струной, когда ветер, как безумный, швырял шхуну из стороны в сторону. Юноши впивались глазами в канаты, а потом молча переглядывались.
На какое-то время все стихло. Троицу охватил запоздалый страх. Вдруг, сотрясая воздух ужасным свистом, на них снова обрушился ветер. Рея раскачивалась. Не говоря ни слова, все трое уставились на канаты, чей пронзительный скрежет на мгновение перекрыл даже свист ветра.
— Смотрите! — воскликнул Ясуо.
Трос зловеще заскрежетал и, кажется, стал соскальзывать с кнехта. Матросы беспомощно наблюдали за происходящим. Последствия могли быть самыми чудовищными. Вдруг конец троса выскочил откуда-то из темноты, резко щелкнул, словно хлыст, затем хлопнулся о кнехт. Трос лопнул. Юноши лежали ничком, их едва не убило оборванным концом. Трос, словно подбитое животное, пронзительно взвизгнул, запрыгал в темноте по палубе и, описав в воздухе полукруг, замер.
Матросы побледнели. Они едва ли представляли, что с ними такое может произойти. Из четырех креплений, удерживавших шхуну, осталось три.
— Нужно доложить капитану, — крикнул Ясуо и бросился с палубы.
Он хватался руками за что придется, спотыкался и падал. Наконец добрался до капитанского мостика и доложил. Капитан, глядя на Ясуо с высоты своего большого роста, не повел и бровью:
— А, вот оно что! Ну, тогда придется воспользоваться брасом. По прогнозам, тайфун придет из-за перевала в час пополудни, поэтому сейчас самый подходящий момент отправить кого-нибудь вплавь до бакена и привязать к нему брас.
Оставив капитанский мостик второму помощнику, капитан вместе с первым пошли за Ясуо. Они взвалили на себя брас и еще один новый тонкий канат и шаг за шагом поволокли эту ношу на бак.
Во взгляде Синдзи и Ясуо стоял немой вопрос.
Капитан громко произнес:
— Нужен смельчак, чтобы привязать к бакену канат.
Все четверо молчали. Грохот ветра заполнил паузу.
— Ну, кто отважится? — выкрикнул капитан.
У Ясуо задрожали губы, голова втянулась в плечи. Вдруг раздался звонкий, уверенный голос Синдзи:
— Я пойду! — Он улыбался.
— Хорошо! Давай!
Синдзи выпрямился. Из ночного мрака на юношу налетел ветер, судно накренилось, однако Синдзи крепко держался на ногах. Он привык к болтанке на море еще с тех пор, как подался в рыбаки. В море его редко мутило, а если на душе и бывало паршиво, то в основном на земле. Он прислушался к реву ветра над головой, его лицо стало серьезным. Синдзи волновала и безмятежность природы, и ее полуденная дремота, и сумасшедшая неукротимая стихия.
Синдзи весь вспотел под дождевиком — и грудь, и спина были мокрыми, поэтому он сбросил с себя верхнюю одежду. Он стоял босиком, в одной белой майке с длинными рукавами.
Капитан приказал четверым привязать один конец каната к кнехту, а другой связать с тонким линем. Ветер мешал работе. Когда все было налажено, один конец линя капитан протянул Синдзи и прокричал ему в самое ухо:
— Обмотай вокруг тела и плыви! От бакена будешь держаться за канат.
Синдзи дважды обмотал линь поверх брючного ремня. Потом выпрямился и пристально посмотрел на море. Ему не было видно, как извивались и корчились внизу черные гребни волн, бившихся в порывах ветра и дождя о нос шхуны. Где-то во мраке скрывалось мятежное и бесноватое море. Непроглядная бездна клокотала водоворотами, возносилась и оседала. Синдзи вспомнил, что во внутреннем кармане штормовки осталась перепрятанная фотография девушки. Он набрался мужества и, став на край палубы, прыгнул в море.
Эти двадцать метров до бакена сначала казались непреодолимыми, но юноша ощущал, как в его руках прибавляются силы. Синдзи рассекал волны, будто кто-то бил его по плечам и подгонял невидимой палкой.
Его тело понесло течением, ноги барахтались, как ватные. И все же он не терял надежды ухватиться рукою за бакен. Когда его поднимало на гребень, он видел, что расстояние вовсе не сократилось. Синдзи задыхался и захлебывался, плывя изо всех сил. Мало-помалу огромные волны расступились, путь стал более или менее свободным. Он ринулся вперед — точно бур, вонзающийся в твердую скалу.
Наконец рука юноши коснулась бакена, но тотчас соскользнула. Вдруг его накрыло тяжеленной волной, едва не ударив грудью, и махом отбросило в сторону, но в следующее мгновение юноша исхитрился оседлать бакен. Синдзи глубоко дышал. Ветер бил по лицу, у него перехватило дыхание. Юноша растерялся, забыв, что ему нужно сделать.
Бакен раскачивало в темном море. Юноша прижался к железу, чтобы его не сорвало с бакена ветром, и принялся развязывать обмотанный вокруг тела линь. Мокрый узел поддавался с трудом.
Синдзи потянул за развязанную веревку. Он оглянулся назад — впервые за все время. На носу шхуны, рядом с кнехтом, застыли четыре фигуры. Вахтенные на соседней рыбацкой шхуне тоже пристально наблюдали за ним. Какие-то двадцать метров казались огромным расстоянием. Темные очертания двух шхун двигались синхронно: то взмывали вверх, то оседали.
Тонкий линь, обвисший из-за ослабевшего ветра, было сравнительно легко перехватывать руками. Синдзи наклонился вперед и навалился всей тяжестью тела на веревку так, что погрузился в воду. Он кое-как захватил конец браса, толстый даже для его широких и крепких ладоней, и принялся перебирать его руками.
Силы покидали Синдзи. Он пытался уцепиться за что-то ногами, но мешал ветер. Юноша напрягался изо всех сил, пока канат не начал выползать из воды. Тело Синдзи пылало жаром, лицо раскраснелось, в висках бешено пульсировала кровь. Наконец он перекинул канат, и работа пошла. Теперь на толстый канат можно было опереться. Синдзи сделал второй виток и легко затянул узел, после чего поднял руку: дело сделано.
Люди на шхуне хорошо видели, как он помахал. Юноша забыл о своей усталости, повеселел, вздохнул во всю грудь и нырнул в море. Теперь он плыл к шхуне.
На веревке, сброшенной с палубы, Синдзи подняли наверх. Капитан похлопал юношу по плечу широкой ладонью и приказал Ясуо проводить Синдзи в каюту. Матросы вытерли тело юноши. Едва добравшись до постели, он мгновенно уснул. Никакой грохот стихии не мешал ему спать.
На следующий день Синдзи открыл глаза и увидел на подушке лучи яркого солнца. В иллюминаторе каюты сияло безмятежное море, выглядывали голые сопки в лучах южного солнца и клочок чистого голубого неба…
глава пятнадцатая
Шхуна «Утадзима» прибыла в порт Кобэ позднее запланированного. На праздник поминовения усопших в августе капитан вместе с Ясуо и Синдзи не поспевали. На борту «Камикадзе» они услышали новости из родных мест. Рассказывали, что на побережье острова выползла огромная черепаха. Ее забили на мясо, а кладку яиц забрали. Вышла целая корзина. Эти яйца сбывали по две йены за штуку.
Прибыв домой, Синдзи сначала сходил в храм Хатидай, оттуда тотчас пошел к Дзюкити. Его хорошо принимали и угощали. Синдзи никогда в жизни не приходилось пить, но на этот раз по настоянию хозяина он выпил несколько чашек рисовой водки. На третий день он снова вышел в море на бригадирской лодке.
Синдзи не распространялся о рейсе, зато капитан поделился с бригадиром Дзюкити всеми подробностями.
— Ну, ты молодчина, отличился!
— Пустяки!
Паренек слегка покраснел и ничего более не сказал. Те, кто знать не знал, каков он по натуре, думали, что парень полмесяца где-то бездельничал. Спустя некоторое время Дзюкити спросил его мимоходом:
— Что, от старика Тэруёси до сих пор ничего не слышно?
— Нет.
Никто не приставал к нему с разговорами о Хацуэ, и одиночество уже не тяготило юношу. Лето, изнывая от жары, влачило свои последние недели. Синдзи, умиротворенный спокойным морем, отдавался любимой работе, которая и по душе была ему, и пришлась впору по плечам, словно хорошо сшитый костюм. А другими заботами его сердце не жило.
Юноша не оставлял надежды заработать денег, чтобы стать независимым. Он вновь с волнением вспомнил тот белый пароход в море, который видел когда-то на закате дня. Однако сейчас он испытывал иное чувство. «Я знаю, куда он направляется, знаю, как живется там морякам, знаю их трудности…» — размышлял Синдзи.
Его сердце почему-то трогал уже не сам неизвестный пароход, немного утративший ореол таинственности, а влачившийся за судном длинный шлейф дыма. Дым этот напоминал ему о тяжелом канате, который он вытягивал из моря, выбиваясь из последних сил. Руки юноши невольно сжимались в кулаки.
Тот белый пароход уже не был для него ни далеким, ни неведомым. Синдзи по-мальчишески смотрел из-под пятерни на угасающие над морем вечерние облака…
Летние каникулы заканчивались, а Тиёко не приезжала. Жена смотрителя маяка ждала, когда вернется дочь. Она написала письмо. Ответ задерживался. Мать отправила еще одно. Дней через десять пришел ответ — прохладная отписка. В письме, не объясняя причин, Тиёко сообщала, что на летние каникулы домой не приедет.
Экстренной почтой мать отправила еще одно письмо — не меньше чем на десяти листах. В нем она слезно вымаливала, чтобы дочь приехала повидаться родителями. Седьмого числа пришло ответное письмо; времени до конца каникул оставалось совсем немного. Мать была крайне поражена письмом дочери. В тот день как раз вернулся Синдзи.
В письме Тиёко призналась матери, что в своп прошлый приезд во время тайфуна она увидела, как Синдзи и Хацуэ шли вместе, прильнув друг к другу. Они спускались по каменной лестнице — и это вовсе не праздные выдумки какого-то Ясуо! Тиёко считала себя виноватой в том, что пошли сплетни, и страдала от этой мысли. Она писала, что ей было бы неловко вот так вот бессовестно заявиться на остров, поэтому она решила не мешать счастью Хацуэ и Синдзи. Если же матушка возьмется уговорить старика Тэруёси, чтобы он не разлучал влюбленных, то она с легким сердцем вернется до