— Жаль, что родственница. Красивая!
Она скромно стояла перед парнем, укутавшись в большой пуховый платок, и с первого взгляда Сергей ничего не заметил.
Поздним вечером, когда Сергей спал крепким сном, Катя уговорила Марию Ивановну и Александру Нестеровну отвести ее к Варваре Петровне. Женщины долго уговаривали девушку остаться, старались убедить, что все будет хорошо, она же не согласилась и настояла на своем.
Дня через два в дом Варвары Петровны явился Сергей. Старушки не было, Катя сидела одна у окна, вязала платок.
— Что вам надо? — сухо спросила Катя, когда Сергей шагнул через порог и остановился, не ведая, с чего начать разговор.
Переступая с ноги на ногу, он странно и жалостно смотрел на нее и наконец выпалил, как на поверке перед строем:
— Я все знаю, — сказал он решительно. — Зачем ты ушла, дуреха? Иди к нам, не помешаешь.
Катя не поднялась со стула, упрямо опустила голову.
— Вам-то что? Чего вмешиваться в чужую жизнь?
Он постоял и ушел…
На этом запись в тетради внезапно оборвалась.
Что же было дальше? Чем кончилась эта занятная история, в которой рассказчица, несомненно, была одним из действующих лиц? Она, правда, и не скрывала своей причастности к тем событиям, о которых рассказывала, только не назвала своего имени и профессии. Но висевший на лацкане ее жакета значок медицинского работника тогда еще бросился в глаза журналисту, и он, не без основания, решил, что рассказчица, очевидно, была причастна к медицинскому миру и имела прямое отношение к судьбе молодой героини и других персонажей рассказанной ею истории.
Теперь Березов ясно припомнил, что женщина оборвала свой рассказ, когда поезд остановился на большой станции, где ей надо было выходить. Досадуя на то, что не успела рассказать все до конца, попутчица, прощаясь, сунула Березову какой-то конверт с вложенными записками на разных клочках бумаги и, спрыгнув на перрон, обернувшись, сказала:
— Может, из этих записок поймете, чем кончилась наша история.
— Ваша? — спросил Березов с удивлением.
— Прочтите записки и все поймете, — сказала она. — Будьте здоровы, товарищ.
Тогда еще, в поезде, Березов мельком прочел записки и, кажется, не уловил особой связи с тем, что рассказывала попутчица, сложил все обратно в конверт и спрятал в портфель.
Теперь же он вспомнил про злополучный конверт, стал рыться в бумагах, нашел его вместе с другим синим конвертом, принялся внимательно читать и перечитывать записки.
Записей было немного. Листок из тетради. Две бумажки в синем конверте. Какие-то отрывочные записи карандашом на бланке для рецептов, две-три фразы, написанные на конфетной обертке. Все постепенно логически выстраивалось в одну линию.
На листке, вырванном из тетради, торопливо было написано карандашом:
«Бабаня, я побежал отвозить К. в роддом. Тетка Варвара на вокзале, помогать некому. Не вернусь, пока не узнаю, кто родится. Зайду к матери. Сережа».
Обратная сторона листка была исписана аккуратным мелким почерком, очевидно это была рука Катюши.
«Лучшая пища для младенца — молоко матери. В рацион матери должны входить сырые и вареные овощи, а также и фрукты. Из этих продуктов в материнское молоко войдут витамины и питательные вещества, необходимые младенцу. Кормить младенца удобнее, сидя на стуле так, чтобы была опора для спины и поясницы. Когда ребенка прикладывают к левой груди, под левую ногу ставят скамеечку, когда же к правой — скамеечку ставят под правую ногу. Перед тем как кормить малыша, надо перепеленать его и прочистить носик».
Этот листок лежал в синем конверте, на котором было написано: «Передать Марии Ивановне, проживающей в доме Пушкина». В этом же конверте лежала и другая бумажка, видимо какой-то больничный бланк, неосторожно примятый, исписанный крупными буквами. Почерк был тот же, что и на конверте, рука так же нетвердо держала перо, буквы прыгали то вверх, то вниз, и в некоторых словах были недописаны окончания. Надпись на конверте и записка на помятом бланке, несомненно, были написаны Катюшей в больнице перед родами.
«Если у меня родится сын, а я умру, назовите сына Александром. К.»
— Неужели с Катюшей случилось несчастье? — мелькнула тревожная мысль в голове Березова. — Но тогда бы рассказчица говорила совсем другим тоном. Видимо, все обошлось благополучно…
Доказательством этого была третья записка, найденная в конверте.
«Большое спасибо вам, дорогая Мария Ивановна, за все, что вы сделали и делаете для меня. Мне уже приносили мальчика, я кормила его грудью. Он весь сморщился и пищал от радости. Утром все наши девчонки толпились у окна, смотрели на своих мужей. Я тоже подошла и увидела Сережу. Когда вы склонились над моей постелью и погладили меня мягкой рукой, мне захотелось назвать вас мамой. Трудно произнести это слово, я решила написать, да, может быть, и записку не осмелюсь передать».
Больше ничего не было в синем конверте. И в других бумагах никаких следов истории про Катюшу.
Теперь ему стало ясно одно: Мария Ивановна была не кто иная, как сама рассказчица.
Сколько ни копался Березов в своих записях, ничего нового не мог он добавить к сказанному. Как же, в самом деле, узнать, чем закончилась эта история? Оставить все так и поставить точку? Или самому придумать конец? Нет, не годится ни то, ни другое. Раз эта повесть целиком взята из жизни, так пусть же сама жизнь и подскажет ее окончание.
И Березов решил непременно сойти с поезда и остановиться в тех местах, где жили герои повести. А разыскать их было совсем не трудно, у него в этом деле был надежный помощник — сам Александр Сергеевич Пушкин.
Березов предчувствовал, что ему удастся не только услышать окончание рассказа попутчицы, но и достоверно узнать, как сама жизнь довершила удивительную непридуманную повесть.
Он приехал в город в воскресный день часов в десять утра. На вокзальной площади подошел к милиционеру и спросил, как проехать к дому, в котором останавливался Пушкин. Милиционер охотно объяснил, и Березов без труда добрался до желанного места. С волнением подошел к дому с колоннами, остановился, огляделся кругом и отошел в сторонку, присел на скамью под старым зеленым деревом, чтобы собраться с мыслями, прежде чем приступить к розыску.
Отсюда был виден подъезд дома, ворота и двор. Во дворе гуляли дети, двое катались на трехколесных велосипедах, а трое гонялись за ними.
Вскоре к дому подошли женщины в легких цветных платьях, нарядные, как обычно одеваются рабочие люди в выходной день. Они, видно, шли с базара, несли в корзинках зелень и фрукты. Одна в желтом сарафане отделилась от остальных и легко стала подниматься на ступеньки подъезда.
— Пойдемте к нам в гости, подружки?
— А ну тебя! Дома что скажут? — крикнула чернявая бабенка в цветном красном платье. — Пошли на базар да и пропали!
— Мужики дома ждут. Да и ребята, — сказала другая в синем платье. — Не-забудь завтра пораньше на фабрику, к директору пойдем, пусть меры принимает.
— Приду, — сказала женщина в желтом сарафане, улыбаясь женщинам и поворачивая к ним красивое лицо с яркими жгучими глазами.
— Глянь, Катя, малец твой куда едет. В одночасье под машину угодит.
Юркий мальчик с русой головой, убегая от товарищей, вылетел на велосипеде прямо на тротуар, а потом на дорогу; мчался в азарте, раскручивая педали.
Катерина бросилась к нему, догнала, ухватилась за велосипед.
— Как тебе не стыдно, Саша. Сколько раз говорила, не смей выезжать на дорогу. Машина задавит.
Через минуту открылось окно на втором этаже, и молодой мужчина с загорелым лицом и белыми зубами налег грудью на подоконник и дружелюбно позвал:
— Сашуля! Иди, брат, завтракать. Мать полбазара принесла. Вишни, урюк, малина. Марш наверх!
— Сейчас! — крикнул мальчик, не двигаясь с места.
Мужчина исчез в окне.
Мальчик делился с ребятами вишнями, ему не хотелось расставаться с друзьями, он не торопился уйти.
Из окна высунулась седая голова старухи. Она посмотрела вниз, увидала детей, ласково побранила:
— Не надоело вам играть, озорники? Будет ужо! Иди домой, Александр Сергеевич. Иди-и!
Мальчик обернулся на зов старухи.
Березов поднялся с места, решительно шагнул к подъезду знаменитого дома с колоннами. Ему страшно захотелось остановить мальчика и погладить рукой по мягкой головке.
— Здравствуй, Александр Сергеевич!
Но мальчик не обратил внимания на его слова, вихрем промчался мимо и побежал в дом.
БеглецПовесть
В поздний вечерний час в полумраке с шумом и грохотом проносятся поезда. Постукивают колеса, кричат гудки. Весело светятся окна вагонов, бегущих из темноты к желтой россыпи веселых огней большого города.
И вот уже впереди различается поднятое над высокими домами, ярко пламенеющее, неоновое слово «Москва».
На платформах вокзала обычная возбужденная толкотня. Пассажиры и встречающие спешат с чемоданами, сумками и рюкзаками. Идут разные люди: старые, среднего возраста, молодые и дети.
Затертый в толпе, движется мальчик лет двенадцати с сумкой на плече, в серой кепке, в клетчатой куртке. Напряженно смотрит по сторонам, идет, как в опасную разведку. Это Юра. Вид у него усталый и растерянный.
Людской поток медленно стекает с платформы, тянется в широкие двери вокзала, уплывает в подземные ямы метро и увлекает с тобой Юру.
На рассвете на Комсомольской площади усатый дворник, подметающий асфальт, увидел на скамейке спящего мальчугана в клетчатой куртке, остановился. Махнул рукой шагающему невдалеке дежурному милиционеру.
Дворник и милиционер остановились у скамейки, смотрели на мальчика, который спал сладким сном, подложив под голову потрепанную сумку. Мальчик, видимо, озяб и свернулся калачиком, зажав руки между коленями.
Милиционер наклонился над мальчиком, толкнул его в плечо. Мальчик открыл глаза, сонно смотрел на милиционера и дворника.