Юра увидал Людмилу Васильевну, бросил уголь, отошел к своему верстаку и принялся стучать молотком.
— Здравствуйте, дети! — сказала Людмила Васильевна.
Дети поздоровались, не прекращая работы.
Она смотрела на размалеванную стену, узнавала знакомых ребят.
— Пойди-ка сюда, Юра, — позвала Людмила Васильевна.
Юра нерешительно подошел.
— Нарисуй, пожалуйста, меня. Сумеешь?
— Зачем же? — смутился Юра.
— Рисуй, — повторила она.
Юра взял уголь, стал рисовать.
Прекратился стук молотков, ребята бросили работу, смотрели на Юру.
А Юра быстрым росчерком в одну минуту нарисовал портрет Людмилы Васильевны и отошел от стены.
— Похожа? — спросила ребят Людмила Васильевна.
— Похожие, — крикнул один паренек, и другие сразу поддержали его. — Законный портрет.
— Точно.
— Похожая.
— Молодец, Юра, хорошо рисуешь, — подхватила Людмила Васильевна. — Зайди ко мне после обеда, есть одно дело.
Юрины глаза сверкнули надеждой.
— Нашли отца? — спросил он.
— Придешь, все узнаешь.
В кабинете их было трое: Людмила Васильевна, Григорий Романович и Юра.
— Так и не вспомнил, откуда ты? — спокойно спросила мальчика Людмила Васильевна.
— Не вспомнил.
— Почему не хочешь сказать, что приехал из Ташкента? — прямо спросила Людмила Васильевна.
Юра от неожиданности забеспокоился, но ничего не ответил.
— Правда же ты из Ташкента? — спросила она еще раз.
— Правда, — сказал Юра, не поднимая глаз. — А не признавался, чтоб не отправили обратно.
— На какой улице живешь?
— Самаркандская, двадцать семь.
— Как зовут родителей.
— Еремеева Надежда Ивановна. Ну, еще Кирилл Николаевич.
Он теперь ничего не скрывал и только боялся, что его отправят домой.
— Что же нам делать, Юра? — сказала Людмила Васильевна. — Похоже, никаких результатов насчет гражданина Семерихина мы не добьемся. Придется возвращаться в Ташкент. Там же тебе хорошо жилось? Ну, что ты молчишь?
— Хорошо, — тихо сказал Юра. — Меня не обижали.
— Мама любит тебя. Правда же?
— Я тоже люблю ее. Только она мне не мама, — дрожащим голосом ответил Юра. — Моя мама умерла.
— Она воспитала тебя как сына. Она теперь стала тебе самым близким человеком. Зачем ты ее обижаешь?
Юра вскочил с места и упрямо сказал:
— Я не обижаю ее, я люблю маму. А в Ташкент не поеду, буду искать отца.
— Найдешь ли такого, какого ищешь?
— Всю землю пешком обойду и всех людей спрашивать буду. Куда он денется? Найду!
Людмила Васильевна молча смотрела на Юру. Подошла к нему, сочувственно покачала головой. Когда он успокоился, сказала:
— Послушай моего совета. Я желаю тебе добра.
Юра демонстративно отвернулся от нее и сердито насупился.
Людмила Васильевна от растерянности замолчала. Решила переменить тактику.
— Извини меня, — мирно сказала она. — Я ни на чем не настаиваю. Не хочешь возвращаться, живи у нас. Будем искать отца. А теперь успокойся, иди к ребятам.
Юра направился к выходу.
— До свидания, — буркнул он в дверях. — Только ищите как следует.
Людмила Васильевна и Григорий Романович остались вдвоем.
— Напрасно вы не настояли на своем, — сказал Григорий Романович. — В этом положении самое лучшее — купить билет и отправить мальчика в Ташкент.
— Не рубите сплеча, — возразила Людмила Васильевна. — Дети очень хорошо чувствуют обман. Мы же сказали ему неправду. Отца-то мы нашли.
— Иногда святая ложь лучше горькой правды, — сказал Григорий Романович, довольный своими словами.
— Не прячьтесь за напыщенную мудрость. Мальчик уже знает, что у него есть отец, и не успокоится, пока не выяснит все до конца. А что касается правды и лжи, то, по-моему, любая правда всегда лучше, чем ложь, даже святая. Попробуем еще раз встретиться с Семерихиным.
Григорий Романович молча пожал плечами.
— А как с Ташкентом? Послать телеграмму?
— Сообщите матери, что мальчик у нас, пусть не беспокоится.
Григорий Романович взял папку с бумагами и вышел из кабинета.
Людмила Васильевна подошла к окну, посмотрела во двор.
По дорожке вдоль цветочных грядок шли девочки, несли стопки чистого постельного белья. Они о чем-то весело переговаривались и смеялись. В стороне на скамейке сидел одинокий Юра. Он нахмурился и отвернулся от девочек. Девочки посмотрели на Юру и засмеялись.
Людмила Васильевна подошла к столу, сняла трубку телефона, набрала номер.
— Герман Агапович? — спросила она в трубку. — Говорит Людмила Васильевна. Мне необходимо повидаться с вами. Да, очень важно. Приезжайте ко мне на службу. Если можно, завтра утром. Я объясню, как доехать. От Павелецкого вокзала на трамвае в сторону Даниловского рынка. Совершенно верно. Приезжайте. Я буду вас ждать. Обязательно!
На другой день Семерихин пришел к Людмиле Васильевне встревоженный и настороженный. Не успел побриться, небрежно повязал галстук. Он сидел на стуле, она ходила по ковру.
— Мы люди взрослые, Герман Агапович, будем говорить прямо и откровенно.
— Я не барышня, — сказал Семерихин. — Не упаду в обморок. Говорите, в чем дело?
— Вы сказали, что не хотели бы брать Юру в свою семью. Это окончательное решение?
— Да. Я все взвесил. Ради его же счастья.
— Но дело осложняется тем, что Юра категорически отказывается вернуться в Ташкент. Он хочет жить у родного отца.
— Откуда вы знаете? — спросил Семерихин. — Это ваши предположения?
— Я это знаю от самого Юры. И позвала вас сегодня, чтобы сказать вам, что ваш сын находится здесь.
— Где это — здесь? — вскочил он со стула. — Где Юра?
— У нас, в детском приемнике. Хотите его видеть?
Семерихин растерянно закивал головой.
— Подойдите сюда. Поближе. Она подвела Семерихина к окну, где висела штора, и слегка отодвинула занавеску. Отсюда открылся вид на двор. Внизу под окнами шумели ребята, играли в волейбол.
— Смотрите, там ваш сын.
Семерихин пристально смотрел на ребят, волнение мешало ему сосредоточиться. Наконец он воскликнул:
— Второй справа, у сетки? Вот прыгнул за мячом. Он.
— Значит, вы помните сына? Это он, ваш Юра.
Семерихин долго стоял у окна и смотрел на сына.
Людмила Васильевна отошла в глубь комнаты, села в кресло, поглядывала на Семерихина.
После долгого молчания Семерихин отвернулся от окна и, словно убеждая себя, сказал:
— Как вырос. Совсем большой.
Подошел к столику, налил из графина воды, залпом выпил весь стакан.
— Можно поговорить с ним? — спросил Семерихин.
— Ни в коем случае, — сказала Людмила Васильевна. — Сначала надо решить главный вопрос: возьмете вы его или нет? Мальчик приехал за тысячи километров…
— Вы сказали ему, что нашли меня?
— Нет. Я уговаривала его вернуться в Ташкент. Он наотрез отказался. Говорит: хочу видеть отца.
Семерихин молчал, опустившись в кресло.
— Я согласился бы, — тихо сказал он. — Но жена… у меня от нее двое детей, девочки-близнецы: Римма и Мира. И с Колей большие трудности. А жить надо так, чтобы в семье было согласно, верно?
Она слушала его сбивчивые слова и мучительно думала о том, как помочь этому человеку.
— А вы скажите жене, что Юра в Москве. У нее же не каменное сердце?
Семерихин встал, подошел к окну, посмотрел из-за занавески во двор. На волейбольной площадке уже никого не было.
— Я не буду вас торопить, — сказала Людмила Васильевна. — Буду ждать вашего ответа до понедельника.
Когда Семерихин, покидая детский приемник, подходил к воротам, он заметил двух мальчиков, вскапывающих лопатами цветочную грядку в скверике двора. Это были Димка и черномазый паренек из Херсона.
Прикуривая сигарету, Семерихин посмотрел на мальчиков и пошел к тяжелым глухим дверям. Димка толкнул черномазого и уставился на Семерихина.
— Узнаешь?
— Кого?
— Да этого дядьку!
— Первый раз вижу, — сказал черномазый.
— Эх ты, шляпа. Айда!
Димка бросил лопату на грядку и побежал к жилому корпусу. Черномазый помчался за ним.
Мальчики с шумом вбежали в спальню. Прямо с порога Димка закричал:
— Слышь-ка, Юрка! Мы твоего батьку видели. Точь-в-точь похож на твой рисунок, гад я буду, если вру.
Юра поднялся из-за стола, где играл с ребятами в домино.
— Брось врать!
— Честное слово! — поклялся Димка. — Пошли, покажу.
Мальчики сорвались с места и побежали во двор к воротам. Но там уже никого не было.
Димка и Юра толкнули дверь. На их стук открылось окошко в середине двери и женщина-вахтер строго сказала:
— Выходить нельзя. Не разрешается!
Окошко захлопнулось.
В субботу с утра шел мелкий дождик. Во дворе детского приемника стояла тишина. Вдоль монастырской стены, где росли деревья с густой листвой, шел Григорий Романович. Вдруг он остановился и прислушался.
За сараем, в углу двора, раздавались глухие удары и позвякивание железа. Ребята рыли подкоп под стеной. Димка и Люська долбили кирпичи в стене молотком и зубилом, а Юра с черномазым пареньком Плошкиным разгребали землю железными лопатами. Все работали напряженно и молча.
Григорий Романович осторожно вышел из кустов, заметил надзирательницу у проходной, молча поманил ее. Она пошла к нему, увидала, что делается за сараем, сунула в рот свисток и что есть духу засвистела.
Ребята сразу всполошились, кинулись бежать. Но на пути у них встал Григорий Романович и надзирательница, загородили проход между сараем и стеной.
— Что же это вы, а? — сказал Григорий Романович. — Подкоп делаете?
— Кто зачинщик? — наступала на ребят надзирательница. — Небось Плошкин, здоровый бугаина? На тебе бочки с водой таскать, а ты даром казенный хлеб лопаешь. Ты еще ответишь за это!
Вперед выступил Юра, весь перепачканный землей, бледный и перепуганный.
— Это я виноват, — решительно заявил он. — Они для меня делали подкоп.
Григорий Романович усмехнулся.