— Как решил, так и будет, — сказал Генка. — Пошли вы!..
Трудно сказать, сам ли Генка придумал про ревматизм, или, правда, врачи посоветовали, но другой причины для отъезда парень не выставлял, делал вид, что действительно заболел, и как-то странно отводил в сторону глаза, когда говорил с товарищами.
Однако собирался уезжать открыто, не как беглец. Позвал на прощальную вечеринку друзей и, как бывало раньше, пел песни, играл на гитаре и, на зависть всем, танцевал с Катей.
Гости разошлись поздно ночью, а Генка и Катя ушли в зеленую рощу к реке и были там до рассвета.
Утром, когда уже высоко поднялось солнце, Генка с Катей прошли по главной улице поселка к автобусной станции. Генка при всех расцеловал Катю, сел в автобус и, высунувшись в окошко, громко крикнул:
— Жди вызова, Катюша! Обязательно жди!
Катя смущенно кивала головой и улыбалась, провожая автобус грустным взглядом.
— Пошли домой! — сказала ей подружка Настя. — Подумаешь, какая трагедия. Никуда не денется, напишет.
Автобус скрылся за поворотом. Подружки ушли домой.
Катя успокоилась, стала ждать вызова.
Прошла неделя, вторая на исходе, а от Генки никакой весточки.
Катя, хотя и волновалась, но втайне утешала себя, что Генка, мол, еще не успел устроиться, не нашел квартиру, потому и не пишет. В первое время забегала на почту раза два-три в неделю, а потом стала ходить каждый день, а иногда и утром и вечером. Прежде подружки при каждой встрече спрашивали: «Прислал письмецо зазнобушка?» А она шутливо отвечала: «Пишет». Теперь все сочувствовали Кате, видели, как она переживает и старались избегать разговоров о письмах. А если кто и спрашивал, она, словно оправдываясь, говорила:
— Когда мужчинам писать-то? Работает день и ночь. Да что там! Напишет!
При этом она напускала на себя веселый беззаботный вид.
Но почему он так долго молчит? Что же ей, Катюше, думать об этом? Забыл ее Гена, обманул? Или с ним что-нибудь случилось? Может, заболел? Так мог же хоть слово написать! И зачем было ехать? Разве здесь было плохо? Живут же люди, не жалуются. И климат неплохой, чего обижаться?
Катя работала на строительстве новых домов в бригаде отделочников. Красила оконные рамы, полы, стелила линолеум на кухне и в коридорах, клеила обои. Бывало, всю смену поет, шутит, смеется, и всякое дело горит у нее под руками так, что любо смотреть. Вся она была открытая людям, ничего не таила от подруг, все видели, как девушка живет, с кем встречается, какие обновы покупает. И когда красивый, веселый парень Гена стал усиленно ухаживать за Катей, она не скрывала, что и он ей нравится.
Подруги одобряли Катин выбор. Она и Гена, казалось, были хорошей парой. Он старше ее лет на пять. Высокий, сильный, с широкими плечами, с большой головой на тугой круглой шее, двигался ловко, шагал с выправкой, спину держал прямо, грудь выпячивал, улыбался хитровато, с прищуром глаз, с людьми разговаривал тихо и вкрадчиво.
Кате шел девятнадцатый год, она выглядела вполне взрослой, красивой женщиной. Лицо ее было тонкое, смуглое, но когда она встречала Гену, на щеках появлялся румянец, расплывался и окрашивал в розовый цвет мочки ушей, видневшихся из-под темных прядей волос. Стыдливая и робкая, она была трогательна в своей привязанности к парню и не умела, да и не желала скрывать своего чувства.
Молодые люди скоро совсем сблизились. И Катя однажды сказала подругам:
— Мы с Геной скоро поженимся. Честное слово!
Но дело обернулось совсем неожиданно. Когда теперь будет свадьба? Сколько ждать?
«Ладно, — утешала себя Катя. — Я выдержу, подожду».
Однако прошло почти три месяца, а писем от Геннадия не было.
Не понимая причин такого долгого молчания, Катя готова была кинуться на поиски Гены, но не знала, куда ехать. Жить становилось тяжко, было стыдно перед людьми, да и другие серьезные обстоятельства заставляли сильно тревожиться.
На днях, во время работы, с Катей случилось что-то непонятное. Будто какая тайная сила встряхнула ее изнутри, и все перед ней зашаталось, в глазах стало темно, Катя чуть не упала со стремянки. Едва успела схватиться руками за поручни, медленно сползла вниз, опустилась и села в углу прямо на пол, прислонившись к стене. Хорошо, что в это время девчата разрезали обои, и никто не обратил внимания на Катюшу. Она через силу поднялась, вышла в смежную комнату, где стоял бачок с водой, попила. Долго стояла у окна, смотрела на голубей, воркующих на балконе, и ей хотелось и плакать и смеяться. В этот день Катя поняла, что под сердцем у нее бьется ребенок. Никому не сказала о своей радости, боялась насмешек. Как же, мол, так, свадьбы не было, жених уехал в далекие края, а дело вон куда зашло?
Вскоре после этого случая наконец пришло письмо от Гены. В тот день Катя зашла на почту с Настей Тропаревой, и пока подружка получала деньги в сберкассе, Катя нетерпеливо распечатала письмо, стала читать, присевши на стул у окна. Настя, поглядывая на Катю, видела только плечи и спину подруги.
Письмо оказалось неожиданно коротким.
«Здравствуй, Катюша! Я вообще не хотел ничего писать тебе, но, как честный человек, решил все разъяснить и поставить точку, чтобы ты не думала обо мне, какой я подлый и так далее. Сама понимаешь, дело мое молодое, встретилась на моем пути хорошая женщина, мы поженились, живем в ее собственном доме с садом и виноградными лозами. Работу нашел подходящую, заработки высокие, а климат тут такой, что о ревматизме не думаю, ты об этом не беспокойся. Извини, что так вышло, прощай и забудь меня. Гена».
Обратного адреса не было ни на конверте, ни на письме.
— Что пишет? Зовет? — раздался за спиной Кати веселый голос Насти.
Не поворачивая бледного лица к подруге, Катя несколько раз кивнула головой и странным голосом сказала:
— Зовет. Приезжай, мол, скорее. Хоть завтра.
— Счастливая. У самого моря будете жить? — искренне порадовалась за подружку Настя.
Катя молча прятала в сумочку письмо, долго копалась, доставая платок, комкая его нервными пальцами.
— И виноград, и фрукты всякие, — пыталась улыбнуться Катя. — Солнце жаркое, как в Африке.
— В каком же городе? — допытывалась Настя.
— Кажется, в Севастополе. Нет, в Ялте.
— Обалдела от счастья, Катька, язык заплетается, — засмеялась Настя, обнимая за плечи подругу. — Я в жизни не видала моря. Завидую тебе. Когда поедешь?
— На той неделе. А может, и раньше, да хоть и завтра. Как захочу.
Катя вышла на улицу и, быстро шагая, направилась к дому. Настя не отставала, стучала каблуками по тротуару и время от времени громко объясняла встречным знакомым:
— Получили письмо, уезжает Катюша. В теплые края, к самому морю…
Катюша никому не сказала об истинном содержании письма. Что толку? Будут жалеть, расспрашивать, а что она может объяснить другим, если и сама не понимает, почему Генка поступил с ней так подло? Банальная и пошлая история, скажут люди, можно только пожать плечами и махнуть рукой. Но это, если смотреть со стороны, как на чужую беду, а тут беда своя, как отмахнешься, коли сердце сжалось в комок и душа кипит от обиды. Сделать вид, что никакой любви не было, на все наплевать, стерпеть удары судьбы и жить, как получится? Забыть Генку, выбросить из сердца навсегда, покоряясь всему? А как же тот, другой, который уже живет во мне и который всю жизнь будет напоминать о прошлом?
Подумав о ребенке, Катя готова была разрыдаться.
Придя домой и закрывшись в комнате, она горько заплакала от обиды. Хотелось кричать, звать на помощь людей. Но чем они могут помочь? «Кому нужны мои несчастья? Сама справлюсь с бедой, буду жить, как жила».
Как ни утешала себя Катюша, но до конца не могла успокоиться, потому что хорошо понимала свое положение: жить дальше так, как жила прежде, никак нельзя, теперь все будет по-другому. Но как? Она станет матерью. Раньше она думала об этом с радостью, а теперь все представлялось ей ужасным и мрачным. Как ни скрывай, люди все равно узнают, что Генка оставил ее, обманул, что у нее будет ребенок без отца.
И она решила: «Пока никто не знает о ребенке, пусть думают, что уезжаю к Генке. Исчезну с глаз, увезу с собой тайну».
Все эти дни она скрепя сердце делала вид, что все хорошо, собралась, созвала подруг и соседей, устроила проводы. Ее посадили в автобус, расцеловали, прослезились, пожелали счастливой жизни на новом месте в теплых краях — на берегу Черного моря.
От поселка до города было более семидесяти километров, и пока автобус тащился по тряской дороге, Катюша спустилась с облаков на землю, с нарастающей тревогой думала о своей судьбе, и ей все туманнее и мрачнее представлялась ее будущая жизнь. Когда же она наконец приехала в город и оказалась на вокзале перед расписанием дальних поездов, то и вовсе растерялась и расклеилась… Теперь со всей очевидностью ей стало ясно, что она не знает, куда ехать, до какой станции покупать билет. Мысль о том, чтобы податься на юг и искать Генку, ей была отвратительна, она ни минуты не думала о таком исходе. Возвращаться домой, к тетке в Курск, в таком положении, тоже было невозможно.
Оказавшись на шумном большом вокзале чужого города, Катя почувствовала себя одинокой и, сторонясь незнакомых людей, прошла между скамейками, уселась в сторонке у окна, тоскливо поглядывала по сторонам. Вид у нее был растерянный и беспомощный, глаза наполнились тревогой и тоской, на лице было такое отчаянное выражение, будто она спрашивала у людей: «Что же мне делать? Как быть?»
Скупая слеза невольно побежала по щекам. Катя сама удивилась своей слабости, но ничего не могла поделать, шмыгала носом, сморкалась в платок.
Люди поглядывали на нее, проходили мимо, а две цыганки в пестрых нарядах, сидя в отдалении, удивленно перемигивались, но так и не подошли к ней, ничего не спросили. Через некоторое время в зале появилась высокая пожилая женщина в синем халате, с веником и совком в руках. Она не торопясь шла вдоль скамеек и, наклоняясь, собирала мусор. Приблизилась к одиноко сидящей пассажирке, услышала всхлипывания, остановилась. Оглядела девушку со всех сторон, подошла совсем близко, покачала головой, спросила участливо: