Немецкий историк К.В. Керам писал: «Итак, вторая половина XIX века ознаменовалась открытием, из которого стало очевидно, что существуют сказания древнее библейских, которые связывают Библию с языческой ассирийской и вавилонской, а может быть, и с еще более древней традицией. Это было потрясающее открытие. Не удивительно, что им заинтересовалась широкая общественность. Издатель крупнейшей лондонской газеты „Дейли телеграф" предоставил неимущему Смиту средства для экспедиции в Ниневию, где Смит должен был отыскать недостающие таблички ассирийской версии о всемирном потопе». И он действительно обнаружил там среди отвалов и мусора от предыдущих раскопок недостающие фрагменты таблички с началом легенды о потопе.
Однако Джорджу Смиту не суждено было продолжить свои успешно начатые исследования в области ассириологии. Он умер в Багдаде в возрасте всего 36 лет во время эпидемии чумы.
Открытие шумеров
Опираясь на результаты анализа ассиро-вавилонской клинописи, филологи все больше убеждались в том, что за спиной могущественных царств Вавилонии и Ассирии существовал когда-то более древний и высоко развитый народ, который и создал клинописное письмо, а потом исчез без следа. Одни ученые окрестили этот народ шумерами, другие – аккадцами. Оба названия были заимствованы из дешифрованной надписи, в которой семитский царь Саргон величает себя «царем шумеров и аккадцев».
Вопрос о существовании шумеров оставался в сфере научных предположений и гипотез вплоть до 1877 г., когда французский консул в Басре Эрнест де Сарзек не нашел в районе Телло (на юге Ирака) у подножья высокого телля каменную статую, не похожую на ассирийскую и вавилонскую скульптуру. Ободренный этим открытием, он решил начать на телле широкие раскопки, хотя раньше археологией никогда не занимался. В итоге почти пятилетних работ (1877–1881 гг.) де Сарзек получил многочисленные глиняные таблички с клинописью, каменные скульптуры, обломки керамики. Все свои находки консул благополучно переправил в парижский Лувр.
«Среди многих вновь найденных предметов, – отмечает 3. Косидовский, – находилась статуя из зеленого диорита, изображающая царя-жреца города Лагаша. Статуя оказалась более архаичной по стилю, чем все до той поры выкопанное в Месопотамии. Даже самые осторожные ассириологи вынуждены были признать, что эту скульптуру следует отнести к IV или III тысячелетию до н. э., а это означало, что она существовала еще до возникновения ассиро-вавилонской культуры».
Ботта, Лэйярд, де Сарзек, Смит и Роулинсон – пионеры этой первой, героической эпохи в истории месопотамской археологии – все были дилетантами от науки в прямом смысле этого слова. Они не имели никакого археологического опыта и мало что смыслили в методике раскопок. Главной их целью было открыть и отправить в музеи Европы статуи, рельефы, надписи и другие произведения искусства. Они не обращали внимания на стены построек из сырцового кирпича и на россыпи разбитой керамики. На пути к желанным находкам они безвозвратно уничтожали многие важные свидетельства древнемесопотамской культуры. Но ведь они были первыми, кто проложил дорогу к последующим эпохальным научным свершениям. Поэтому не будем судить их слишком строго.
Разгадка секретов клинописи
Между тем в библиотеках, университетах и музеях Европы другие ученые были заняты необычайно сложной задачей по дешифровке древних клинописных документов, добытых в ходе предшествующих раскопок. Эта интеллектуальная эпопея длилась около ста лет, и в нее были вовлечены многие специалисты из нескольких стран. Поэтому она не может быть изложена здесь подробно. Особые заслуги в этой области знания принадлежат немцу Георгу Фридриху Гротефенду – учителю латыни и древнегреческого в гимназии города Геттинген. Он был страстно увлечен тайнами древнеперсидской клинописи, образцы которой еще в XVIII в. зарисовал среди руин Персеполя – столицы империи Ахеменидов – датский ученый Карстен Нибур. Для начала молодой учитель изучил всю историческую литературу по древней Персии, а также имена местных царей в греческой транскрипции. Затем, опираясь на исследования индогерманских языков, он сумел установить подлинные староиранские имена тех же царей. Это дало ему основание предположить, что каждый клинописный знак означает букву – звук.
Дальнейшая работа над клинописными текстами привела Гротефенда к догадке, что повторяющиеся за каждым именем царя группа знаков выражает широко распространенный в Персии титул «царь царей».
Но самое интересное его наблюдение в другом – он установил, что лишь одно царское имя всегда встречается без данного титула. Отсюда Гротефенд сделал вывод – это имя должно принадлежать отцу великого персидского царя Дария, который никогда не был царем.
«Вот это-то и был тот рычаг, – пишет Э. Церен, – при помощи которого Гротефенд сумел установить три имени царей из династии Ахеменидов (Гистасп, Дарий, Ксеркс) и титул „царь царей“. Это дало ему, в свою очередь, возможность определить звуковое значение 12 знаков древнеперсидской клинописи. В 1802 г. 27-летний учитель из Геттингена при содействии местной академии опубликовал результаты своей дешифровки».
Илл. 12. Рельеф и надпись на Бехистунской скале
В 1837 и 1844 гг. Генри Роулинсон не только скопировал с риском для жизни большую трехъязычную надпись, высеченную царем Дарием на вершине Бехистунской скалы в Западном Иране, но и дешифровал ее. Текст надписи был сделан клинописью на древнеперсидском, вавилонском и эламитском языках – так называемая «трилингва», которую ученые окрестили впоследствии «Розеттским камнем ассириологии», с тем лишь отличием от древнеегипетского монумента, что ни один из этих трех языков сначала не мог быть прочитан. Дешифровка Бехистунской надписи – еще один важный шаг на пути прочтения клинописи. В дальнейшем «святая троица» ученых – англичанин Эдвард Хинкс, француз Жюль Опперт и все тот же Генри Роулинсон – осуществила решающий прорыв в прочтении клинописи, как древнеперсидской, так и ассиро-вавилонской, преодолев на своем пути огромные трудности. По словам одного современного ассириолога-лингвиста, «именно они открыли пыльные страницы глиняных „книг“, погребенных в глубинах земли по всему Ближнему Востоку». Таким образом, ключ к прочтению глиняных табличек с ассиро-вавилонской клинописью дала клинопись древнеперсидская, навеки врезанная в Бехистунскую скалу и каменные руины Персеполя. А к 1900 г. уже и более древние шумеро-аккадские клинописные тексты свободно читались специалистами.
Илл. 13. Г. Гротефенд
По самым скромным подсчетам ученых, в настоящее время известно около четверти миллиона глиняных табличек с клинописью из Месопотамии, запечатлевших главные этапы развития ее цивилизации, с III тыс. до н. э. и до рубежа н. э. Поскольку многие из этих «глиняных книг» не были еще прочитаны и опубликованы, то ученый мир ждут еще многие чудесные открытия. Каждый год не прекращающихся раскопок в месопотамских теллях приносит все новые и новые находки текстов. Иногда их количество просто поражает. Итальянские археологи, например, открыли в 70-х годах XX века в руинах древней Иблы (Эблы) в Сирии архив из 25 000 клинописных табличек конца III тыс. до н. э. Можно, таким образом, без особого преувеличения сказать, что ни одна страна в мире не содержит в своей земле такого фантастического богатства древних письменных источников, оставшихся почти в том же самом виде, в каком они были написаны тысячи лет назад.
«Германия превыше всех»
Но вернемся к месопотамской археологии. В конце XIX века на равнины Месопотамии выходят ученые Германии, а вместе с ними начинают формироваться строго научные археологические методы полевых исследований. Эти события связаны с именами Роберта Кольдевея и Вальтера Андре. Обширную и целенаправленную программу археологических исследований в Месопотамии поддерживал Германский археологический институт и щедро финансировали Берлинский Музей народоведения и особенно Германское Восточное Общество. Германия к концу XIX в. стала одной из великих держав Европы, и немцы не хотели отставать от англичан и французов даже в такой необычной области, как месопотамская археология. К этому, несомненно, примешивались также существенные экономические и политические интересы промышленно-финансовых кругов Германии в ближневосточном регионе.
В 1898 г. Роберт Кольдевей начал раскопки Вавилона. Ему исполнилось в тот момент 43 года, и он уже отнюдь не был новичком в археологии. Он получил великолепное образование в Берлине, Мюнхене и Вене, изучая там архитектуру, историю искусства и археологию. До тридцати лет он успел принять участие в раскопках многих античных и древневосточных поселений на островах Эгейского моря, в Италии, на Сицилии и в Месопотамии (Сюргул и Эль-Хибба в Ираке и ряд мест в Сирии).
«Кольдевей, – пишет известный немецкий историк К.В. Керам, – был необычным человеком, а по сравнению с коллегами по профессии – и необычным ученым. Любовь к археологии, к науке, которая выглядит в публикациях специалистов весьма скучной, не мешала ему наблюдать людей, изучать страну, все видеть, все подмечать, на все реагировать». Кольдевей давно мечтал «подступиться» к грандиозным руинам Вавилона, находившимся в 90 км к югу от Багдада в пустынной местности. Однако он прекрасно понимал и все трудности этого необычного проекта – четыре огромных холма из щебня, земли и мусора. В них уже прежде неоднократно пытались проникнуть многие европейцы – Френель, Опперт, Лэйярд, Рассэм и Роулинсон. Все они знали, что под этими искусственными горами должен лежать легендарный Вавилон, но без гигантских по масштабам раскопок доказать это было невозможно. Город, даже если судить по описаниям «отца истории» Геродота, побывавшего в нем в V в. до н. э., имел огромные размеры. Попытки проникнуть в его тайны требовали намного больше сил и средств, чем стоили раскопки всех уже открытых в Месопотамии древних городов. И Кольдевей добился от своих спонсоров выделения для экспедиции колоссальной по тем временам суммы в 500 ООО золот