Затем вновь появляется Гильгамеш. В качестве «любимого брата» Ур–Намму он объясняет покойному царю законы и обычаи «страны, откуда нет возврата». К сожалению, эти столь существенные и важные строчки прочесть не удалось.
Когда «прошло семь дней, десять дней», Ур–Намму охватила мучительная тоска по Уру. Он вспоминает высокие стены Ура, строительство которых он не успел закончить, тоскует о жене, которую не может прижать к своему сердцу, о сыне, которого не может убаюкать на коленях. Слёзы струятся из глаз Ур–Намму, горькая жалоба слетает с его уст. Причитания Ур–Намму — почти святотатство, почти бунт: он, человек, верно и ревностно служивший богам, покинут ими, брошен в беде. Плачет Ур–Намму и о том, что его жена, дети, друзья, придворные и все подданные проливают о нём горькие слёзы.
К сожалению, мы ничего больше не узнаём об умершем царе Ур–Намму, потому что последующий текст полностью разрушен. Но и то, что удалось прочитать и понять, производит необычайно сильное впечатление. Оказывается, в царстве мёртвых существуют те же порядки, что и на земле. Людям на земле с малых лет рассказывают о том, каковы их обязанности, — то же происходит и в подземном царстве, по крайней мере по отношению к правителям. Подобно тому как каждый человек при жизни имеет определённое, предназначенное ему место — дом, положение в обществе и пр., тени умершего отводится определённое место в «стране, откуда нет возврата». Умерший знает, что происходит в мире живых, тоскует, печалится, грустит, проливает слёзы.
Траурная песня на смерть Ур–Намму показывает, что в эту эпоху обычай предания смерти людей из ближайшего окружения покойного правителя уже не существовал. Сохранилась лишь традиция снабжать умерших их любимыми предметами, едой и питьём.
До сих пор речь шла о богах или умерших царях. Долгое время считалось, что единственным источником сведений о погребальном ритуале простых граждан Шумера навсегда останутся только могилы, в которых Вулли обнаружил истлевшие останки, чаще всего лежащие на боку, с подогнутыми ногами и с кубком в руках. Покойники были либо завёрнуты в циновки, сколотые бронзовыми булавками, либо уложены в деревянные, глиняные или сплетённые из тростника гробы.
Анализ предметов, обнаруженных в могилах простых людей, показал, что, чем дальше в глубь времён, тем скромнее погребальный инвентарь, с которым умершие отправлялись в «страну, откуда нет возврата». По мере же развития цивилизации и накопления богатств верования усложнялись, обычаи обрастали новыми правилами и предписаниями.
Данные археологии бесценны для историка, но, когда речь идёт о такой высокоразвитой цивилизации, как шумерская, когда изучается история народа, оставившего после себя многочисленные памятники письменности, исследователи не могут ограничиться лишь вещественными свидетельствами прошлого, они ищут также и письменные источники. Только слово может передать глубину мысли, поведать о высоком уровне интеллектуального развития человека. Прекраснейшие произведения искусства — скульптура, живопись, украшения, — в которых воплотились человеческий гений, талант, богатое воображение, идеи и пр., являются лишь материалом для размышлений и догадок, тогда как предназначенное для потомков описание событий, каким бы сухим и примитивным оно ни казалось, превращает домыслы в знание, гипотезы — в факты.
Что касается обряда погребения простых смертных, здесь пробел в наших знаниях о Шумере заполнил важнейший документ, хранящийся в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве и прочитанный всё тем же неутомимым тружеником Крамером[27]. Публикация этого документа буквально потрясла учёный, мир. Даже самые смелые фантазёры не предполагали, что перед нами может открыться картина жизни обыкновенного человека, умершего четыре тысячелетия назад.
Элегии на смерть отца и жены
В городе Ниппуре скорее всего во времена третьей династии Ура жил человек по имени Лудингирра. Каковы были его занятия, мы не знаем. Во всяком случае, он не был человеком заметным, выдающимся, с громкими титулами, занимающим высокую должность. Возможно, это был поэт, переписчик, жрец, который сам сложил оба стихотворных текста, увековеченных на глиняной табличке. А может быть, он поручил кому–то другому выразить переполнившую его печаль подобающими случаю словами. Всё это покрыто тайной. Но так или иначе, этому человеку мы обязаны созданием красноречивых и трогательных элегий, погребальных песен, запечатлевших его безграничную скорбь об уходе в «страну, откуда нет возврата», двух близких ему людей — отца по имени Нанна и жены Навиртум.
Прочитанная табличка с обоими текстами представляет собой уникальное явление в шумерской литературе.
Из пролога к первой элегии, содержащей 112 строк, мы узнаём, что Лудингирра, сын Нанны, отправился в какую–то далёкую страну. В пути его настигла весть о том, что ему следует вернуться в Ниппур, потому что его отец Нанна смертельно заболел. Из дальнейшего текста следует, что Нанна то ли явился жертвой нападения, то ли умер от ран, полученных в какой–то схватке. Раны отца ужасны, страдания его непереносимы. Он неизбежно должен умереть. Сын в отчаянии, он прерывает поездку и возвращается в Ниппур, где сочиняет плач по умершему. После этого краткого, в 20 строк, пролога начинается собственно погребальная песня. Высоким поэтическим стилем, в искусно построенных фразах рассказывается о горе вдовы. Плачет над умершим безымянная жрица лукур бога Нинурты, бога войны и охоты (может быть, покойный был воином или охотником?); причитает не названная по имени жрица энтум бога Нуску. Им вторят сыновья покойного и их жёны. Безгранична скорбь дочерей Нанны и его рабов. Печаль переполняет сердца старейшин и «матрон» города Ниппура. Всё это, в особенности слова о старейшинах и «матронах», несомненно, должно подчеркнуть благородство усопшего, его доброту и заслуги. Затем автор песни обрушивает проклятия на убийцу и его потомков. Заключительная часть элегии, представляющая для шумерологов особый интерес (в ней отражены некоторые обычаи шумеров), содержит молитвы о благополучии покойного в стране теней, мольбы о благорасположении к нему его личного бога–покровителя и «бога его города», о благоденствии и здоровье его навеки осиротевших вдовы, детей и всего рода.
Вторая элегия, начертанная на той же табличке, значительно короче первой. Она состоит из 66 строк. Это погребальная песня Лудингирры, в которой он оплакивает кончину своей жены Навиртум, умершей естественной смертью. Более двух третей текста занимает описание смерти Навиртум — благороднейшей, доброй и оплакиваемой её скорбящим и любящим супругом. Эти строфы — здесь мы должны верить на слово интерпретатору, потратившему много лет на изучение шумерских литературных текстов, — принадлежат к числу прекраснейших в шумерской поэзии. Для выражения безудержной скорби супруга и благородства усопшей используется всё богатство приёмов шумерской поэтики. Как и в первой элегии, семья и жители Ниппура вторят вдовцу, разделяют его печаль. Заканчивается песня молитвами о благополучии усопшей в подземном царстве и об удаче для её мужа, детей и домочадцев в земной жизни.
Что же нашли учёные в этом тексте, кроме самого факта существования у шумеров жанра элегии?
Погребальные песни Лудингирры добавляют много нового к нашим представлениям о верованиях шумеров, о потустороннем мире и его законах. Здесь мы впервые находим сообщение о том, что бог солнца Уту вовсе не отдыхает после захода, не засыпает в своём небесном дворце, а совершает путешествие по преисподней: освещает её мрак своим сиянием и принимает участие в суде над умершими.
Уту, великий владыка (?) ада,
когда превратит тёмные места в светлые,
будет судить тебя [благожелательно], —
говорит Лудингирра своему умершему отцу. Маловероятно, что это лишь поэтическая метафора. Речь идёт о божестве такого высокого ранга, что едва ли возможно подозревать поэта в неточности, скорее всего здесь отражено верование, ранее неизвестное науке.
С другой стороны, мы узнаём, что и бог луны Нанна (имя отца Лудингирры в современной транскрипции пишется так же, как имя бога луны) проводил «день сна» — по–видимому, двадцать восьмой или двадцать девятый день лунного месяца — в подземном царстве, где он «решал судьбы» умерших. Эти две, на первый взгляд незначительные детали вызывают необходимость очередной раз пересмотреть наши представления о системе верований шумеров. Вот почему так трудно построить логически стройную и окончательную концепцию религии шумеров, их космогонии и представлений о роли и функциях отдельных божеств. Да, нелегко исследователям, пытающимся по крохам восстановить древнюю, забытую цивилизацию.
До сих пор нам казалось, что изображённая в мифах преисподняя, где бродят тени без пищи и питья, отражает общешумерское представление о подземном царстве. Между тем в элегии на смерть Ур–Намму режут волов и овец, а это может означать только одно: кто–то будет их есть. Но только ли богам подземного царства предназначены эти дары? Нет. Из песен Лудингирры мы узнаём, что в царстве Эрешкигаль, Нергаля, Намтара и др. можно встретить «едящих хлеб героев», что там есть «пьющие» («пусть пьющие [утолят?] твою жажду своей (?) свежей водой»). Может быть, это лишь благое пожелание любящего сына своему отцу? А может быть, в какой–то момент истории жрецы решили немного смягчить ужасную жизнь в преисподней, чтобы оставить людям хоть каплю надежды на лучшую долю для их теней в «стране, откуда нет возврата»? Ведь уходили из жизни при разных обстоятельствах. Гибли при защите своей страны, в войнах за того или иного правителя. Необходимо было считаться с настроениями людей и соответствующим образом модифицировать концепции загробной «жизни», особенно когда происходили бурные события, нёсшие смерть и разрушения.
На такие размышления наводят концовки обеих элегий Лудингирры. Молитвы, завершающие обе песни, заставляют думать, что участь умерших не была столь ужасной, как это представляется на основании древнейших эпических поэм и мифов, посвящённых богам. Судя по молитвам из песен Лудингирры, можно было просить богов подземного царства, чтобы они молились за умерших, просить бога–покровителя умершего помочь при определении «судьбы тени». Не забывали и о живых. Молились за их успехи. А может быть, тень умершего не просто бродила по преисподней, но и хлопотала перед богами о здоровье и благополучии оставшихся в живых членов семьи?