Напрасно уговаривал его Энкиду, который видел Хуваву, отказаться от мести и от продолжения путешествия. Он не жалеет красок для описания чудовища:
Меня, видевшего этого «мужа», охватывает страх:
Это воин, его зубы — зубы дракона,
Его лик — морда льва,
Его… — это разбушевавшийся потоп,
От его пасти, пожирающей деревья и тростник, никто не уйдёт.
Энкиду уговаривает, предостерегает:
Я расскажу твоей матери о твоей славе, пусть она издаст крик,
Расскажу ей о постигшей тебя смерти, пусть она зальётся слезами.
Но остановить Гильгамеша невозможно. Он поклялся отомстить, решил прославить своё имя и не отступит, пока не добьётся своего. Он твёрдо уверен, что, если ему поможет Энкиду, его не сломит никакой удар, — вдвоём они непобедимы.
Помоги ты мне, а я помогу тебе,
Что тогда с нами случится?…
Он уговаривает Энкиду пойти вместе с ним, «бросить взгляд» на чудовище, если же по пути его друга охватит страх, пусть он этот страх прогонит. Только вперёд — таков девиз Гильгамеша. Энкиду идёт вместе со своим другом и господином. Пройдя немного вперёд, они увидели дом чудовища из кедра. Чего только не делал Хувава, чтобы напугать Гильгамеша, заставить его отступить, бежать. Гильгамеш не подпускает к себе страх, не пугается «взглядов смерти», которые бросает на него Хувава, не отступает, когда чудовище скалит зубы.
Гильгамеш побеждает Хуваву при помощи хитрости: он требует, чтобы чудовище, которому он якобы принёс подарки, впустило его в «кедровый дом». Пропуски и тёмные места в тексте затрудняют понимание того, каким образом царь Урука вырвал с корнями одно за другим семь кедровых деревьев, охранявших вход во «внутренний дворец» чудовища. Пока Гильгамеш валит великолепные деревья, его спутники обрубают ветви и относят их к подножию горы (это действие, дважды повторённое в эпосе, по–видимому, имело какой–то магический смысл). Ворвавшись в дом Хувавы, Гильгамеш ударяет его по лицу. От этой пощёчины у Хувавы «зазвенели зубы». Затем герой, как значится в версии «В»,
как пойманному дикому быку, заложил кольцо в нос;
как пойманному воину, накинул сеть.
Испуганный Хувава молит о пощаде, заклинает Гильгамеша не причинять ему зла, взывает о помощи к Уту, просит его вернуть ему свободу. У Гильгамеша доброе сердце. Тронутый мольбами Хувавы, он обращается к Энкиду с какими–то туманными рассуждениями о том, что, может быть, следует отпустить Хуваву. Но, по мнению Энкиду, это было бы очень опасно. Услышав это, Хувава осыпает Энкиду гневными и оскорбительными словами. Тогда Энкиду «перерезает ему горло». Отрубленную голову Хувавы оба героя «относят к Энлилю», т. е. приносят в жертву этому богу. Разгневанный Энлиль обрушивается на Гильгамеша и Энкиду: «Что вы натворили!» — и посылает на них проклятие:
Пусть ваши лица охватит огонь,
Пусть пищу, которую вы едите, пожрёт огонь,
Пусть воду, которую вы пьёте, выпьет огонь!
Такова интерпретация этого текста Крамером. Если эта трактовка верна, значит, оба героя осуждены богом странствовать по горам и равнинам в солнечном зное. А может быть, это лишь поэтическая метафора, означавшая, что гнев Энлиля был непродолжительным и что странников, достигших цели, ждёт долгий обратный путь. В пользу такого понимания заключительной части эпоса, по–видимому, говорит тот факт, что сразу после произнесения проклятия Энлиль одаряет Гильгамеша семью меламме (нимбами), которые, очевидно, должны защитить героя от опасностей, поджидающих его в горах и лесах, и от нападений диких зверей. Вручением меламме заканчивается эпос.
Нетрудно представить себе, как сильно действовала на слушателей эта удивительная поэма с её сюжетным богатством, напряжённым действием, накалом чувств. Наряду с основной идеей — мечтой о вечной славе, мечтой, заменившей собой мечту о бессмертии, во имя которой совершались великие дела, — здесь присутствует мотив борьбы с чудовищем, повторяющийся как во многих произведениях шумерской литературы, так и в мифологии почти всех народов. Можно ли победителя дракона, жившего в III тысячелетии до н. э., считать прототипом греческих Геракла и Персея или св. Георгия из христианских легенд? Современные учёные, тщательно проследившие все пути странствований героев мифологических сюжетов, отвечают на этот вопрос утвердительно.
Хотя эпическая поэма «Гильгамеш и Страна живых» не содержит такого обилия исторического материала, как поэма «Гильгамеш и Ака», с которой мы познакомились в главе, посвящённой древнейшей истории шумерских городов–государств, она заставляет о многом задуматься. Отрешимся ненадолго от очарования сказки и попробуем взглянуть на это произведение глазами учёных, которые ищут в поэтических текстах не только художественные достоинства, не только отражение верований и обычаев, но прежде всего крупицы исторической правды.
Есть ли в этом мифе намёки на реальные исторические события? Хотя мы и не решаемся ответить на этот вопрос положительно, исключить такую возможность нельзя. Вспомним древнегреческий миф об аргонавтах. В нём, бесспорно, отразились реальные события, имевшие место в древнейший период истории этой страны, — торговые экспедиции, разбойничьи набеги, колонизационные походы в Причерноморье. А разве путешествие Гильгамеша не напоминает странствий Ясона?
Как мы знаем, в Шумере не было лесов и жители этой страны очень нуждались в древесине, этом незаменимом строительном материале. Особенно высоко ценился кедр, который использовался при строительстве самых больших храмов и дворцов. Кедр ввозили издалека, из стран, расположенных на побережье Средиземного моря, из Ливана и Амана. Уже в незапамятные времена караваны шумерских купцов проникали в глубь Азии и Африки.
Но в далёких землях бывали не одни купцы. Дальние походы совершали воины, которые шли на завоевание новых стран или сражались за то, чтобы подчинить их власти своих царей. Они беспощадно грабили побеждённых и облагали их огромной данью. Вполне возможно, что в поэме о Гильгамеше как раз и отразился один из таких походов, предпринятый в первой половине III тысячелетия урукскими воинами под предводительством царя–воина. Если бы исследователи смогли идентифицировать Страну живых, определить её место на карте древнего мира, нам легче было бы строить предположения и делать выводы. Но пока сделать этого не удалось. Некоторые исследователи полагают, что Страна живых — это Дильмун, другие считают, что она расположена на побережье Средиземного моря, в одном из районов, покрытых кедровыми лесами. Не исключено, что это Ливан.
Где бы ни находилась Страна живых, под ней, по–видимому, подразумевается некая территория, которую завоевал или пытался завоевать Гильгамеш или какой–либо другой правитель, деяния которого предание приписало любимому шумерскому герою. Таким образом, попытки найти отголоски подлинных событий и в этой легенде нельзя считать пустой игрой фантазии.
И за всё, что происходило на земле, надо было благодарить богов. Над каждым городом храмы «воздевали руки» к небесам, откуда боги следили за своими слугами. Богов нужно было постоянно молить о помощи и содействии, как это делали Зиусудра, безымянный страдалец или Гильгамеш.
Обращение к богам принимало самую различную форму: строительство храмов и сети каналов, жертвоприношения и накопление храмовых богатств — «имущества бога», молитвы, заклинания, паломничества, участие в мистериях и многое другое.
Жрецы, жрицы, обряды
Следить за тем, чтобы в служении богам не было никаких упущений, было поручено жрецам. В давние времена жрецы являлись лишь посредниками между людьми и сверхъестественными силами. Но развитие общества, появление разнообразных форм хозяйственной и политической жизни, социальное расслоение и усложнение отношений между людьми внутри одного города–государства и между соседними городами привели к усложнению культовых обрядов. Слой жрецов, некогда немногочисленный, постепенно разрастаясь, превратился в главенствующую, правящую силу общества. Сотворив богов, человек попал в полную зависимость от них. Этот неизбежный, неотвратимый парадокс явился результатом духовных исканий людей; и в жизненной практике, выделив из своей среды «посредников» между людьми и богами, шумеры оказались в их власти. Постепенно из простых посредников жрецы превратились в управляющих «имуществом богов», центром которого был храм — «дом бога». Здесь, в этом «доме», как мы помним, хранились плоды совместного труда, все запасы и излишки продовольствия, изделия ремесленников и пр. Здесь производилась и выдача пайков: каждый член общества получал то, что «заслужил». Ещё до того, как в храмах начали записывать на табличках списки богов и религиозные тексты, здесь уже составлялись хозяйственные отчёты. Древнейшие хозяйственные таблички представляли собой записи «для памяти»: от кого и что поступило в амбары храма, кому и что было выдано со складов. Термины «энси» и тем более «лугаль» здесь ещё не встречаются, но часто употребляется слово «эн». По мнению одних учёных, этим словом именовались правители, по мнению других — самые высокопоставленные жрецы. Хотя в более позднее время так называли и представителей высших кругов шумерского общества, этот термин использовался преимущественно по отношению к жрецам.
В древнейшую эпоху эн, по–видимому, составляли верхушку жречества. Это были жрецы, управляющие храмовым хозяйством, которое являлось одновременно и хозяйством города. Впоследствии из этой общественной группы выделились князья–жрецы, энси.
В древнейших письменных документах мы встречаем также термины «сангу», «суккаль» и др., также обозначавшие различные жреческие должности. Относительно «сангу» существует предположение, что уже к началу III тысячелетия эту должность могли занимать женщины.