Струнник давно уже шуровал в маршевом режиме. Жизнь текла по восьмичасовому циклу: вахта – изучение материалов в кабинете – сон. На вахтах было скучновато, но Терентьев запретил в это время читать рабочие материалы, и это было, в общем-то, правильно: надо же следить за жизнеобеспечением. Хрен его знает эти струнники, отвалится какой-нибудь кабель или крепежная тяга…
Впрочем, нет, это Виталий уже беспочвенно фантазировал. Не отвалится.
Зато на камбузе он предавался фантазиям просто-таки с оголтелым энтузиазмом. Кухонная автоматика была, понятное дело, проще и скромнее, чем в циклопической столовой училища, но программ к ней прилагалось – за несколько лет все не испробуешь. И если Терентьев в свои вахты особо не изощрялся насчет меню, то Виталий старался следовать принципу: «Чем незнакомее блюдо, тем лучше». Терентьев хмыкал, но не возражал и обычно пробовал плоды экспериментов Виталия с нескрываемым любопытством.
На Силигриме струнник пробыл недолго: ровно столько, чтобы сошла часть пассажиров и были сняты силигримские грузы. Виталий с Терентьевым никакой разницы с полетом не ощутили, а о финише первого этапа узнали только по диспетчерским сводкам. Через несколько часов струнник ушел на второй этап, к Ийе.
От Силигримы до Ийи было ближе, чем от Солнца до Силигримы, и по этой струне звездолеты обычно добирались до цели быстрее, хотя опять же не всегда – примерно в девятнадцати случаях из двадцати. Так случилось и на этот раз: второй этап перелета оказался почти на двое суток короче. Высадка, разгрузка – все, как и во время первой остановки. И дальше. На этот раз до конечного пункта – Лореи.
До Лореи добирались еще семь с половиной суток; Виталий успел достаточно хорошо изучить «Гиацинты» (насколько это вообще было возможно по схемам и прочей документации) и вволю поразмышлять о причинах катастрофы. Терентьев ему никаких вопросов не задавал и никакими предположениями не делился, видимо, полагая, что без работы на месте это делать бессмысленно.
Скорее всего, Терентьев был прав. Виталий вообще подозревал, что убеждаться в правоте мастера ему придется каждый день не по одному разу – и не только по работе. Единственный оперативник R-80 в избытке имел то, что напрочь отсутствовало у Виталия, – опыт. Четырнадцатилетний опыт работы.
Виталия утешала единственная мысль: процесс накопления его собственного опыта уже стартовал и не прекращается ни на секунду. А по прибытии на Лорею вообще перейдет в форсированный режим. И Виталию нужно быть крайне внимательным и желательно полезным Терентьеву, потому что второго шанса произвести первое впечатление у него совершенно точно не будет.
Глава седьмая
– Из вещичек бери только планшет да зубную щетку, – посоветовал Терентьев. – Остальное найдется на месте.
Виталий кивнул, помялся немного, потому что вопрос самому казался детским и глупым, но решил, что лучше минуту побыть глупым на старте, чем потом рвать на себе волосы.
– Мастер… – протянул Виталий. – А пистолет как, брать или на борту оставить?
– Бери, – не изменившись в лице, посоветовал Терентьев. – Пистолет бери всегда и везде, даже если идешь в буфет за беляшами. И вторую кобуру бери тоже.
– В смысле – вторую? – не понял Виталий.
– Ну лифчик… Скрытого ношения. Шеф тебе выдал?
– Нет, только штатную, поясную.
– Значит, пойди в сейф загляни, там лежит. В дипломат ко мне сунешь, чтоб в руках не таскать.
– А что… – поинтересовался Виталий, насторожившись. – Может понадобиться?
– Может, – расплывчато ответил Терентьев.
Виталий кивнул и рысцой направился в сторону рубки. В сейфе действительно нашлась компактная подмышечная кобура. Но вообще-то было очевидно: плазменник, притворяющийся общевойсковым лучевиком, под парадкой ни в какой кобуре не спрячешь. Для этого китель должен быть на два размера свободнее, как пиджаки у гражданских телохранителей. Но Виталий понимал: вряд ли Терентьев станет давать бессмысленные советы. Ему помощник нужен, а не обуза.
Кстати, а вот под курткой полевого оперативного полукомбеза носить плазменник в такой кобуре – самое то. Но летят-то они с Терентьевым не в оперативной форме, а в повседневной, которая кроем больше парадку напоминает, чем оперативку. «Впрочем, – подумал Виталий через полминуты, – оперативка вполне может обнаружиться в глайдере. У R-80 все, черти их дери, предусмотрено и схвачено. Даже наверняка так: потому и советует Терентьев брать только планшет да зубную щетку».
Пятисотку разгрузили со струнника не абы куда, а на служебную космодромную стоянку в закрытом секторе. Виталий сначала решил, что на Лорею они пойдут прямо на пятисотке, но нет, Терентьев явно намеревался лететь туда глайдером. Что ж… ему виднее.
Переговорили с диспетчером; говорил, понятное дело, мастер, а Виталий только присутствовал, но на присутствии стажера мастер настоял, а заодно и показал ему, где найти актуальные стояночные коды и кому их предъявлять. Без кодов на служебную стоянку не больно-то втиснешься, свободных мест здесь раз-два и обчелся. Коды, видимо, были особой козырности, поскольку не слишком-то приветливая диспетчерша космодрома внезапно напряглась и без проволочек выделила «интендантам» резервное место.
– Ну чего, – протянул Терентьев, когда с формальностями и сборами было покончено. – Давай в ангар, разводи пары, а я глайдер наружу подам, да потом все запру, как полагается. Во-он там сядешь, где разметка. Я туда потом подойду. Давай, шагом марш.
– А… – в замешательстве протянул Виталий. – Дистанционка? Пароли?
– Я ж тебе все выдал! – удивился мастер.
– То есть… на моем глайдере летим?
– А почему нет? – пожал плечами Терентьев. – Сейчас твоя вахта, между прочим! Вот и рули. Осваивай технику.
Виталий сглотнул, пробормотал: «Все понял…» и свернул в твиндек, ведущий к ангару. «Твоя вахта» – расхожее в R-80 заклинание…
Познакомиться со своей машиной он, конечно же, успел, заодно слил в бортовой комп личные данные, подборку любимых программ, да и вообще все, что может понадобиться на бортовом компе. Но летать пока, понятное дело, не приходилось: не было ни времени, ни повода, ни возможности.
Вот и повод образовался.
Виталий разблокировал дверцы и уселся на пилотское место.
Строго говоря, что в глайдере Терентьева, что в его машине управление было сдублировано, поэтому рулить можно было и с левого места, и с правого. Но традиционно пилотским считалось левое. Поэтому Терентьев сразу Виталия предупредил: «Это, – сказал, – твой глайдер, левое кресло – твое без оговорок, и я туда лезть без крайней необходимости не собираюсь. Хозяйничай. Обустраивайся».
Виталий глянул назад, в грузовой отсек, куда доступ имелся и изнутри, и снаружи, – какие-то продолговатые тюки действительно были там принайтованы. Небось, и форма там оперативная найдется, и палатка со спальниками, и аварийные рационы… Это Виталий чуял нутром.
Потом он отвлекся – мастер раскрыл створки и подал глайдер наверх, на стартовую позицию.
– Соскакивай, – буркнул он по внутренней связи и отключился.
Виталий, давно уже ожививший бортовую аппаратуру и маневровые двигатели, спокойно и тщательно, как на тестах в училище, отстыковал захваты, убедился, что подающие тяги тоже отстыкованы, а затем плавненько, без фанатизма и лихачества взлетел, развернулся, протянул глайдер чуть вперед и аккуратненько сел на заштрихованный овал у самого края выделенного пятисотке стояночного места.
Минут через пять появился Терентьев с дипломатом и небольшой сумочкой. Дипломат он сразу же запер в правобортный сейф, а сумочку примостил в контейнер за сиденьем.
– Ну че, полетели, – сказал он, пристегиваясь.
Виталий не без внутреннего трепета запросил диспетчерскую; ответила почему-то давешняя неприветливая тетенька, хотя полетами и местами на стоянках обычно распоряжаются разные люди.
– Борт «Кайман», прошу добро на старт субъединицы, двухместный глайдер. Цель – космодром Семеновского полка на Лорее.
Голос Виталия готов был задрожать не потому, что Виталий боялся ошибиться или сделать что-нибудь не так, – он прекрасно знал, что делать, и был совершенно уверен в себе. Просто Виталий понимал: это его дебют, его первый вылет на собственной машине. Первый вылет на первое задание. Он запомнит эти минуты на всю оставшуюся жизнь, и, если у него когда-нибудь будут дети и внуки, – непременно расскажет им об этих минутах.
Добро на взлет дали сразу же, выделили исходящий коридор, и на этом формальности закончились.
Виталий поднял машину над стоянкой.
– Ух ты, гляди, кто марширует! – ухмыльнулся Терентьев, глядя в лобовой плекс.
Виталий тоже поглядел. С высоты было прекрасно видно, как от здания гражданского космопорта к стоящему на взлетном поле военному «Бизону» тянется колонна фигурок во флотской форме, в основном – в парадной. Фигурок было больше, чем купленных Семеновским полком новобранцев, но, надо думать, на Лорею направлялись не только вчерашние курсанты, но и другие семеновцы тоже. Где-то там среди этих фигурок – Рихард фон Платен и Джаспер Тревис, несостоявшиеся соэкипажники по «Гиацинту». И еще восемь бывших курсантов-однокашников, ныне – гвардии лейтенантов Семеновского полка. И еще – плотный строй в серо-стальных комбинезонах, надо понимать – новобранцы рядового состава.
«Ирония судьбы, – подумал Виталий, возвращаясь к управлению. – Я, шуруп, окажусь в Семеновском полку раньше, чем все они, истинные гвардейцы. Не врал Терентьев…»
Глайдер вошел в объем стартового коридора, и Виталий, как предписывали правила, переключился на автопилот. Все, можно расслабиться и отдыхать – если, конечно, перелет будет проходить штатно. Основная программа введена, резервная программа тоже, маршрут рассчитан и выверен.
– Па-а-ехали! – пробормотал Виталий, когда глайдер врубил ускорение.
Космодром провалился назад и вниз.
В полете Виталий старательно боролся с искушением подремать, но боязнь нештатной ситуации, когда лучше отрубить автопилот и взять управление на себя, неизменно побеждала. Вероятность этог