Бойцы из охранения пристроились следом.
В салоне Терентьев первым делом оживил терминал и подмонтировал к нему планшет. Виталий решил, что мастер снова погрузится в работу, но нет, прежде он все-таки соизволил немного поговорить.
– Думал, буду сейчас пайцзой размахивать? – поинтересовался он вкрадчиво.
– Ну-у-у… – протянул Виталий. – В общем да, думал.
– Нет смысла, – сказал Терентьев.
Вряд ли его тон можно было назвать нарочито менторским. Даже если Виталию так и показалось, на деле мастер просто делился опытом. Добросовестно и основательно.
– Мы увидели, что хотели, – пояснил он. – А что не успели рассмотреть – увидим в записи. Когда прибывают погоны с большими звездами, работать становится невозможно. Запомни это, если сам еще не понял.
– Я догадывался, – сообщил Виталий, и это было, в сущности, правдой. – Но на всякий случай теперь еще и запомню.
– Молодца! – кивнул Терентьев. – Слушай, что-то я тебя все хвалю да хвалю, даже как-то непедагогично получается. Надо будет тебя за что-нибудь взгреть. Для общей профилактики.
Не успел Виталий придумать ответ, как Терентьев ткнул его в плечо и подсел к терминалу:
– Пристегивайся, взлетаем!
Виталий поспешил внять совету: действительно взлетали, а реять над креслами в пассажирском салоне трехсотки чревато травматизмом. Особенно когда за пилотским пультом семеновец Толик.
У терминала мастер колдовал минут пятнадцать. Полет к этому моменту уже перешел в спокойную фазу, и, когда Терентьев в который уже раз за сегодня позвал Виталия, тот с сожалением оторвался от иллюминатора и пересел.
– Гляди! – коротко велел Терентьев.
Можно было догадаться, чем он загружал вычислительные мощности все это время. Ввел собранные данные и просчитал объемную модель катастрофы. Ролик был достаточно убедительно анимирован, да и цифры транслировались – нагляднее некуда.
– Вывод, стажер?
– Вывод прост, – Виталий пожал плечами. – Все три периферийных корпуса с движками отстыковались от центрального топливного одновременно, судя по цифрам – до миллисекунд… Это что ж получается? Я вообще думал, что отстыковался один, а уж остальные оторвало от разбалансировки… Так нет, вот же видно!
Терентьев требовательно глядел на Виталия, словно ждал еще каких-то слов, каких-то выводов.
– Значит, сигнал на расцепление действительно был? – нерешительно произнес Виталий.
Он вдруг сообразил, что совершенно не помнит, как именно на «Гиацинтах» реализован модуль управления капиллярными сцепками, хотя в соответствующем разделе документации неоднократно рылся. Да и вообще, как оно на мультихаллах, не только на «Гиацинтах»? Понятно, что во время полета расстыковка в атмосфере гибельна – тут без вариантов, поэтому разумно было бы в полетном режиме этот модуль вообще заблокировать. Наглухо, от греха подальше, чтоб никакой паразитный сигнал не был принят за команду на расстыковку. Но если на разбившемся «Гиацинте» сигнал все-таки прошел, значит, конструкторы что-то там намудрили. Чего-то недоглядели. И копать нужно именно здесь.
Это Виталий и изложил мастеру через минуту.
Терентьев сдержанно покивал:
– Хорошо, вот тебе терминал, разбирайся.
До возвращения в полк, даже с учетом промежуточной посадки у поста охранения, Виталий ничего накопать не успел. Блокировка, как он и подозревал, действительно имелась и на первый взгляд была сконструирована вполне внятно. Но как-то же этот чертов сигнал на расстыковку прошел, если «Гиацинт» развалился в воздухе!
Терентьев перестал донимать Виталия расспросами, тем более что в полку навалилась неизбежная бытовуха: «интендантов» поселили в офицерскую общагу на гостевой верхний этаж, а потом пригласили в столовую на ужин, что было очень кстати – за весь день никакой кормежки, на которую намекал Терентьев у начальника разведки в кабинете, «интендантам» никто не предложил, даже сухпая. Виталий, вынужденно оторванный от терминала с документацией, продолжал ломать голову над причинами внезапной расстыковки корпусов «Гиацинта». «Вдруг, – думал он, – придет озарение». Он рассеянно следовал за Терентьевым везде, куда бы тот ни направился, однажды даже удивленно уткнувшись в закрытую перед носом дверь сортира. Потом так же рассеянно с кем-то здоровался по пути в столовую и, совершенно не осознавая, что ест, проглотил ужин.
И лишь во время чая пришло не то чтобы озарение, но мысль, показавшаяся Виталию как минимум дельной. Проверить ее можно было, только вернувшись за терминал. Хотя оставался еще вариант воспользоваться планшетом, однако штудировать документацию на «Гиацинт», изобилующую чертежами и объемными проекциями, с помощью карманного планшета было, мягко говоря, неудобно.
К счастью, Терентьев в столовой задерживаться не стал, только задал пару вопросов все тому же начальнику разведки полковнику Жернакову, который не погнушался подсесть к шурупам за столик. Спрашивал Терентьев что-то о районе, в котором упал «Гиацинт», – исследовали ли его, вели ли там какие-нибудь работы или изыскания до катастрофы, что-то в этом духе.
В общежитии Виталий не утерпел и первым делом вцепился в терминал с экраном нормального, а не планшетного размера.
Мысль его была, в общем-то, тривиальна: а имелись ли на борту «Гиацинтов» капиллярные сцепки, помимо злополучных ферм между корпусами? По идее, должны были.
И они действительно нашлись – в количестве аж двадцати семи штук, и все двадцать семь не в составе необкатанных узлов FS-40472, а в очень похожих – только втрое меньших размеров – старых добрых HG-10100 (восемнадцать штук) и HG-10104 (девять).
Тут пришлось потревожить Терентьева: Виталию понадобилась реконструкция катастрофы и оперативная съемка осмотра места крушения, а все это, естественно, осталось в планшете мастера, потому что на свой планшет Виталий съемку не вел.
Мастер, вновь-таки проявляя безграничное терпение, дал доступ к памяти своего планшета, и Виталий выпал из реальности еще минут на двадцать.
Когда он закончил, оторвался от терминала и поискал глазами мастера, тот, сидя в кресле со сцепленными на животе руками, наконец вопросил:
– Ну?
Вид у него был крайне заинтересованный.
– Если я нигде не ошибся, – осторожно сообщил Виталий, – то получается вот что: капиллярных сцепок в сумме на каждом «Гиацинте» было тридцать девять. Двенадцать в необкатанных длинных фермах и двадцать семь в проверенных коротких. Из коротких не расцепилась ни одна. Из длинных расцепились все, причем одномоментно.
– Хорошо, – одобрительно кивнул Терентьев. – Что дальше?
– Было бы здорово узнать, проходил ли сигнал только по необкатанным длинным узлам или же по всем сразу.
– Верно. Это мы узнаем, но чуть позже, когда официальная комиссия расшифрует содержимое уцелевших черных ящиков.
– А они уцелели?
– Один – точно да, я его видел. Из пяти, я так думаю, уцелели или два, или все три из пилотских кабин. Из жилого и контрольный, похоже, того… Накрылись. Сигнал мы проверим обязательно. Ну и вообще ход мыслей твоих, стажер, меня обнадеживает. Черт, опять я тебя хвалю!
Терентьев вздохнул, покачал головой и продолжил:
– Ладно, а теперь слушай мою команду. Терминал погасить, планшет спрятать. Голову очистить. Наступает свободное время – целых полтора часа до отбоя. Завтра мы должны быть в форме, возможно, придется много летать.
Виталий с некоторым даже сожалением погасил терминал. Голову очистить, ага! Попробуй ее очистить, если настолько увлекся этими проклятыми сцепками. Глядя на Терентьева, можно было предположить, что и он продолжает что-то анализировать, – больно вид мастер имел задумчивый, хотя и расслабленный.
Тем не менее, вырубился Виталий существенно раньше, чем истекли полтора часа до формального, совершенно необязательного для офицеров отбоя. Вольным воздухом тундростепей надышался, не иначе.
Глава девятая
С утра Терентьев немедленно развернул бурную деятельность. Еще до завтрака он поставил на уши полковую мастерню, обрушив на них приказ изготовить какой-то прибор, – Виталий не разобрал, какой именно, а в подробности мастер его почему-то не спешил посвятить. Инженеры растерянно разводили руками и уверяли, что помочь не могут, но Терентьев и не подумал отступать, вызвал зампотеха, и, когда тот явился (низенький и круглый, как колобок, майор), немедленно взял его в оборот. Майор быстро рассвирепел и начал орать – где, мол, я вам тут возьму лишнюю капиллярную сцепку, на Лорее? На что Терентьев с леденящим душу спокойствием предложил снять любой подходящий узел с любого из уцелевших «Гиацинтов» – все равно полеты им запретили, а на каждом упомянутых сцепок по двадцать семь штук. Майор хрюкнул, подавился водой и чуть не выронил стакан.
Только после этого Терентьев продемонстрировал майору волшебный жетон-пайцзу и заверил: нет никаких сомнений, командир полка прикажет ему, зампотеху, то же самое, что пока еще просит – просит! – сделать шурупский капитан с жетоном. А сцепку потом можно будет вернуть на место, прибор нужен на день-другой, вряд ли дольше.
Колобок засопел и мрачно поглядел на одного из инженеров:
– Какой «Гиацинт» вы давеча раскурочили? Полста двойку?
– Полста тройку, – смиренно поправил инженер.
– Вот оттуда и снимайте эту чертову сцепку. Вопросы есть?
Вопросов у инженеров не нашлось, а прибор они скоренько собрали, пока остальной полк завтракал, тем более что красота и компактность Терентьева совершенно не волновали. Поэтому скомпонованные и на живую нитку соединенные узлы прибора находчивые семеновские Кулибины в итоге просто сложили в овальный пластиковый таз из ближайшей бытовки.
Терентьева это вполне удовлетворило, особенно когда он лично погонял прибор, подмонтировавшись к нему планшетом, и убедился в его работоспособности.
За труды Терентьев поставил инженерам бутылку, да не банальной спиртяги, которой у них у самих было хоть залейся, а семилетнего коньяку, и не самого плохого. Инженеры на глазах воспряли духом и выразили единодушную готовность сию секунду собрать коллеге капитану все, что его душа пожелает, особенно если господин зампотех не станут возражать. Терентьев торжественно заверил, что непременно учтет этот благородный порыв.